Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Анна Игнатьевна — ты, гений. Точно, нужно для Леночки что-то приобрести. Побрякушки-то я еще успею купить, а вот книги.

— И что бы такое купить? — подумал я вслух.

— А вашу невесту что именно интересует? — подскочил приказчик. — Имеются романы, сборники стихов, ноты.

О, ноты!

— Есть ноты господина Чайковского — вся партитура «Лебединого озера».

«Лебединое озеро» — это хорошо, но объем! Сколько же тут играть? Взять, что ли, ту тетрадь, в которой «Танец маленьких лебедей»?

— Могу еще порекомендовать вам ноты «А из рощи темной».

— Из рощи темной? — переспросил я.

— Романс господина Имбера. Два рубля.

Не знаю ни фамилии композитора, ни романса. От мамы, которая учительница музыки и пения, тоже ни разу о таком не слышал. Романс — это не балет, он покороче.

Ого, а я уже вышел за свой лимит. А, плевать. Еще три рубля — не деньги. Тогда возьму еще тетрадочку нот с «маленькими лебедями». Леночка на фортепьяно сыграет, а я станцую. Чем я не лебедь?

[1] А было время, чтобы книги были дешевыми? Не помню такого. Разброс цен на «Господина следователя» в книготорговле от 600 ₽ до 1200 ₽, при отпускной цене издательства в 209 ₽ И автора отчего-то спрашивают — почему книга у него дорогая?

Глава вторая

Чаепитие в Сокольниках

Мы пили вечерний чай в столовой Людмилы Петровны. Надо сказать, что эта тетушка мне нравилась больше, нежели предыдущая. Госпожа генеральша была без «закидонов», не изображала из себя мать-командиршу, хотя ее покойный супруг командовал не полком, как Винклер, а дивизией. Как я узнал — родные сестры не шибко контактировали между собой из-за некой обиды, которую причинил Павлу Андреевичу покойный свояк лет двадцать назад. Мол — при старшинстве в чине Винклера, на полк отчего-то поставили Лесковского, а там тому и пофартило — на дивизию перевели, могли бы и корпусным сделать, если бы не умер.

Генерала Лесковского уже два года, как нет в живых, а старые обиды остались. Соответственно, неприязнь к супругу перешла на его жену.

Невольно вспомнился отец Петр, которого я обвинял на суде. Ведь у того-то тоже обида взыграла, иначе бы не потянуло на приключения на старости лет.

Эх, как бы так прожить, чтобы в этом мире ни на кого не обижаться? Говорят, что люди, способные прощать ближнему своему, живут дольше.

Анна Игнатьевна — умница, вела себя за столом пристойно, чинно размешивала сахар ложечкой «от 12 к 6» и от «6 к 12», скушала одно пирожное — самое маленькое. Да и я, на нее глядя, подавил желание вытащить из чашки кусочек лимона. Подмигнул Аньке — дескать, потерпи, вернемся в Череповец — оторвемся. И чай ты себя нальешь в блюдечко, а я не один кусочек лимона сгрызу, а целых два, вместе с кожурой. Но, это при условии, что лимоны удастся купить. У нас не Москва, деликатные фрукты доставать сложнее.

Но мы и раньше вели себя за столом довольно цивилизованно. И я за время своего пребывания немного научился хорошим манерам, а про своего домашнего гения, так вообще молчу. В отличие от меня, тугодума, Анна все схватывает на лету.

Теперь же приходилось особенно стараться, потому что прямо напротив нас сидела потенциальная тетка моей прислуги — графиня Левашова, статс-дама Ее Императорского Величества императрицы Марии Федоровны.

Разумеется, помню, что кавалерственной дамой именовали особу женского пола, награжденную орденом святой Екатерины, но при мысли о «кавалерственной даме» воображение рисовало себе корпулентную матрону с пышным бюстом.

Не знаю, награждена ли графиня Левашова крестом, но она соответствовала моим представлениям об кавалерственных дамах — крупная, пышнотелая, да еще и блондинистая.

Светский разговор шел о погоде, о том — прилично ли купаться на Москва-реке (не людям нашего круга, а вообще), а еще, как не покажется странным — о телефонной связи. В России это новшество появилось недавно, но кое-кто уже оценил удобство. Графиня и прочее вещала, словно открывала перед провинциалами сто Америк.

— Раньше у нас только Зимний был с Царским Селом соединены, а нынче Его Величество распорядился установить связь со всеми своими ближними резиденциями, — говорила мадам Левашова с таким видом, будто это она надоумила императора установить связь. — А вот Ее Императорское Величество считает, что телефонная связь нам абсолютно не нужна. И я с ней согласна. Пыталась как-то поговорить со своим мужем по телефону — сплошной треск и шипение.

Маменька с ней заспорила. У нее свое видение — как-никак, жена товарища министра внутренних дел, а до этого — супруга вице-губернатора. Понимает, что информация должна поступать как можно быстрее.

— Иван, а ты как считаешь — телефонная связь нужна? — поинтересовалась маменька.

— Обязательно, — кивнул я. — Это и для дела полезно — экономия времени и, вообще, связь — штука нужная. Представляешь — ты сидишь на Фурштатской, в Санкт-Петербурге, а я в Череповце. Соскучишься по любимому сыночку, снимешь трубку, да и позвонишь. И не надо моего письма неделю ждать.

— И что вы там услышите? — насмешливо поинтересовалась статс-дама. — Слова пропадают — догадайся, о чем тебе говорят, трески да писк. А девицы, которые соединяют — сами ничего толком сказать не могут. Спрашиваю как-то — почему Его Сиятельство граф Левашов трубку не берет, так отвечают — не могу знать! Интересно, почему же она не может знать, если на телефонной станции сидит?

— Так не все сразу, — хмыкнул я. — Все новое поначалу кажется нелепым, работает плохо. Но время какое-то пройдет — усовершенствуют. Вон, ту же фотографию взять — чтобы портрет получился, приходилось пять, а то и десять минут сидеть неподвижно. А теперь — почти моментально. И с паровозами та же история — ходили медленно, в вагонах народ замерзал. Так и со связью будет. И соединят быстро, и все слова понятными будут.

— А я другого опасаюсь, — заявила вдруг госпожа генеральша. — Вот, станешь ты Ваня с матерью на расстоянии разговаривать, начнешь торопиться. А письмо, оно все-таки душевнее.

— Ну, тетя Люда, одно другому не мешает, — уклончиво сказал я. — Можно с матушкой и по телефону поговорить, и письмо ей отправить.

Здесь тоже — почувствуйте разницу. Людмила Петровна сразу же заявила, что мы с Анькой должны ее называть не по имени и отчеству, а только тетей. И не на какой-нибудь французский или английский манер, и не тетушкой, а именно так. И что? А мне даже понравилось. Как-то и душевнее, и попроще. Я даже слегка пожалел, что сразу к ней не приехал.

После погоды и телефонной связи разговор перекинулся и на меня. Как же без этого? Маменька уже сообщила, что у меня есть невеста — достойная барышня, из хорошей семьи, пусть и приданое не слишком большое (5 тысяч рублей и сколько-то там десятин леса — небольшое?), зато Ваню очень любит и уважает. Правда, свадьбу пришлось отложить на полгода (или на годик) из-за уважительных причин, но это и к лучшему. А Иван выдержал испытания и получил диплом юриста, да не простого действительного студента, а кандидата права. Так что — карьера в суде у сына пойдет на взлет. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

— Иван Александрович, как я поняла, вы собираетесь вернуться в Череповец? — поинтересовалась госпожа Левашова.

— Разумеется, — ответил я. — Там у меня и невеста, и служба.

— Невесту, когда поженитесь, вы в Санкт-Петербург отвезете, она только рада будет. А вам, с вашими-то связями, да с орденом, лучше подумать о службе в столице. Зачем молодому и перспективному чиновнику хоронить себя в глуши? — хмыкнула статс-дама, снисходительно пожимая плечами. — Наверняка Александр Иванович сумеет устроить вас в более приличное место, нежели провинциальный окружной суд. А хотите — я похлопочу перед государыней, чтобы она попросила Его Величество пожаловать вас камер-юнкером? Государыня не очень-то любит, если за кого-то хлопочут, но для вас можно сделать исключение.

Камер-юнкер? Балы, красавицы, лакеи… и прочее, включая хруст окаменевшей булки. Являться на приемы послов и каких-нибудь сановников, раскланиваться, торчать на балах, а еще сопровождать императора в церковь? Кажется, больше ничем придворные чины не озабочены. Ну его, такое счастье.