Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей

Самолёт резко заложил правый вираж, проходя в опасной близости от воды, и также резко пошёл в набор высоты.

— Горит! Командир, горит! Есть! Два взрыва! — радостно кричал радист, не скрывая своего восторга. — Их самолёт горит, и в одну маленькая пушка попали!

Лёха выровнял машину, снова положил её в пологий вираж вокруг крейсера и дал команду:

— Штурман, снимай кино. А потом давай, рисуй курс на базу.

И тут он не удержался, спросил по внутренней связи у Кузьмича:

— Кузьмич, какого хрена ты в ста пятидесяти метрах от корабля бомбы запустил? Чуть не влепились в это корыто! Перепрыгнули почти над головами фашистов! А если бы бомбы через крейсер перескочили?

— Так чтоб фашисты наверняка обосрались! У меня не перескочат! — с весёлой наглостью и без тени сомнения ответил штурман, щёлкая фотоаппаратом и попутно вытирая пот со лба.

Самолёт, освободившись от четырёхсот килограммов смертельного груза, с заметной лёгкостью набирал высоту. Ощущение тяжёлой тревоги постепенно сменялось облегчением. Машина уверенно уходила из зоны опасности, а под крыльями осталась вспененная вода, горящий крейсер и чёрный столб дыма, медленно поднимающийся в ясное небо.

Выведя самолёт на высоту около двух километров, Лёха внимательно оглядывал горизонт. И тут его взгляд зацепился за атакованный дымящийся корабль, оставляющий за собой длинный чёрный след на воде. Он прищурился, пытаясь рассмотреть детали.

— А ведь ни разу не «Канарис»… Ой бл…! Самки ишака! — пробормотал он, закладывая левый вираж, чтобы подойти поближе. Водя глазами по силуэту судна, он начал узнавать характерные черты. — Две башни… по три здоровенных орудия, — медленно выговорил он, и ему вдруг всё стало ясно. Лёха вспомнил этот силуэт!

— Похоже, мы вслед за Остряковым влепили фрицам в их недоношенный линкор, — заключил Лёха с нотками огромного удивления в голосе.

— Кузьмич! Сделал фото? — поинтересовался Лёха. — Парашютом чувствую, нам сейчас такой СинхроФазоТрахатель заправят… Вот теперь твои фотографии очень, очень понадобятся отписываться!

Глава 2

Он первый начал!

Самое начало июня 1937 года. Кабинет Кузнецова в порту Картахены.

Главный военно-морской советник медленно шагал вдоль короткого строя летчиков, буравя взглядом каждого, как будто старался вытянуть правду силой мысли.

— Какая же су… какой нехороший человек чуть не утопил эту их «Германию»? Нет, я спрашиваю, кто влепил немцам в этот их сраный «Дойчланд» аж четыре бомбы⁈ — его голос был наполнен плохо скрываемым удовлетворением, но выражение лица оставалось суровым.

Лётчики переминались с ноги на ногу, пытаясь выглядеть спокойными. Остряков переглянулся с Хованским и Хреновым, сделал короткий вдох и чётко доложил:

— Товарищ капитан первого ранга. Находясь над захваченным мятежниками портом Ибица и в ответ на обстрел зенитной артиллерией противника сбросил шесть стокилограммовых бомб на находящийся на якоре крейсер мятежников. Наблюдал взрывы. Насчёт попаданий не уверен.

Советник прищурился, сверля взглядом Острякова, и, зацепившись за его слова, резко бросил:

— Это то я знаю. Ты бомбил с высоты двух километров на стоящий в гавани мятежной Ибицы корабль. Тут мы в своём праве, хотя теперь колбасники конечно исходят на дерьмо. Вроде была пара попаданий, после чего этот их «Дойчланд» рванул на всех парах своих дизелей в Гибралтар! А вот дальше что⁈

Наступила тяжёлая пауза, которую никто не решался нарушить. Лёха, глянув налево и направо, встретился глазами с товарищами. С чувством обречённости он всё-таки сделал шаг вперёд:

— Это был я, товарищ капитан первого ранга, — тихо выдавил он. — Получил радиограмму от командира, — тут Лёха мельком глянул на Острякова, — что они подверглись нападению мятежников, и пошёл на выручку!

— Ну кто бы сомневался, что хоть один геморрой пройдёт мимо или без участия товарища Хренова! — делано удивился Кузнецов.

— Но они первыми начали! Мы только пытались определить, что за корабль, прошли мимо больше чем в километре, а они из всех своих зениток стали долбить! У меня шесть пробоин в крыльях! — закончил он почти по-детски оправдываясь.

«Правда, пять из них — это мы неудачно над фронтом пролетели до этого и просто залатать не успели», — добавил он мысленно, не решаясь озвучить эту несущественную деталь.

Его приятели, выстроенные по левую и правую сторону, еле сдерживали смех. У Острякова дрогнули плечи, а Хованский прикрыл рот рукой, будто задумчиво почесал подбородок.

Николай Герасимович Кузнецов был одновременно и возмущён, и горд. С одной стороны он только что получил зверскую дыню из Москвы, за то что чуть не спровоцировал конфликт между Германией и республиканской Испанией, хотя немцы и так почти в открытую помогали Франко.

Скривившись, Кузнецов вспомнил личную шифровку от самого Ворошилова по поводу атаки немецкого линкора, приличными в ней были только предлоги и подпись.

Ситуация в Москве была, мягко говоря, накалённая. Новый нарком НКВД, товарищ Ежов, вдохновлённый вождем всех народов, с усердием, достойным лучшего применения, рыл землю в поисках «врагов народа» и троцкистских шпионов. Причём армия и флот оказались в первых рядах этой паранойи. До Испании же, пока не докатывалась и тень этих репрессий.

Главный местный НКВДшник товарищ Александр Орлов был занят уничтожением недостаточно активных сторонников коммунизма в анархистской Барселоне и пока не проявлял особого рвения в сторону Кузнецова и его лётчиков. Видимо, после того памятного инцидента с электричеством предпочитал временно держать дистанцию. Но Кузнецов прекрасно знал, что характер у Орлова мерзкий, и рано или поздно эта или какая то другая история аукнется ему по полной программе.

И тут, как снег на голову, опять отметился Хренов, и на удивление Остряков с Хованским составили ему компанию.

«Уж не заразно ли такое Хреновское „везение“!» — нервно подумал Кузнецов.

Атака на немецкий линкор оказалась совсем некстати. Учитывая политическую ситуацию, это было похоже на подбрасывание горящих углей в бочку с порохом. Но с другой стороны, черт возьми, Кузнецов буквально разрывался между необходимостью разнести всех этих «орлов» в пух и прах за неподобающую инициативу, и чувством безграничной гордости за своих лётчиков.

Эти его «орлы», как он их любил называть, в одном вылете, при минимальных ресурсах, с использованием кустарных доработок и чистой русской смекалки, чуть не утопили гордость нацистского флота — линкор «Дойчланд», символ новой Германии в нацистской пропаганде.

В сердце Кузнецова боролись пара чувств — трезвый политический страх и тихое, но отчаянное восхищение мастерством и бесстрашием его лётчиков.

Эта атака наверняка сыграла свою роль, когда следующей ночью затемнённая республиканская эскадра, конвоировавшая транспорты, неожиданно вышла на соединение германских кораблей, собравшихся в точке рандеву. Обе стороны не ожидали этой встречи и были застигнуты врасплох. Линейный корабль и три эскадренных миноносца, видимо перепугавшись как следует и будучи всё ещё под впечатлением от недавнего налёта Лёхи, поспешно подняли национальные флаги и осветили их прожекторами, давая понять, кто они такие.

Республиканцы не собирались нападать и обе эскадры молча обменялись сигналами издалека, просто разошлись в ночи, сохраняя напряжённое равновесие в тишине тёмного моря.

Главный военно-морской советник Испанского правительства остановился напротив Лёхи, молча просверлил его взглядом. В глазах блеснуло что-то непонятное — то ли одобрение, то ли раздражение, а скорее и то и другое…

Кузнецов кровожадно улыбнулся:

— Вот я ни на грамм не сомневался, что без нашего бойца товарища Хренова ни один «блудняк», как он сам изволит выражаться, не проходит! — повторил флотский начальник.

— Но как! Лёша! Как! Как ты на своем СБ это умудрился сделать⁈ — Кузнецов не сдержал эмоций.