Дмитрий Богуцкий - Череп Робеспьера
Сагит с пятого на десятое понимавший, что они там лопочут, хладнокровно стрелял. Буссенар помог — пленный гаитянский арап, задержавшийся в эскадроне по причине спившегося до смерти денщика капитана Савичева, коего денщика оказалось больше некем заменить. Взятый в услужение в эскадрон, арап малость Сагита по франкской речи поднатаскал. Не то чтобы у Сагита страсть оказалась к языкам — просто интерес теперь был определенный.
Вот пока стрелял, Сагит и приметил среди гостей запомнившуюся долговязую фигуру в цилиндре, с руками на трости с серебряным черепом. Трость была новая, так как прежнюю, взятую трофеем, денщик Савичева как раз до смерти и пропил. Ла Пуассон стоял и, тепло улыбаясь, следил за стрельбой башкирского лучника.
Сагит ухом не повел — помнил, «холодное железо его не берет». Помнил, как его стрела отскочила от руки француза. Потому и не стал стрелять сразу, как увидел.
Случай теперь будет, коли встретились.
— Ла Пуассон — великий мамбо! — рассказывал арап Буссенар. Буссенару не впервой было попадать в плен, он и к Ла Пуассону в команду так попал, во время войны с французами на его родном острове. — Ла Пуассон говорит с мертвыми, и они всё выполняют. Выполняют в те времена, когда были еще живыми. И всё вокруг меняется. Он выкопал череп Вильнёва, адмирала, и так получил корабль, чтобы плавать в южных морях и грабить англичан. Правда, просил эскадру, но и так было хорошо. Он выкопал череп Дантона, и арестованную семью Ла Пуассона отпустили, правда, дофин умер в тюрьме, но что уж теперь… Он выкопал череп какого-то итальянского кондотьера, и французы захватили Тулон. Он молится на Наполеона и сделает всё ради него. Но в последний раз вы ему помешали. Сейчас ваши взяли Париж, но ничего еще не кончилось, ведь он ищет другого влиятельного когда-то человека, чтобы переделать всё по-своему. Мертвецы слушаются его. Слушаются не долго, но черепов-то много.
Вот чего-чего, а черепов в Париже действительно было в достатке. Сагит видел изнанку мощи европейской столицы — миллионы человеческих черепов, на которых стоял город, когда вместе с Савичевым их водили в катакомбы под Парижем. Не все их владельцы что-то значили раньше, и, понятное дело, находить черепа важных людей было нелегко.
С тех пор как франки вторглись в земли Белого Царя, и тот призвал своих улусников на войну, и вместе с прочими храбрыми воинами башкирских родов Сагит отправился на войну, он повидал немало нового, но всё же мало удивительного. Много ружей, много людей, пушки — это всё ново, но обычно. И тайная война шаманов, что шла за спинами воинов, тоже не удивила Сагита, седьмого сына и внука шамана, из края черных башкир-язычников. А как же могло быть иначе?
Сагит закончил стрелять, собрал стрелы, а Ла Пуассон, оказывается, уже беседовал с Савичевым, беседовал тепло и участливо, хотя русскому разговор был неприятен.
— Ваш неистовый лучник тоже жив? Сегодня налегке? Без кольчуги? — Ла Пуассон дружески кивнул подошедшему Сагиту. — Не могу выразить, как мне приятно встретить вас вот так, в мирное время, когда мы не разделены враждой и службой. Значит, я приглашаю вас обоих. Идемте, гарантирую, это будет незабываемо, и вы отлично впишетесь.
— Я полагал, вас казнят за диверсии, — холодно произнес Савичев, сцепив руки на спине своего синего форменного полукафтана.
— Нет, — отвлекшись, ответил Ла Пуассон. — Меня наградили. Дважды. Сначала Бонапарт, а потом Бурбон. Оба режима, прежний и новый, нашли мои действия соответствующими ситуации на благо Франции, и надеюсь, вы поймете меня и найдете то же самое. Ах, вот и она, цвет моего сердца! Жаннетт, прошу тебя, подойди. Капитан, я вас сейчас представлю. Госпожа Жаннетт Сансон де Лонваль, надеюсь, в будущем Ла Пуассон. — Он взял в руки тонкую ладонь подошедшей хрупкой девушки, напомнившей Сагиту степной синий колокольчик. — Это мой знакомый русский капитан и его подчиненный, замечательные господа, едва не убили меня под Лейпцигом.
— Как жаль, что это им не удалось, Ален, — холодно ответила девушка.
— У Жаннетт острый язычок, — улыбнулся Ла Пуассон.
— За неимением ничего другого, — девушка вытащила руку из захвата Ла Пуассона. — Я здесь не по своей воле и не собираюсь делать вид, что мне это нравится.
Савичев нахмурился. А Ла Пуассон, поцеловав ей руку сквозь белую перчатку, поклонился:
— Не имею желания спорить с тобой, дорогая. Прошу простить, господа, я оставлю вас ненадолго, заметил одного старого знакомого.
И оставил их одних.
— Простите, сударыня, мы с месье действительно не друзья, — произнес Савичев, наблюдая за девушкой.
— А мы с ним действительно не помолвлены, — ответила Жаннетт Сансон. — Ален, как всегда, выдает желаемое за существующее. Это его уже не раз подводило, и я надеюсь, он это однажды не переживет. Ален — кредитор моей семьи и сегодня устраивает цирк с уродами, бал с аукционом в моем доме. Если я не соглашусь, дом тоже пойдет с молотка. Мы изрядно поиздержались во время этой бесконечной блокады, наш долг неоплатен, и я ничего не могу с этим поделать. Не нужно так смущаться, господин капитан, от вас мне ничего не требуется. И не скажу, что буду рада видеть вас сегодня вечером у себя.
— Я все-таки приду, — ответил Савичев, бледно улыбаясь. — Если дама в беде…
— Дама никого и ни о чем не просила, — Жаннетт злобно щелкнула веером. — И вы мне не поможете. Ла Пуассон опасный человек. Прощайте.
Савичев смотрел, как она уходит по зеленой лужайке к своей коляске. А Сагит метким взглядом стрелка наблюдал за тем, как Ла Пуассон беседует со своим старым знакомым — арапом Буссенаром. Буссенар беседе был вовсе не рад. С этим Ла Пуассоном вообще кто-нибудь говорить рад?
— Опасный человек, — пробормотал Савичев.
— Башлыктар, — обратился к нему Сагит. — Командир, таких врагов нельзя оставлять. Воду отравит, траву сведет, своего добьется. Сколько наших он убил?
— Достаточно, — едва слышно ответил Савичев. — С него достаточно. Готовься. Вечером едем в Шато де О. На бал. Ла Пуассон — подлец. А подлецу я не дам спуску.
Сагит остался доволен. Не придется искать это самое Шато де О в одиночку.
Будет ночь, и будет время.
Ночь над Шато де О стояла замечательная. Самое то, чтоб лошадей угонять. Сагит знал в этом толк. Тесть Сагита за его первую и любимую жену Улдус требовал тысячу лошадей, и Сагит их ему однажды пригнал. Потому и время после свадьбы оказалось совсем не медом намазано. Пару искателей справедливости пришлось оставить в степи остывать со стрелой в груди. Их роды забурлили, старейшины потребовали ответа за убитых. Пришлось уйти на войну, а тестю — отдать ту тысячу коней в армию, вместо ограбленных родов. Так вот. Пришлось воевать с уруским добровольческим полком — в своем Первом Башкирском его не привечали. А уже зимой, после Березины, к ним и отбившийся от своих Инныпъин пристал.
Давно это было, но Сагит никогда врагов за спиной не оставлял, тем более таких, что с мертвецами говорят. Не в его это было обычае.
Дом на Шато де О напоминал крепость с высокими стенами, выложенными сумрачным диким камнем, и черепичными крышами. Но внутри оказалось не в пример ярче и веселее, чем выглядело снаружи.
И они действительно отлично вписались.
Предстоящий торг собрал всех пресыщенных и уродливых людей этого города. Были дворяне из новых — в масках, пили шампанское из алых бокалов. Были пьяные музыканты, тоже в масках, но дель арте. Были молчаливые эфиопы в иззолоченных кафтанах — прислуга господ. Бледные и голодные художники, степенные вольные каменщики в вице-мундирах, успешные содержанки в бриллиантах и страусиных перьях, с обнаженными шеями, и еще более голые, крашенные под статуи бляди, весь уродливый сор огромного города собрался на сомнительное развлечение в свете колеблющихся свечей.
— Римские ночи, — буркнул мрачный и желающий неприятностей Савичев. — Каракалла был бы в восторге. Ох, Европа…
Сагит безучастно наблюдал за танцовщицей, исполнявшей танец живота прямо на столе с яствами, а Буссенар только белые зубы скалил.
— Вы все-таки пришли, — холодно приветствовала их госпожа Сансон в главной круглой зале, под заполненным народом балконом второго этажа, у накрытого зеленым сукном круглого стола.
— Явился непрошеным, — Савичев улыбнулся, поклонился всем телом, словно кол проглотивши, и ручку хозяйке поцеловал.
Сагит разглядывал ряд длинных прямых мечей со скругленными остриями, с рукоятями из кованого железа, в стеллаже полированного красного дерева на стене позади хозяйки.
— Замечательная коллекция, — произнес знакомый голос за спиной.
Сагит и Савичев оглянулись. Ла Пуассон улыбался новоприбывшим, сжав трость за спиной обеими ладонями.
— Славные орудия ремесла предков нашей замечательной хозяйки верно служили им, покуда те не перешли на гильотину. Вы не знали, господа? Отец и дед Жаннетт были палачами. Немало славных голов сняли они с плеч. Картуш, Луи Бурбон, Антуанетта, Дантон…
