Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша
Не так аккуратно, как поднимался, я все же довольно бесшумно спустился к основанию башни. Здесь было уже темно, так что затаиться труда не составляло. Пролом оставался единственным светлым пятном на фоне почти черной сейчас кирпичной стены, поэтому когда его заслонили два силуэта, тьма только сгустилась. Я проскользнул к самому пролому и замер, выжидая подходящий момент. Судя по громкому пыхтению, полицай перевозбудился, как малолеток. Вот-вот облажается.
— Ну тавай же, — страстно шептала Марта по-русски, буквально впихивая эстонца или кто он там в пролом. — Таставай свой толстый тлинный…
И она добавила слово, которое я от нее не слышал даже в самые страстные минуты. Полицай, подсигивая от нетерпения, отшвырнул винтарь и принялся расстегивать шинелку. Пора! Я протянул руки, сдавил его голову с висков и резко повернул вправо. Раздался хруст шейных позвонков. Туша фашистского пособника сразу обмякла. Я по-прежнему удерживал тело полицая в вертикальном положении, хотя тот и был тяжел, как боров. Фройляйн Зунд догадалась, что нужно делать и принялась спешно раздевать не состоявшегося е*аря.
Когда к первому трупу, плавающему в подвале, присоединился второй, я напялил на себя шинель и кепарь убитого, которые все еще хранили его тепло. Переодевшись, я подхватил винтовку и выбрался из башни, за пределами которой меня поджидала любовница. Она выскочила наружу, едва расстегнув на мертвеце несколько пуговиц. Неужели Марта такая мнительная или это лишь продолжение спектакля? Червячок сомнения за последние часы поутих, но все еще порой поднимал рогатую головку. Тьфу ты!
— Спасибо, милая! — тихо сказал я.
— Поспеши занять пост на площадке хвостового вагона, — пробурчала та и пошла прочь, но сделав несколько шагов, бросилась обратно, повисла у меня на шее. — Будь осторожен, любимый! Я буду тебя очень-очень ждать!
И оставив на щеке след напомаженных губ, она умчалась в сгущающуюся темноту. Закинув винтовку на плечо, я зашагал к длинной веренице вагонов. Состав пока стоял, но «овечку» уже отцепили. Я вскарабкался на площадку заднего вагона, изобразив скучающего охранника. В боковом кармане полицайской шинели обнаружилось что-то плоское и твердое. Вытащив, я понял, что это фляжка. Встряхнул. Булькает. Отвинтил колпачок, понюхал. Шнапс. Видать, покойник запасся на долгую дорогу. Ну что ж, пусть он горит в аду!
Пока я принюхивался, пробовал, потом — отхлебывал, эшелон дернулся. Да так, что я едва не свалился с площадки. Завинтил колпачок, выглянул, пытаясь разглядеть в ночной мгле, что происходит в голове состава. Да, похоже, прицепили магистральный локомотив. Клубы пара белесыми призраками расплывались над рельсами. Красный огонек семафора сменился зеленым. Паровоз пронзительно засвистел. Эшелон снова передернуло, будто от омерзения и — чух-чух-чух — он неторопливо пополз в направлении Прибалтики.
Глава 15
Стоя на продуваемой всеми ветрами площадке, я ждал, когда последние строения Пскова и пригорода останутся позади. Затем полез на крышу теплушки. Эшелон шел не быстро, но бежать по мокрой крыше вагона, который мотается из стороны в сторону, да еще в кромешной темноте — то еще занятие. Как же мне не хватало моих старых надежных берц! Ладно, добежал. Сразу спускаться на сцепку не стал. Лег ничком, вглядываясь в темноту. Важно было не пропустить сигнал Кузьмы.
Вот! Мигает! Три вспышки, пауза. Еще три. Это Михалыч дает знать, что пора отцеплять теплушку. Я свесил ноги, потом — нижнюю половину тела — назовем это так — вцепился в край крыши и повис уже всем телом, нащупывая буферное устройство, на котором можно было более менее надежно стоять. Нащупал. Встал. Теперь надо было присесть на корточки, дождаться когда цепи двухзвенки чуть ослабнут, чтобы сдернуть их с крюков — одну за другой.
Вагоны то сходились, то расходились, стукаясь тарелками буферов. Нужно было поймать момент. Наконец, я снял одну цепь. Потом, после нескольких безуспешных попыток, второй. Шланги пневматических тормозов расцепить было куда проще, и вскоре ничто больше не удерживало «золотой» вагон в эшелоне. Некоторое время он еще по инерции катил следом, но вскоре остановился. Стуча колесами, состав скрылся за поворотом. Я спрыгнул на насыпь, подошел к дверям и принялся сбивать замок прикладом полицайского винтаря.
Послышалось характерное тарахтение мотора «лоханки». Еле заметный свет, вырывающийся из узких полосок, свободных от краски на стеклах фар ложился на кусты, что росли вдоль извилистого проселка в полосе отчуждения. Поравнявшись с вагоном, кюбель остановился. Мотор заглох. Вскоре захрустел щебень под тяжелыми шагами. Это был Михалыч. Ну вдвоем мы управимся скорее. Молча пожав мне руку, он отобрал у меня винтовку и саданул прикладом по замку с такой силой, что тот отлетел в сторону.
Вдвоем мы сдвинули дверь. Я запрыгнул в теплушку. Кузьма передал мне фонарик. Посветив им, я обнаружил штабель ящиков одинакового размера. Со слов Киппа я знал, что все они пронумерованы. Золото находилось в пятом, восьмом, тринадцатом, двадцать первом и тридцать третьем. Проклятые фрицы с их шизофренической тягой к порядку, составили ящики строго по номерам. Первые находились в нижнем ярусе, а последние — в верхнем.
Церемонится было некогда, я принялся сдергивать ненужные мне ящики сверху и швырять на пол. Вагон наполнился треском и гулом. Добравшись до тридцать третьего, я не стал его бросать, а аккуратненько снял и поставил на пол. Прежде, чем продолжить, надо было убедиться, что это легендарное золото действительно существует. Вынув заточку, я поддел ей крышку ящика и осторожно приподнял. Внутри действительно оказались продолговатые бруски, завернутые в синюю бумагу.
Вынув один из них, я снял обертку, посветил лучом фонарика. Золотистый лоснящийся блеск, клейма в виде орла со свастикой в когтях и цифры 7030. Ну что ж, выходит это «золото партии» не миф. Вернув слиток к остальным, я заколотил крышку, взял ящик, подтащил его к дверному проему и передал напарнику. Потом кинулся искать остальные. Вот и двадцать первый. Теперь я не стал проверять, тем более, что ящики с золотом были ощутимее тяжелее прочих. Передал и этот Кузьме. Взялся за поиски тринадцатого и тут Михалыч крикнул:
— Саня! Кажись, поезд!
Прислушавшись на мгновение, я услышал отдаленный свист паровоза. Надо было торопиться. Я повалил весь штабель целиком. Быстро выдернул из образовавшейся груды — тринадцатый, восьмой и пятый. Передал их напарнику и выпрыгнул на насыпь. Таскать ящики по одному уже не было времени. Поезд приближался. И шел он со стороны Пскова. Значит, столкновение неизбежно. Опасаясь партизан, паровозная бригада не зажигала фонарей, а отцепленный вагон стоял за поворотом, так что, обнаружив его, машинист приближающегося состава затормозить не успеет.
— Бери два! — сказал я Кузьме. — Три возьму я. И сразу заводи кюбель!
Последнего можно было не говорить. Михалыч и так понимал, что даже если эшелон устоит на рельсах, охрана откроет по нам ураганный огонь. Мы бегом добрались до «лоханки», через минуту она уже пыхтела движком. Как раз из-за поворота показался поезд. Кто-то из паровозной бригады заметил помеху на путях. Локомотив отчаянно засвистел, послышался скрежет тормозов, из-под колодок, прижатых к ободу колес, посыпались искры. Я все это увидел, обернувшись.
Кюбельваген катил вперед, подпрыгивая на корнях деревьев. Ящики с рыжьем подпрыгивали, стукаясь о днище кузова. Позади нарастали звуки железнодорожной катастрофы. Тяжело груженый воинский эшелон не мог остановиться сразу. Инерция протащила его вперед и паровоз врезался в отцепленный вагон. Проселок свернул в лес, но даже расстояние не смогло скрыть адского грохота. Похоже, состав все же сошел с рельс. Жаль, что я не мог насладиться зрелищем гибели фашистского эшелона.
Кузьма гнал, что есть мочи. Выехав из лесу, мы продолжили путь вдоль опушки. На большие дороги нам соваться не стоило. Ведь как только в комендатуре Плескау узнают о крушении, СД поднимет на ноги весь наличный состав, включая полицаев и полевую жандармерию. А может быть и строевые роты. Облава будет знатной, и нам надо было добраться до укромного местечка до ее начала. Хорошо, что бывший путевой обходчик знал в окрестностях Пскова не то, что каждую дорогу — тропинку!
