Михаил Шевляков - Тринадцать лет или Сибирская пастораль
– Дядя Митя, – шепотом спросила она, – а какой сегодня праздник?
– Сегодня Петро с Милой годовщину свадьбы отмечают. Седьмой год, с мая тридцать девятого.
– Ой, а как же, я же не знала… Подарок же какой-то нужно, да?
– Не волнуйся, есть, есть подарки, – он улыбнулся. – Давай-ка мы твое пальто аккуратно сюда, на вешалку пристроим.
Поминутно краснея от смущения, от того, как ухаживал за нею – как за взрослой – дядя Митя, помогая управиться в тесной прихожей с пыльником, от того, что не знала, как называть при Петре Прокоповиче и Людмиле Георгиевне дядю Митю, и чувствуя щеками и шеей, что краснеет, Ксеничка прошла следом за ним в комнату. Он тоже оставил на вешалке свою куртку и оказался при параде – в новеньком, ни разу не виденном ею кителе, и от этого кителя, успев мельком подумать, как здорово, что надела с самого утра любимое платье, она почему-то смутилась еще больше…
– Минуточку, минуточку! – Людмила Георгиевна вбежала к ним, чудом разминувшись в дверях и балансируя двумя тарелками. – Уже почти все готово, вот только принесу. Ну-ка найдите местечко на столе!
– Ксеничка тебе поможет управиться, – потирая руки и подходя к столу сказал дядя Митя. – Правда, Ксеничка?
– Ага, – еле слышно выговорила она, совсем растерявшись, – А… а что делать?
– Ой, да что вы, сама управлюсь! – Людмила махнула на них полотенцем, – Надо же, привел кавалер свою барышню в гости и работать заставляет!
– Нет, нет, я помогу, – вновь покраснев, она пошла следом за Людмилой на кухню.
…Именно эта просторная кухня – пожалуй, даже попросторнее, чем та комната, в которой накрыт был скатертью праздничный стол – именно кухня, где мгновенно нашелся для нее еще один фартук, незаметно для самой Ксенички сделала так, что она перестала наконец смущаться и почувствовала себя легко. И Людмила Георгиевна стала для нее действительно Милой, когда она, пискнув: «Ой, Милочка!» – чуть не выронила из мокрых рук миску с огурчиками, а потом они, глядя друг на друга, дружно рассмеялись, и даже дядя Митя почти без запинки стал для нее просто Митей в ответе на какой-то пустячный Милин вопрос…
…Наконец после очередного ворчливого вопроса Петра Прокоповича, скоро ли Мила успокоится и присядет вместе с Ксеничкой за стол, они действительно побросали фартуки на кухонный табурет и, абсолютно одинаково заглянув в висевшее в коридоре зеркало, уселись за столом под низкой лампой с цветастым платком вместо абажура.
Под постукивание вилкой по налитой рюмочке и веселое Милино «Тихо, тихо!» – дядя Митя поднялся и, прокашлявшись, сказал:
– Дорогой Петро, дорогая Милочка, сегодня семь лет, как вы вместе – несмотря ни на что. Семь лет назад мы сидели не в таком уютном доме за таким роскошным столом, а под натянутым брезентом на волейбольной площадке нашего военного городка. Тогда я был совсем еще зеленым лейтенантом, и, скажу честно, страшно завидовал вам – такие красивые вы были. И сегодня я вижу, как, несмотря на все то, что было за эти годы, вы остались все такими же красивыми – и я вновь вам по-хорошему завидую. И сколько бы времени ни прошло – пусть для вас это будет только счастливое время, – он расстегнул карман кителя и вынул оттуда маленькие дамские часики. – Вот, Милочка, пускай они отмеривают тебе только хорошее время.
– Ото сказав, ото сказав, – Петр Прокопович хохотнул. – А я б покороче – ну-ка выпьем!
– Извини, Петро, чуть не забыл! – дядя Митя быстро вышел в прихожую и тут же вернулся с плоской флягой в руках – видно, она лежала все это время у него во внутреннем кармане куртки. – Вот это тебе персонально. И она уже не пустая! – он хитро подмигнул.
– Ну, давай-ка! – Петр Прокопович поднял рюмку. – Нам беленького, дамам сладенького!
Ксеничка на секунду замешкалась – она сразу и не поняла, что пока они с Милой хлопотали на кухне, хозяин налил и ей тоже – но потом решительно подняла свою рюмку, чокнулась и зажмурив глаза, выпила залпом – и тут же закашлялась. Мила похлопала ее ладонью по спине и придвинула тарелку:
– Кушай, Ксеничка… Вот, салат попробуй.
Стараясь не думать, что будет, если мама услышит от нее запах вина, Ксеничка решительно взяла вилку. Ей казалось так хорошо и уютно, как будто она знала их всех давным-давно…
…Отдуваясь, Петр Прокопович отодвинулся вместе со стулом от стола.
– Ну вот всегда так, как усадит она меня есть, – он расстегнул ворот рубахи, – так я потом и встать не могу. Ты бы, Оксаночка, видела, как она меня после ранения мучила. Пользовалась, что я убежать не мог, – и он усмехнулся.
– Да ладно тебе, – Мила махнула на мужа рукой и снова посмотрела на свои новые часики, поднесла к уху – послушать их тиканье. – Митенька, где ты такую прелесть нашел?
– Ну, – он отчего-то погрустнел, – там… За горами, за морями…
Ксеничке очень захотелось спросить, где же это – там, но тут Петр Прокопович решительно подошел к патефону и поставил пластинку.
– Ну что, молодежь, потанцуете? Я-то помню, какой Дмитро мастер танцевать.
– А вы, Петр Прокопович, можно с вами? – она как-то не решалась танцевать с дядей Митей.
– Да знаешь, – он почесал затылок, – я свое оттанцевал в сорок втором, – он похлопал себя по ноге, и только сейчас Ксеничка осознала, что бодрый хозяин застолья все это время крутился по дому на протезе. Поэтому и смущала ее все время его странная, чуть подпрыгивающая походка.
Залившись краской, она прошептала: «Простите, пожалуйста…» – но Петр Прокопович, видно, смутился не меньше, чем она.
– Да что ты, доцю… То ж ничого… – он сел на край диванчика, достал папиросы и закурил. – То ж ничого…
Не зная, куда деться от стыда, она тихонько попятилась к двери и прижалась спиной к стене – ей казалось, что даже спина у нее вся покраснела, но в этот момент Мила решительно отодвинула стулья и взяла дядю Митю за руку – Ну, если все танцевать боятся, то давай-ка мы с тобой потанцуем. Небось меня Петенька за это сегодня ругать не будет.
– Ой, и поругаю, и дубця дам! Ты ж меня знаешь, я ревнючий, – в глазах Петра Прокоповича загорелись веселые живчики. – От, Оксаночка, как вона чоловикам голову дурыть. А як молода була… – но уже было видно, что он шутит, и повисшая в комнате неловкость куда-то ушла.
Мила танцевала очень красиво, она не отворачивала голову в сторону, как это делали на вечеринках в их классе, и Ксеничка подумала, что хорошо бы и ей научиться так танцевать. Когда «Амурские волны» закончилась, и пластинка зашипела, Мила вдруг быстро подвела дядю Митю к ней и, сказав: «Что-то я устала уже», – села рядом с мужем. Дядя Митя щелкнул каблуками и, взяв Ксеничку за руку, повел под похрипывающую «Разбитую жизнь». Она взволнованно оглянулась на Милу, и та, прильнув к мужниному плечу, по-доброму улыбнулась ей.
Роста немного не хватало, рука соскользнула на жесткий бело-зеленый шеврон, но так хотелось, чтобы музыка не заканчивалась.
Подняв к нему лицо, она тихонько спросила:
– Ми… ой, дядя Митя, а где же их дети?
– У соседки под присмотром… – так же негромко ответил он, – так что Мила с Петром отдохнут сегодня, в кои-то веки… – он усмехнулся. – Называй уж меня Митей, я не обижусь…
…Домой они ушли, когда было еще совсем светло – ему еще нужно было на дежурство, а ее на кухонном столе все так же ждал задачник по математике…
* * *
…Первый урок был такой скукотищей – география… До конца четверти оставались считанные дни, и так хотелось прямо через раскрытые окна класса сбежать на бульвар. Хорошо, что старенький Верблюд совсем не обращал на них внимания и что-то рассказывал об Австралии. А здесь, на «камчатке», было много интереснее – вытянув шею, Ксеничка перегнулась через проход на соседний ряд. Наташка приволокла в школу материн журнал – только что оттуда, сказала она с восторгом и заговорщическим блеском в глазах. Они со Светкой уже пол-урока листали его, то и дело стукаясь головами и восторженно шепча волшебные слова: гипюр… кокилье… найлон… как она такое носит… и более простые – смотри, какие рукавчики… а я парашютный шелк на рынке видела… Черную крышку парты они откинули, чтобы никто не видел, что же они там листают, но все девчоночьи головы то и дело с завистью поворачивались от доски к манящей задней парте, и только близорукий Верблюд, ничего не замечая, бубнил – но что им был его Новый Южный Уэльс…
Хорошо хоть она успела перед самым началом урока договориться с Наташкой, что после перемены они сядут вместе. Можно было бы и не вытягивать сейчас шею, но так хотелось посмотреть хотя бы одним глазком… Да и вторым уроком должен быть немецкий, а эта зловредная харбинка Тамара Павловна – «дер-ди-дас» – уж точно не даст им ни минуты покоя…
* * *
…Двухсвечовая лампа тускло освещала сарайчик. По большому счету, конечно, не освещала, а так, разгоняла вечерний сумрак. Ее света было, конечно, маловато, чтобы копаться в карбюраторе, но если идти со всем этим в дом – он представил себе нытье соседки – нет, овчинка выделки не стоит. Лучше уж здесь, на верстаке, на чистой тряпочке… Дверь сарая была открыта, влетевший на свет жук с басовитым гудением крутился вокруг лампочки, ударяясь об нее, вновь и вновь начиная свое кружение, мошка поменьше тоже суетилась вокруг…
