Брюс Стерлинг - Черный лебедь
— Что ты здесь встал? Ловишь сигнал вай-фай? — я поймал его за руку.
— Я ухожу, — он вставил затычки в уши.
— Я провожу, не возражаешь?
— Когда я досчитаю до трех, — ответил он громче обычного, — тебе придется высоко подпрыгнуть в воздух. Или отойти от меня на расстояние.
— Так и сделаю.
— Да, ещё заткни уши.
— Как я услышу, что ты досчитал до трех, если у меня будут заткнуты уши? — поинтересовался я.
Один — он нажал клавишу F1 и экран его ноутбука неожиданно осветился. Два. После нажатия F2 воздух наполнился противным, режущим ухо жужжанием. Три. Массимо поднялся в воздух.
Прогремел гром. Мои легкие переполнило резким порывом ветра. Ступни будто поджаривали на медленном огне.
Массимо пошатнулся, затем неосознанно обернулся в сторону «Елены».
— Пошли! — позвал он, вынув из уха одну из затычек. После этого он пошатнулся.
Я подхватил его компьютер, когда он споткнулся. Батарея этого монстра была обжигающе горячей.
Массимо цапнул у меня свою машину. Затем он неловко засунул его в свой саквояж.
Массимо споткнулся на выбоине. Вокруг нас было порядочно дыр в брусчатке. Почему-то множество камней встало со своих мест в мостовой и раскатилось в разные стороны, как игральные кости.
Конечно, мы были не одиноки на площади. Было несколько свидетелей нашего появления, обычных итальянцев, жителей Турина, потягивающих напитки за небольшими столиками вдалеке, под раскидистыми зонтами. Некоторые из них озадаченно смотрели на небо, будто пораженные акустическим ударом. Нами не интересовался ни один из них.
Мы побрели назад к кафе. Мои башмаки стучали как в плохой комедии. Брусчатка под нашими ногами была паршивой и лежала неровно, что плохо сказывалось на моей обуви. Блестящая лакированная кожа быстро пачкается.
Мы вошли сквозь высокие двойные двери кафе, и, несмотря на всё произошедшее, я неожиданно почувствовал себя комфортно. «Елена» осталась «Еленой»: круглые мраморные столики с изящными ножками, красные кожаные кресла с блестящими медными поручнями, гигантские, потемневшие от времени зеркала… и запах, которого я там раньше не замечал.
Сигаретный дым. В кафе все курили. В кафе было прохладно — даже слегка подмораживало. Люди были одеты в свитера.
У Массимо там были знакомые. Женщина и мужчина с ней. Она кивком головы подозвала нас, а мужчина, хотя он явно знал Массимо, не выглядел довольным.
Мужчина был из Швейцарии, но он был не похож на тех швейцарцев, которых я привык видеть в Турине, вроде швейцарского банкира в отпуске, спустившегося с Альп вкусить ветчины и сыра. Этот парень был молод, опасен как ржавый гвоздь, у него были очки-консервы и длинный узкий шрам на лбу. Он носил черные нейлоновые перчатки и парусиновый пиджак с кобурой подмышкой.
Впечатляющий бюст женщины затянут в крестьянский свитер ручной вязки. В этом свитере была она вся: безвкусная, невразумительная и при этом вызывающе роскошная. Жирно подведенные тушью глаза, крашеные ногти неимоверной длины и огромные золотые часы, могущие успешно заменить кастет.
— Итак, Массимо вернулся, — прокомментировала женщина. У неё был радостный, но очень осторожный тон, как у женщины, которая рассталась с мужчиной и ищет пути примирения.
— Сегодня я с другом, — ответил он, присаживаясь на стул.
— Я заметил. И чем твой друг нас порадует? Он играет в нарды?
У пары на столе были разложены нарды. Швейцарец-наемник катал кости в чашке.
— Мы хорошо играем, — мягко произнес он. У него был очень зловещий тон киллера-профессионала, который не может себе позволить даже думать о страхе.
— Мой друг из американского ЦРУ, — сказал Массимо, — мы пришли сюда закатить грандиозную пьянку.
— Приятно познакомиться. Я говорю по- американски, мистер ЦРУ, — откликнулась женщина. Она одарила меня ослепительной улыбкой. — За какую бейсбольную команду вы болеете?
— Я болею за бостонский «Ред Сокс».
— А я за «Грин Сокс» из Сиэтла, — из вежливости отозвался он.
Официант принес бутылку хорватского фруктового бренди. Выходцы с Балкан серьезно подходили к выпивке, поэтому их бутылки отличались вычурным дизайном. Эта бутылка была просто нечто: низенькая, широкая, травленая кислотой, кривая, с длинным горлышком и изображением Тито, Насера и Нехру, поедающих друг друга. На дне бутылки лежала толстая золотая стружка.
Массимо стрельнул у женщины сигарету, засунул её в угол рта и выдернул позолоченную пробку из бутылки. С полной стопкой он выглядел совсем другим человеком.
— Живали! — произнесла женщина и все приняли дозу этой отравы.
Искусительница попросила звать её Светланой, а её швейцарский телохранитель представился Симоном.
Я, понятное дело, подумал, что объявлять меня агентом ЦРУ со стороны Массимо было глупостью, хотя этот ход заметно разрядил обстановку. Американский шпион. Ничего не надо добавлять. Никто не ждал от меня полезных навыков или каких-то полезных дел.
Я проголодался и заказал тарелку с закуской. Внимательный официант — не самый любимый мной тип официантов в этом ресторане. Он мог быть родственником хозяина. Он принес сырой лук, пикули, ржаной хлеб, длинную гирлянду сосисок и креманку с маслом. Все это лежало на иссеченной разделочной доске рядом с зазубренным чугунным ножом.
Симон отодвинул нарды.
Все эти обыденные вещи, лежащие на столе — нож, доска, даже дешевые сосиски — все было сделано в Италии. Я видел маленькие клейма итальянских производителей на всем.
— Ты охотишься в Турине, как и мы? — закинула удочку Светлана.
— Конечно, — ответил я с улыбкой.
— И что ты собираешься делать, когда его схватишь? Отдашь его под суд?
— Честный суд — это по-американски, — ответил я. Симону это показалось смешным. Он был незлым по натуре человеком. Он, наверное, по вечерам предавался экзистенциальной грусти, вспоминая как резал людям глотки.
— Итак, — продолжил Симон, водя своим облаченным в нейлон пальцем по ободку рюмки. — Даже американские эксперты считают, что Крыса появится здесь.
— «Елена» притягивает людей, — согласился я. — Здесь всем нравится. Вы согласны?
Всем нравится, когда с ними соглашаются. Им было приятно услышать мою похвалу. Возможно, я не выглядел и не говорил как американский агент, но когда ты шпион, пьешь фруктовое бренди и поглощаешь сосиски, на мелкие недочеты не обращают внимания.
Мы все были исполнены смысла.
Массимо положил локти на наш маленький столик и облокотился на них.
— Крыса не дурак. Он планирует перейти через Альпы ещё раз. Он вернется в Марсель и Ниццу. Он соберет свое ополчение.
Симон остановился, не донеся до рта кусок кровяной колбасы.
— Ты правда в это веришь?
— Конечно! Как там сказал Наполеон? «Смерть миллионов ничего не значит для человека вроде меня!» Это невозможно — загнать в угол Крысу Николя. Крыса — это бич божий.
Женщина посмотрела Массимо прямо в глаза. Массимо был информатором. Будучи женщиной, она неоднократно слышала ложь и привыкла к ней. Она также знала, что никто не может лгать все время.
— Итак, сегодня он в городе, — подытожила она.
Массимо ответил ей молчанием.
Она перевела взгляд на меня. Я молча сделал умное лицо.
— Послушай, американский шпион, — сказал он вежливо, — вы, американцы, простые, честные люди, склонные к прослушиванию телефонных разговоров… Твоя совесть не пострадает, если Николя Саркози найдут утонувшим в реке По. Вместо того, чтобы дразнить меня, как это делает Массимо, почему бы просто не сказать, где Саркози? Мне надо знать.
Я хорошо знал, где должен быть президент Николя Саркози. Он должен быть во дворце на Елисейских полях, заботиться о проведении экономических реформ.
Симон проявил настойчивость.
— Ты не хочешь сказать нам, где находится Крыса? — Он показал мне ряд зубов, в ряду которых была золотая заплатка. — Расскажи нам! Это поможет Международному Справедливому Суду в решении этого дела.
Я не знал Николя Саркози. Я встречал его дважды, когда он был французским министром связи, тогда он продемонстрировал, что разбирается в интернете. Тогда он не был ещё президентом Франции и был не в Елисейском дворце, тогда, будучи журналистом, я мог предсказывать, где он будет.
— Ищите женщину, — сказал я.
Симон и Светлана обменялись загадочными взглядами. Они хорошо знали друг друга и ситуацию, им не надо было обсуждать дальнейшие действия. Симон подозвал официанта. Светлана бросила монету на стол. Они собрали нарды, отодвинули свои кожаные кресла. Затем они покинули кафе, так и не произнеся ни слова.
Массимо встал. Он занял кресло Светланы, видимо, чтобы держать в поле зрения двойные двери. Потом он стал осваивать оставленную ею пачку турецких сигарет.
