Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей
— Посмотрим, — рассуждал Лёха, проверяя крепления. — Если всё пойдёт нормально, то пара под одно крыло, пара под другое. Красота! Вряд ли скорость так уж сильно упадёт от этого.
Подготовка завершилась, и теперь его «Катюшка» готовилась показать, на что способна с таким нестандартным оснащением.
* * *
Обсудив со своим непосредственным начальством порядок действий и районы боевого патрулирования, экипажи разошлись по самолётам. Надо сказать, что благодаря Лёхиным махинациям, изрядно приправленным и смазанным обменённым на наличные песеты испанским золотом, Лёха сумел раздобыть третью радиостанцию на самолёт Хованского, и теперь морское звено было самым радиофицированным среди всех испанских ВВС. В кои-то веки автоматизация шла снизу, а не сверху, и начальству технические новинки доставались в последнюю очередь.
— Эх, ещё бы в Картахену флотскую станцию поставить, — мечтал Лёха, думая, где бы спереть или кого бы напрячь на спереть недостающее оборудование. Стоящие на кораблях станции не совпадали с самолётными по частотам и использовать их не представлялось возможным.
Экипаж занял свои места и доложил о готовности.
— Поехали, — объявил Лёха по переговорному устройству и толкнул рычаги управления двигателями вперёд, — Товарищи пассажиры, наш самолёт сегодня пилотирует лётчик высшего класса, заслуженный мастер парашютного спорта Алекс дон Хренов. Просьба покрепче пристегнуть ремни и проверить чистоту ваших парашютов.
Самолёт начал медленно разгоняться, натужно ревя моторами, он нехотя оторвался от земли в самом конце взлётной полосы. Чистое испанское небо приняло его в свои объятия. Ни облачка. Идеальная видимость — миллион на миллион.
Около часа Лёха наслаждался полётом, прежде чем на горизонте показались очертания острова Ибица. Он начал пологое снижение.
В шлемофоне прорезался голос стрелка:
— Камандира, Острякова передала, она бомбила «Канариса» около порта Ибица. Попала передала, координата 45−05 по улитка 4, — в моменты волнения вполне себе чисто говоривший по-русски Алибабаевич проявлял особенную любовь к женскому роду русского языка.
— Кузьмич, сколько нам до порта Ибицы, — спросил Лёха,
— Двадцать минут, — быстро отозвался штурман, — бензина пока хватает.
Особенно долго не раздумывая Лёха отдал приказание проложить курс на Ибицу.
Раненый при налёте на Майорку, Кузьмич неделю провалялся в госпитале Картахены и сбежал оттуда, хромая на палочке, говоря, что среди своих его нога заживает лучше, а в госпитале её вообще угрожали отрезать. Теперь он мучаясь в тесной кабине, притащил откуда то матрас, стараясь устроиться лёжа, чтобы не тревожить раненую ногу.
Ещё через пятнадцать минут штурман снова прорезался по внутренней связи:
— Командир! Похоже, наш «Канарис» на горизонте. Только не в порту, а вполне себе так бодро чешет в море. Идёт курсом на Гибралтар. Наверное испугался, что сам дон Херров к нему сейчас свой фаза трахатель применит! Вот он и смылся, хотя конечно слегка дымит и пованивает! Давай-ка утопим этих сеньоров! — пошутил штурман.
Георгий Кузьмич, или просто Кузьмич, как его называл Лёха, был штурманом высшего класса. Но это не мешало ему регулярно подшучивать над командиром. Лет на пятнадцать старше Лёхи, он был «старым штурманом», как она сам себя называл. Он попал в военно-морской флот после того, как с трудом избежал ответственности за аварию самолёта в Севморпути. Флотское звание лейтенанта и шанс избежать десяти лет в лагерях, а то и расстрела, делали эту командировку особенно привлекательной в его глазах. Но подколоть Лёху он считал своей обязанностью.
— Кузьмич, знаешь, тут приказ вышел! Всем флотским шутникам немедленно сбривать усы! Когда ты высовываешься из люка, посмотреть на звёзды, оказывается, они обзор стрелку полностью закрывают! А при прыжке с парашютом ещё и в стропах путаются! Так и полетишь камнем вниз акулам на закуску! Или думаешь акула испугается твоего штурманского значка? Ладно, пошли смотреть, кто там такой смелый катается.
— Моя хорошо сквозь усы видит! — немедленно внёс свои пять копеек в веселье стрелок.
— Алибабаевич, смотри по сторонам внимательно, — направил разговор в нужное русло Лёха.
— Моя хорошо смотрит! Хвост чист! — продолжил веселится стрелок, — Просто иногда какой-такой буква не выговариваю!
— Я и говорю, Алибаич, если ты прощёлкаешь истребители на хвосте, я тебе самый толстый ибн Оглу в зад засуну и проверну несколько раз! Паноптикум, а не экипаж! — посмеялся Лёха.
Через несколько минут крейсер стал заметно ближе, и его можно было хорошо разглядеть уже с высоты двух километров. Огромная стальная туша медленно двигалась по воде, словно предчувствуя, что внимание небес приковано именно к ней.
— Флаг разобрать не могу, — доложил Кузьмич, разглядывая через бинокль пыхтящий внизу корабль. — Вижу у него знатный дым на корме. Похоже, это «Канарис», который Остряков бомбил, — выдал свои заключения Кузьмич.
Но выяснять принадлежность корабля долго не пришлось. Зенитная артиллерия крейсера оказалась вполне готова к неожиданным гостям. Внезапно зенитки со стороны судна открыли огонь, и по курсу Лёхи стали вспыхивать чёрные шапки разрывов. Самолёт несколько раз ощутимо тряхнуло, а осколки с характерным звоном застучали по фюзеляжу.
— Восемьдесят восемь миллиметров похоже! Ах вы, суки недорезанные, — произнёс Лёха сквозь стиснутые зубы. Его глаза сузились, и он резко завалил самолёт в правый вираж, уводя его подальше от огня с крейсера. Разрывы остались чуть позади, но напряжение не спало.
— Штурман, фиксируй курс на крейсер, — коротко бросил он, закладывая большую дугу. План начал складываться в голове, он уже не сомневался, как провести атаку.
Снизившись до трёхсот метров, Лёха заложил ещё один вираж, внимательно следя за огнём зениток. Когда дуга была завершена, он вновь взял курс прямо поперёк курса крейсера. Высота стремительно уменьщалась, и самолёт уже ощутимо гулял в потоках воздуха от воды.
— Кузьмич, заходим поперёк курса, — Лёхин голос звучал уверенно. — За километр до цели я выйду на пятьдесят метров высоты. Командуй влево-вправо. Сброс на тридцати метрах по высоте, дистанция — триста метров до крейсера. Скорость — триста.
— Принял, командир! — раздался ответ Кузьмича, и тот уже начал ловить своей деревянной торпедной линейкой огромный корпус корабля, который становился всё ближе. Теперь всё зависело от точности, выдержки и холодной головы экипажа.
— Понял, командир. А не еб@нёт? На своих бомбах то не рванём, в смысле! — в голосе Кузьмича слышалось изрядная толика сомнения.
— Не должны, — отозвался Лёха, сосредоточенно следя за приближающимся крейсером. — Англичанам тогда так же сбросили, и отлично. Лупи всё сразу, и камеру сразу готовь, — распорядился Лёха.
Моторы ревели, самолёт мчался над водой, едва не касаясь сверкающей под солнечными лучами глади. Высота в тридцать метров была минимальной, воздух внутри кабины вибрировал от напряжения, словно сама машина чувствовала, насколько близок момент атаки.
Глухой рык моторов дополнял звенящую тишину ожидания. Бомболюки раскрылись с тихим скрипом, и самолёт, как хищник, замер на секунду, готовясь выпустить в полёт свой смертоносный груз.
Цель стремительно приближалась, серый борт огромного корабля вырастал на глазах, закрывая собой весь горизонт.
— Лево три… ещё лево один… так держать! — чётко командовал штурман, всматриваясь в цель через прицел своей сосновой линейки. — На боевом. Три, два, один… Сброс! — заорал в шлемофон Кузьмич, почти перекрывая шум мотора, — Бомбы пошли!.
— Получайте, суки! — крикнул Лёха, не удержавшись от эмоций.
Сразу после сброса он резко потянул штурвал на себя, одновременно нажимая правую педаль. Самолёт с напряжённым стоном рванул вверх, буквально перескакивая над передней башней крейсера. На какой-то миг Лёхе показалось, что он видит удивлённые лица офицеров на мостике. Тут сзади оглушительно загрохотал крупнокалиберный пулемёт стрелка, добавляя свой небольшой вклад в хаос войны, словно огненной метлой, сбрасывая вражеских моряков с мостика корабля.
