Дмитрий Богуцкий - Череп Робеспьера
Обзор книги Дмитрий Богуцкий - Череп Робеспьера
Дмитрий Богуцкий
Череп Робеспьера
— Сегодня убьют меня, — сказал Инныпъин, прислушиваясь к близкой канонаде.
Сагит только терпеливо вздохнул. Шаманы они такие, всё смерти ждут. Не убьют — скажет, отвел. Убьют, так тем более — будущее видел. Скажут, великий шаман умер…
Сагит это предсказание уже раз сто слышал.
— Ты всех тут переживешь, — буркнул.
Придерживая коня, он продолжал высматривать подозрительную возню у накрытой утренним снегом башенки немецкой церкви на фланге эскадрона, наблюдать за которой обоих отправил капитан Савичев. Инныпъин вздохнул, взял в кулак зуб морского зверя из родных северных мест, висевший у него на шее, на удачу, и с тоской понял, что нынче в кои-веки правду сказал. Но приятель башкир слушал не его.
— Копают чего-то, — буркнул Сагит. — Окопы?
— Могилу раскапывают, — ответил Инныпъин. — Не к добру это.
Ну, могилы раскапывать — это всегда не к добру.
Люди на церковном кладбище, добыв из поставленной у каменной ограды почтовой кареты длинные ломы, поднатужившись, своротили с могилы гранитную плиту и теперь выбрасывали лопатами красноватую немецкую землю на чисто белый снег.
— Не пойму я, кто это, — пробормотал Сагит. — Одеты не пойми как. Вроде и дворяне, в золоте и серебре, однако в рванине. В ушах серьги, в волосах косы. Вон у того коротышки даже борода косой заплетена. Все в сапогах, а без шпор. Сабли и пистоли у всех. Не пойму кто. Ты гляди! У них даже арап есть!
— С моря они, — Инныпъин прищурился. — Помню я. К нам приплывали, когда я маленький был, пушную рухлядь отбирать. Из пушек по нам стреляли, оленей пугали…
— Вызову эскадрон, — решил Сагит. — Там узнаем кто таковы. Следи за ними.
Бесшумно попятил коня в заросли, а там уже развернул и погнал на вершину холма, за которым стояли свои. Выехал на холм — навалился пушечный грохот и сухой треск ружейных выстрелов. Насколько хватало взгляда подымался к пасмурному зимнему небу дым, брела по мелкому снегу построенная квадратами пехота. Громыхала битва у немецкого города Лейпцига, битва от горизонта до горизонта, бескрайняя. Сонм народов и наций — армии Наполеона и Священного Союза сошлись здесь в бою. Но у Сагита было свое, малое дело. Он содрал с головы лисий треух и замотал над головой. Внизу заметили. От строя отделился отряд в пару десятков всадников и по склону взобрался к Сагиту.
— Ну, что там? — спросил молодой капитан Савичев, конного полка Петербургских иррегулярных добровольцев графа д’Оливейры, к которому когда-то прибились оба инородца. Был он худощав, бледен, утомлен и зол, рыжие усы топорщились, кивер покрыт каплями растаявшего снега. Сагит показал.
— Пьеса Шиллера «Разбойники», акт шестой, — пробормотал Савичев, опуская подзорную трубу. — Пиратов к нам каким-то ветром принесло. Ладно, едем.
Гробокопатели появления кавалерии не то чтобы не ожидали, но удивлены были неприятно. Побросали лопаты и заступ, которым взломали поднятый из ямы гроб, руки их легли на рукояти пистолетов и абордажных сабель. Иррегуляры Савичева с пиками наперевес заполнили кладбищенский двор.
Бледнолицый повеса под высоким модным цилиндром, в расшитом золотом фраке, державший в одной руке как принц Датский извлеченный из гроба череп, другой холеной рукой опиравшийся на серебряный череп поменьше на упертой в грязь трости, приподнял бровь и произнес по-французски:
— Чем обязаны вторжением, господа?
— Кто таковы? — невежливо оборвал политес Савичев на том же языке. — Французы? Шпионы?
— Вы меня оскорбляете, — мило улыбнулся морской повеса. — Мы честные пираты.
— До моря далековато, — заметил хмурый Савичев.
— Не устаю сокрушаться каждую минуту, — согласился принц Датский.
— Ваше имя, сударь.
— Ла Пуассон, месье. Ален Ла Пуассон. Капер его величества в изгнании, Людовика Восемнадцатого.
— Роялист? — удивился Савичев. — Людовик раздает каперские патенты?
— Гораздо лучше, чем что-то еще, — любезно поклонился Ла Пуассон.
Спешившийся Инныпъин шагнул к французу и быстро, обеими руками, снял с его ладони серый череп. Ла Пуассон только и успел, что ладонь захлопнуть, как бабочку упустил.
— А вот это было совершенно лишнее, мой дорогой дикарь, — процедил Ла Пуассон, остро прищурившись голубым глазом.
— На ограбление этой могилы вам патент тоже король дал? — в ответ ледяно поинтересовался Савичев.
— Его дала мне судьба, — француз вонзил в снег трость и выхватил крест-накрест обеими руками из кобур два трехствольных пистолета. — К оружию!
Сагит держал лук наготове и успел выстрелить первым. Стрела, сорвавшись с тетивы, нырнула между всадниками, сбила руку француза, и пуля попала не Савичеву в лицо, а его лошади в голову. Лошадь повалилась, дергая ногами, опрокинув Савичева в снег, а француз продолжал ураганно палить во всадников из всех стволов и так же стреляли его подручные. Иррегуляры в ответ били пиками, лошади вставали на дыбы, ржали. Всё затянуло клубами вонючего порохового дыма. В ход пошли сабли, кавалерийские и абордажные. Сагит бросил лук в саадак, выхватил саблю из ножен и кинул коня в схватку. Сбил грудью коня примеченного давеча арапа — тот покатился, потеряв саблю. А Сагит тут же уклонился от выстрела с крыши кареты — коротышка-оборванец с заплетенной в косицу бородой и золотыми серьгами в ушах пальнул в него из короткого морского карабина и промахнулся — и увидел, как Ла Пуассон рубит в спину Инныпъина, закрывшего собой лежавшего без чувств Савичева.
Стряхнув кровь с широкого лезвия, француз наклонился над упавшим в истоптанный снег черепом из разрытой могилы, но отскочил в сторону от налетевшего Сагитова коня — Сагит срубил ударом сабли цилиндр с головы француза. Француз оскалился, отбил второй сабельный удар Сагита и нанес быстрый, как змея жалит, удар в живот — лезвие рассекло ватный сэкмен Сагита, скользнуло по кольцам кольчуги под ним. Француз оскалился, выдернул саблю, отскочил назад с криком:
— Робер, гони! Ретирада! Отходим, молодцы! Все отходим!
И запрыгнул на подножку разгонявшейся кареты — коротышка на передке нахлестывал лошадей. Сагит бросился вдогонку. Иррегуляры, израненные пулями и ударами морских сабель, лишившись командира, его порыв не поддержали.
Карета уходила в сторону французских позиций, грязь летела из-под колес, из кареты по Сагиту стреляли. Сагит стрелял в ответ на скаку, две стрелы застряли в деревянной крыше. Он гнался за ними до тех пор, пока с французской стороны по нему не начали палить из пушки — прилетевшее оттуда ядро взрыло землю под деревьями, и Сагит повернул коня. С удаляющейся кареты ему галантно отсалютовали абордажной саблей. Сагит только плюнул.
Он вернулся к церкви, когда в целом не пострадавший Савичев был уже на ногах, а истекавший кровью Инныпъин уже испускал дух.
Сагит ничего не мог для него сделать — перерублен позвоночник. Даже помолиться — шаман же…
Сагит убрал упавший на лицо умирающего шамана снег, когда окровавленной рукой Инныпъин сдернул шипастый зуб морского зверя с шеи и сунул Сагиту в ладонь.
— Я его найду, — вдруг и зачем-то искренне пообещал Сагит умирающему.
Инныпъин только легко улыбнулся, притянул Сагита к себе и дохнул в ухо:
— Холодное железо его не берет.
И только тогда умер.
Вместе с ним иррегуляры потеряли еще троих, и многие были ранены. Французы не оставили на поле никого, кроме сбитого Сагитом арапа, который без чувств так и лежал в грязи у ограды.
Савичев, ступая по грязному снегу, подошел, покачнувшись, наклонился, подобрал вырытый череп, вернулся к могиле и прочел латынь на сброшенной плите.
— Иоганн Себастьян Бах… Вот даже как. Сестрица моя узнала бы — прокляла. Канта на вас не нашлось, сволочь якобинская.
Бросил череп на кости во взломанном гробу и приказал:
— Могилу зарыть, плиту на место… Европа.
В следующий раз Сагит встретил грабителя могил, убийцу Инныпъина, летом, больше чем через полгода, уже в сдавшемся Париже.
В залитом августовским солнцем изумрудном парке Фонтенбло взлетали в воздух стрелы.
Сагит, запрокинувшись, с треском согнул обклеенный берестой лук, подняв его над собой, и с щелчком пустил сероперую стрелу в небо. Стрела, взлетев стремительной рыбкой, сбила ту, что уже падала с голубого неба, пущенная Сагитом парой мгновений ранее.
Капитан Савичев восторженно стучал кулаком в ладонь и кричал:
— Ай, Сагит! Ай, молодец! — а светская публика сдержанно аплодировала и комментировала по-французски:
— Каков дикарь, месье. Воистину мощь Геркулеса, мадемуазель. Адонис! Амур, господа! Амур с разящим луком! И вместе с этими дикарями русские шли воевать? Варвары! Жоржетта, возьми мою собачку!
