Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Спиридон, а как ты преступления собираешься раскрывать? — перешел я на ты. — Полиция без агентуры, да без негласных осведомителей — все равно, что армия без разведки. И служба таких агентов куда опаснее, нежели служба лазутчика или разведчика. Чужого шпиона никто на веревку не вздернет, как в прежние времена, приберегут, потом на своего разведчика обменяют, а тем, кто среди воров да грабителей крутится, выявляет преступления, — сразу перо в бок вставляют, безо всяких подскоков. А преступники для нас с тобой — те же враги отечества, только тайные.

— Простите, ваше благородие — что вставляют?

— Перо, Спиридон — это нож на бандитском жаргоне, — с умным видом пояснил я, словно матерый опер Жеглов, наставляющий салагу Шарапова. — Должен знать, что у преступников свой язык имеется. Его еще тарабарской грамотой именуют. Улица — бан, патроны — это маслины, револьвер — ствол. Ну, там еще много что есть.

— Ни разу не слышал, — удивился городовой.

Еще бы он слышал. Скорее всего, этих слов еще попросту не появилось. Даже и термина «феня» пока нет, и жаргонные слова иные, нежели в моем времени. Блатной язык, в отличие от мертвых языков, вроде латыни, живой и постоянно меняется.

— Потому и говорят — век живи, век учись, — хмыкнул я.

— И дураком помрешь, — хмыкнул Спиридон, а потом смутился. — Простите, ваше высокоблагородие, вырвалось.

Ишь, знает полную поговорку, еще раз молодец.

— Дураками те помирают, которые учиться не желают, — слегка назидательно сказал я. — Так что, первый тебе урок господин унтер-офицер — не считай, что люди, которые готовы с полицией работать, какие-то подлецы и (чуть было не вырвалось слово — стукачи, но удержал этот термин при себе) доносчики. Наверняка ведь при твоей службе такие попадались?

— Еще как, — хмыкнул городовой. — Я, как только на службу вышел, сразу узнал — кто на моей улице жене изменяет, а кто от мужа отай к соседу бегает. И у кого из соседей шестой палец вырос.

— Шестой палец? Ни разу не слышал.

— Это про тех говорят, которые подворовывают, — пояснил Спиридон. — Мол — шестой палец вырос, значит, воровать стал. Но, подворовывать-то подворовывают, но не попались.

— Что ж, любая информация должна в копилку идти, вдруг пригодится, — кивнул я. — Вон, и я сам постоянно чему-то учусь. Новое выражение сегодня узнал, про шестой палец, спасибо.

— Так это у нас с измальства знают, за что и спасибо-то говорить? — удивился унтер.

— Ты с детства знаешь, а я нет. Видишь, и ты меня чему-то поучил. А услышал бы, так и решил, что у кого-то и на самом деле палец отрос.

Решив, что на сегодня разговора об осведомителях вполне достаточно, перешел к делу:

— Ну, что там в Кириллове про господ Никитских говорят?

— Да ничего особенного-то не говорят, — пожал плечами Спиридон. — Я ведь просто потолкался немножко — приезжий, мол, какие у вас тут новости есть? Про убийство, конечно, все говорят — такого в Кириллове сто лет не было, но больше ахают. Не станешь же ходить и спрашивать — мол, не знаете ли, кто убил жену отставного майора с полюбовником?

Мой прокол. Надо было посоветовать Спиридону зайти в кабак, поставить какому-нибудь местному мужичку выпивку, да вывести того на разговор. Я бы, например, стал рассказывать о каком-то череповецком убийстве. Хоть бы и про старика в колодце. А аборигены наверняка принялись бы повествовать о своем. Вот тут и можно свернуть на те вопросы, что нам интересны. Правда, пьяные люди иной раз наговорят целую бочку арестантов, но тут уж приходится фильтровать базар.

— А если не про убийство, а вообще? Что говорят-то? Скажем, про мужа убитой?

— Так говорят, что господин Никитский до убийства два дня отсутствовал, в поместье жил. Он сам-то в поместье, а жена здесь, в Кириллове. А в поместье у него полюбовница третий месяц живет, а жена, вроде бы, и не против. Но супруга раньше ни в чем таком не была замечена. Если и загуляла, то только в отместку мужу.

А вот здесь уже интересно. То, что муж якобы, не появлялся в своем городском доме два дня, еще ни о чем не говорит. Наверняка Никитский знает, как пройти в свой дом не показываясь соседям. И полюбовница у него имеется… Факты, как говорится, заслуживающие обдумывания. Муж решил избавиться от жены, чтобы не мешала его новому счастью. Логично. Но вот зачем убивать любовника? Убить сразу двух человек — куда сложнее.

— А что за любовница, неизвестно?

— Девка какая-то из Череповца приехала, но у нее мать здесь живет, в Кириллове. Кажись, тоже приезжая, не коренная. Но теперь и мать в поместье уехала, к зятю, на все готовое, чтобы на съем дома не тратится. Про полюбовницу больше ничего не знаю. Говорят — не шибко красивая, но вроде, чуток помоложе, чем жена. Но мне, ваше высокоблагородие, слишком-то расспрашивать и не с руки было. Кириллов — город маленький, такой же, как Череповец. Знают, что следователь приехал, из Окружного суда, а я при нем. Кто-то и на самом деле за камердинера принял, а кто-то и нет. А если бы я чересчур допытывался, то кто бы правду сказал? Вот, завтра еще пройдусь. В церковь схожу, со старушками пошушукаюсь.

— Добро. Вот еще что мне нужно узнать, а что за человек такой — землемер Андерсон? Есть ли родственники, где живет? Нет ли врагов? И про покойную. Можно ведь о чем-то отвлеченном поговорить — скажем, любила ли она по лавкам ходить, с кем дружила? Назовут какую-нибудь фамилию, а мы с тобой допросим — может, и на убийцу выйдем.

— То есть, ваше высокоблагородие, не обязательно мужа подозревать станем?

Молодец! Еще мне понравилось, что унтер сказал во множественном числе, а нет — мол, отдувайтесь, господин следователь, мое дело маленькое. И не забыл унтер-офицер нашего разговора в дороге, когда я ему пояснял, что если убита жена, то процентов на девяносто ее убил муж. И то, что первый подозреваемый это тот, кто труп обнаружил. И тоже, процентов так… на девяносто это правда. Особенно, если первым был муж.

Но! У нас остаются еще десять процентов вероятностей, а это немало.

— Тут, Спиридон, все может быть. Нам с тобой нужно разные версии выдвигать. Разумеется, в конечном итоге окажется, что самое простое — и есть правильное, но все может быть… И случайный грабитель, и теща чья-нибудь. Все просчитать невозможно.

С тем мы и разошлись. Я пошел в свою комнату, а Спиридон расположился в передней, где и положено отдыхать слуге молодого барина.

Только-только заснули, как раздался стук в дверь.

— Кто там? — сонно поинтересовался Спиридон, а из-за двери послышалось:

— Слышь, парень, барина своего буди. Его высокоблагородие господин исправник на кладбище ему приказал идти.

— Кто там мне приказал?

Как был, одном белье, вышел в прихожую.

А там давешний городовой Звездин. Угрюмый — правильно, спать хочет.

— Ваше высокоблагородие. Господин исправник на кладбище велел идти. Там эту, как ее? Эскумацию производят…

Ладно, не буду цепляться к словам. Эксгумацию исправник решил провести? Интересно, а почему ночью? Пойду. Только, на всякий случай, кобуру свою пристрою под мышку. И Спиридон, смотрю, пристраивает свою «пушку». Морщится, непривычно револьвер за пояс совать. Не думаю, что исправник решил ухайдакать следователя, вызвав его на кладбище, но, береженого бог бережет.

[1]Ковалевский П. М. Итоги жизни // Вестник Европы. 1883. Кн. 2 февраль

Глава тринадцатая

Вскрытие показало

Терпеть не могу штампы, типа — «от слова совсем», но я автор, мне можно. Ведь может же, когда захочет!

Это я про исправника города Кириллова и его уезда, коллежского советника господина Сулимова, который за короткое время распорядился об эксгумации тел госпожи Никитской и господина Андерсона. Причем, масштабы были грандиозные — задействованы две бригады копарей, рядом с кладбищенской церковью разбиты две большие палатки армейского образца. На самом месте вечного покоя горели огни керосиновых ламп, а по периметру выставлены посты из городовых. Наверняка мужикам было страшновато, потому что они, время от времени, покидали свои посты и скучковывались, делая вид, что подошли одолжить папироску у сослуживца или попросить огоньку. Вообще-то, на кладбищах курить не принято, но здесь сделано исключение.