Дмитрий Богуцкий - Череп Робеспьера
Жаннетт поморщилась. Савичев стал бледнее, чем был. Сагит только прищурился, размышляя, как ему убить этого болтуна — может, действительно осиновым колом, как Буссенар советовал? Арап боялся Ла Пуассона до потери чувств — Ла Пуассон обещал бедняге месть за предательство, и Сагит только угрозами и обещанием убить бывшего хозяина вынудил его идти с ними.
Жаннетт Сансон безразлично наблюдала за потерявшим дар речи Савичевым, хлопая сложенным веером по руке. Ла Пуассон сделал несколько шагов и взял ее под руку кончиками пальцев:
— Мы, пожалуй, начнем, дорогая, — мило улыбнулся он ей, что контрастировало с гримасой русского капитана. Однако вот какой пассаж. Девице таких кровей действительно уместно ходить под руку только с пиратом. Презренные ремесла, низкие люди… Савичев был уязвлен до глубины души. Но кроме себя винить было некого, девица с самого начала честно давала ему от ворот поворот.
Тем временем торг начинался. Внесли лот — огромное блюдо, чеканенное языкастыми демонами, часть морской добычи Ла Пуассона. На нем, посредине, серый угрюмый череп, отражавшийся в полированном серебре. Знакомый еще по Лейпцигу карлик-коротышка в золотых серьгах и с бородой косицей, нес блюдо над головой. Торжественно обошел с ним вокруг стола, а потом водрузил его в центр суконного поля.
Савичев уставился на череп, как на бомбу с тлеющим фитилем, а Сагит-то еще днем узнал от Буссенара, что собираются здесь продавать.
— Череп Робеспьера, господа! — крикнул карлик, взобравшись на стол рядом с блюдом. — Максимилиан Франсуа Мари Исидор де Робеспьер! Первая цена, скажем, тысяча наполеондоров! Кто даст больше, господа? Кто даст больше?!
Арап рассказал Сагиту, что кредитор мадемуазель Сансон объявил торг за череп Робеспьера — великого колдуна, казнившего прежнего франкского царя и многих других и даже тьму своих товарищей, пока знаменитый палач Сансон не отрубил голову ему самому. Очень многие хотели эту голову получить, но семья Сансонов до сих пор не показывала голову и считалось, что она потеряна. Однако теперь из-за долгов, нажитых во время долгой войны, внучка республиканского палача вынуждена была ее продать. Ла Пуассон несомненно хотел бы получить голову такого важного человека.
Сагит, прищурившись, смотрел на череп и думал. А Ла Пуассон с улыбкой и изящными поклонами перебивал любую предложенную веселящейся толпой цену. Жаннетт Сансон под руку с ним раздраженно закатывала глаза, когда цена удваивалась, а речь шла уже о совсем уж непомерных суммах. Целые возы золота, пухлые пачки ассигнаций.
Подавленный Савичев стоял одиноко на этом празднике мотовства, пил шампанское, не чувствуя вкуса. Таких денег и близко не водилось в его холостяцком хозяйстве, даже если продать подчистую убогую саратовскую деревеньку его старой матушки и холостяцкую квартирку в мещанском доме на Обводном канале. Он уже понял, что идея, которая привела его сюда — ввязаться в аукцион и выиграть его, — была крайне дурацкой. Думал только, покинуть ли ему сие злачное место неброско или всё же затеять напоследок скандал с битьем хрустальной посуды и бутылок этого самого «Клико» по целковому за бутылку.
Но Сагит еще даже не начал выполнять свой план. А у него уже давно созрела задумка. Сагит огляделся, вздохнул, плюнул под ноги, сделал два шага вперед, расталкивая напомаженных гостей с их блядями, посмотрел на удивленную Жаннетт Сансон и грохнул по столу так, что карлик подпрыгнул, а канделябры со свечами покачнулись. В мгновенно наступившей тишине Сагит громко произнес зазубренную со слов Буссенара фразу:
— А ишак-то краденый!
Это настолько диссонировало с предыдущими событиями, что никто даже не засмеялся.
Оказалось просто, как две лошади угнать.
— Что за чушь? — произнес после краткого искреннего удивления Ла Пуассон. — Мой татарский гость злоупотребляет моей слабостью к дикарям, населяющим края цивилизованного мира. Такие слова или доказывают, или смывают кровью. Боюсь, бедный дикарь ни слова не понял из того, что сказал, и не может отвечать вполне.
— Ничего, — угрюмо произнес Савичев из резво расступившейся пред ним толпы. — Я всё отлично понимаю и отвечу за него. Мне уже доводилось ловить вас на горячем, господин пират, и я вполне уверен, что и теперь не обошлось без вымогательства и насилия. Вы подлец, сударь, — это мое последнее слово. А теперь можете попробовать его смыть.
— Жаннетт, — спросил Ла Пуассон, — ты не будешь против, если мы запачкаем кровью пару твоих новых ковров?
Жаннетт, стиснув зубы, остро смотрела на Савичева. Потом мелко покачала головой:
— Чувствуй себя как дома, Ален.
— Ты сама любезность, — Ла Пуассон поцеловал кончики пальцев хозяйки дома.
— Что ж, меня вызвали, и я принимаю, — оскалился Ла Пуассон, выпрямляясь. Он повернулся к стене, к ряду тускло отражавших колеблющийся свет палаческих мечей, взял один за рукоять и потянул из стойки. — Я выбираю… вот этот фальшион. Красавец, сколько интересных людей он повидал… А вам, капитан, я предлагаю вот этот трехствольный пистолет Лепажа и плевать я хотел на обычный дуэльный картель. Скажем, с тридцати шагов, согласны? Целых три шанса отправить меня на тот свет, прежде чем я доберусь до вас и выбью пыль из вашего неказистого мундира.
Публика Ла Пуассону аплодировала, сбивая ладоши, тот снисходительно раскланивался. Униженный Савичев скрипел зубами. Но пистолет все-таки взял.
— Прекрасно, — удовлетворенно произнес Ла Пуассон, салютуя ему мечом. — Прошу всех в сад, к барьеру.
Публика потянулась вслед за дуэлянтами в сад, предвкушая противозаконное зрелище. Звать полицию никто и не подумал.
Карлик, оставшийся охранять череп Робеспьера, почувствовал, как стол под зеленым сукном покачнулся у него под ногами. Он резко обернулся, выхватив взведенный пистолет из-за цветастого пояса. Но там не оказалось ничего опасного, только один старый знакомый.
— Привет, Буссенар, — сказал карлик, опуская пистолет. — Давно не виделись.
— Привет, Робер, — белозубо оскалился Буссенар. — Давно.
И от всей души дернул сукно на себя.
— Он убьет вашего командира, — произнесла Жаннетт, глядя в сторону, куда-то в толпу, прикрыв губы раскрытым веером.
Сагит, которому не хватало лексикона, чтобы остановить произошедшую против его плана дуэльную замену, встревоженно оглянулся:
— Пусть попробует.
— И вы тоже погибнете. Вы хоть знаете, на что Ален готов пойти ради этого черепа? Что он сделает ради него? Вы знаете, зачем он ему, что ему пообещали? Лига Заката озолотит его. Это такое тайное общество. Они надеются повлиять посредством этого черепа на разум, когда-то обитавший в нем, изменить прошлое, отменить все наши поражения, безумцы. Они уже меняли прошлое не раз, безуспешно, но упорно.
Ален раскопал могилу Баха, чтобы тот не написал свое «Музыкальное приношение», знаменитую токкату ре минор, и поэтому прусский король Фридрих не создал бы Прусское государство так быстро и оно не смогло бы противостоять Наполеону. Но битва при Лейпциге всё равно состоялась. Состоялась даже раньше на два года, и Наполеон опять проиграл ее.
История как вода — в нее бросаешь камень, и она бурлит и расступается, но только для того, чтобы вновь сомкнуться, и брошенный камень канет в по-прежнему текущей воде как не был никогда.
Но пока история бунтует и выходит из берегов. И меж этих волн происходит удивительное. Например, мой обожаемый караибский некромансер не может умереть. Ни от огня, ни воды, ни дерева, ни металла — и потому бесстрашно пускается в любой бой. Поверьте — я многое пробовала. Как хищная рыба, он ныряет в воды времени. Он считает себя избранным. Вы хоть слово понимаете?
— На всякую умную рыбу найдется крючок хитрее, — ответил Сагит по-башкирски. Работая локтями, он начал выбираться из толпы — он увидел Буссенара на другой стороне сада.
А поединок вот-вот должен был начаться.
Ла Пуассон и Савичев встали в противоположных концах длинного зимнего сада, среди стен, отделанных диким камнем. Француз несколько раз взмахнул мечом, Савичев проверил заряды и порох на полках.
— Ну, что ж, — произнес Ла Пуассон, — все готовы?
О да, все были вполне готовы. Савичев поднял стволы пистолета вверх, выдвинул челюсть. А Ла Пуассон, пригнувшись, бросился вперед.
Савичев хорошо стрелял. И первая пуля попала прямо в цель. Остановила бегущего француза, ударив прямо в одну из ряда серебряных пуговиц на его груди, свинец смялся, расплющив пуговицу, медленно отпал от серебра и скатился на брусчатку сада. Все ахнули, Ла Пуассон оглушенно оступился, хрипло засмеялся, выравниваясь, болезненно плюнув кровью, перекинул меч в другую руку и кинулся в пороховой дым.
Второй выстрел едва не вывернул меч из его руки, пуля отразилась от стали и улетела куда-то в толпу. Там закричали. Ла Пуассон, не обращая внимания ни на что, бежал к Савичеву, подняв лезвие над головой. Десять шагов. Пять. Савичев стоял боком, рука за спиной, француз на прицеле, палец на спуске.
