Владимир Перемолотов - Звездолет «Иосиф Сталин»
Кряхтя и качаясь, Дёготь забрался на вершину и только там остановился. Федосей сполз с плеча и так и не сумев разогнуться, оставаясь на корточках, восстанавливая дыхание. С перекошенным страдальческой гримасой лицом он смотрел то в небо, то на оседающий дирижабль.
Движение он заметил не в небе – из развалин, не прошло и пяти секунд, выскочили коммерсанты с саквояжами. Пилоты вытащили пастора и даму. Последним, таща чемодан, воздушный корабль покинул молодожен.
Вытянувшись короткой цепочкой, беглецы рванули в сторону леса.
Федосей сидя на корточках, смотрел на эту гонку, гадая, повезет ли попутчикам.
– Видишь его?
Отдышавшийся чекист, гадая, не их ли чемодан спасают, отозвался.
– Да вон они бегут…
Косо глянув на бегущих, Деготь раздраженно проворчал.
– Да черт с ними. Профессор где?
Федосей не успел ничего сказать. Впереди грохнуло. Волна жара сбила их с ног и прокатилась над головами.
Оседающие в себя развалины небесного левиафана подбросило выше деревьев. Сереющий вечерний воздух вокруг окрасился оранжевым и остатки гордого покорителя небес снова взмыли к облакам, но всего лишь для того, чтоб огненным дождем пролиться на лес.
Оранжевый шар раздулся, затмевая собой все, и в секунду словно бы потемнел. Вверх потянулись языки пламени. Огненные столбы протуберанцами жадно рванулись в разные стороны. Несколько деревьев вспыхнули, но это стало последним бедствием. Груда металла и прорезиненной ткани превратились в огромный костер, выбросивший в небо высокий черно-красный хвост дыма. Внутри него еще что-то взрывалось, но с первым ударом это уже было не сравнить. Уши, только что словно набитые ватой, вновь обрели возможность слышать, и к реву пожиравшего останки небесного гиганта пламени добавился ритмичный шум за спиной. С трудом отрывая себя от грандиозного зрелища гибнущего дирижабля, Федосей посмотрел назад.
Холм, за которым они укрылись, оказался дюной. В сотне шагов позади советских шпионов жило своей жизнью Балтийское море. А там…
Прямо по воде, нелепый в своем костюме, галстуке и апельсиновых ботинках из моря выходил профессор. Он оглядывался, словно его кто-то преследовал, а может быть, просто запоминал место.
– Живой! – Обрадовался Федосей и тронул рукой товарища. – Смотри – живой!
Профессор шел прямо. Набегавшие сзади волны били его по икрам, но он, не сбиваясь с курса, шел к людям. Не шатаясь и не торопясь. Федосей хотел, было, его окликнуть, поторопить, но остановился. Профессор был прав. Все самые важные дела они уже сделали – спаслись. Куда теперь торопиться?
Не говоря ни слова, герр Вохербрум прошел мимо них (они только разошлись, не решаясь предложить помощь) и выбрав место, где вода не достигала песка, уселся там, с отвращением глядя на мокрые брюки.
– Вы не ранены, Ульрих Федорович? – осторожно спросил Деготь, не представляя, что могло произойти с профессором в воздухе.
– Я? Нет… – тот тряхнул головой. – Но как же я расстроен!
Немец принялся сдирать с себя мокрую одежду, поглядывая на жирный дымный хвост в небе над дюнами. Он пытался делать это спокойно, но чувства переполняли его и в сердцах, не сдержавшись, хлестнул пиджаком по песку.
– Да как они только посмели! Мирное время! Гражданский аппарат!
Чекистов это тоже удивляло, но не так сильно.
Вряд ли это было случайностью – встреча дирижабля и самолета-убийцы дирижаблей могла быть закономерной (тут профессор абсолютно прав) в военном небе, где-нибудь над пригородами Лондона, но не через десять же лет после окончания войны и не тут, на краю Германии?
Конечно, людям свойственно преувеличивать собственную значимость, но вряд ли кто-то из пассажиров мог представлять для кого-то такую ценность, чтоб ради него устроить нападение на дирижабль. Не ради же, семейной пары, парочки пьяниц или пастора кто-то решился на рискованную воздушную акробатику?
Во всяком случае Ватикан вряд ли пошел бы на это, даже если б патер метил в новые Лютеры … Из-за них самих? Смешно…
Ответ мог быть только один: кому-то очень не хотелось, чтоб профессор добрался до СССР. А вот почему? Из-за чего?
– Кстати, что это было?
– »Это» – это что?
– Ну, то, на чем вы так ловко летали…
Профессор вздохнул.
– Это, молодые люди, называется ранцевый реактивный двигатель. Собственное изобретение. Жаль утонуло….
Он с сожалением посмотрел на море.
– Ну да я полагаю, что лучше потерять изобретение, а не жизнь… Вы согласны?
– Натюрлих, профессор.
Вокруг немца натекла лужа, и он начал постукивать зубами.
Июнь, конечно летний месяц, но Балтийское море это все-таки Балтийское море, а никак не Черное. Не говоря ни слова, Дёготь стал стаскивать с профессора мокрую одежду. Тот почти не сопротивлялся, когда Федосей набросил ему на плечи свой пиджак и принялся выжимать мокрые брюки. Ульрих Федорович пытался встать и пойти на розыски чемоданов, но Федосей остановил его.
– Боюсь, наш багаж не уцелел. Придется вам пока обойтись тем, что мы имеем.
– Вы думаете, что все так плохо? – проклацал зубами немец. Прыгая с ноги на ногу, он пытался согреться.
– Почему плохо? Напротив, все отлично!
Штанины перекрутились, из них потекла мутная балтийская вода. Озабоченно глядя на занавесивший половину неба дым, Дёготь заметил.
– Мы живы – и это хорошо. Видимо, профессор, вы недооценили свою голову. Те, кто послал за нами сбитый вами самолет, оценили её гораздо выше.
– Вы так считаете?
– Разумеется. Я просто не вижу другого разумного объяснения.
Он встряхнул выжатыми брюками.
– Кто-то очень не хочет, чтоб вы попали туда, куда хотите. Причем настолько «очень», что не пожалел ни техники, ни людей.
– Я даже не знаю, что вам сказать, – подумав, нерешительно сказал профессор. – Все-таки мне, простите, в это не очень верится.
Профессорский пиджак хрустнул и выпустил из себя еще одну лужу.
– А вы обретайте веру постепенно. Сперва поверьте, что за домом все-таки велось наблюдение.
Профессор удрученно кивнул.
– Видимо в этом вопросе вы были правы…
– Видимо да, – согласился Дёготь. – Если хотите знать, то у меня есть только два объяснения случившемуся…
Это заинтересовало даже Малюкова, у которого нашлось только одно объяснение происходящему.
– Ну?
– Либо за нас взялась какая-нибудь серьезная спецслужба, вроде французской или британской, либо.
Дёготь серьезно посмотрел то на одного, то на другого. Малюков кивнул.
– …либо у меня мания преследования.
Мнение свое Федосей оставил при себе. Резон в словах товарища имелся. Найти их могли бы только хорошие профессионалы. Германским спецслужбам это было бы, конечно, легче, но им не было никакой нужды проводить такие сложные комбинации – с аэропланами и дирижаблями. Те могли арестовать их в любой момент. Значит, все-таки гости… Но почему? Откуда они вообще узнали про профессора? Та же мысль пришла в голову и Дёгтю.
– Профессор, прошу вас, припомните, кто еще знал о вашем желании поехать в СССР?
– Никто. Я не распространялся о своих планах.
Чекисты переглянулись и пожали плечами. Чудес на свете не бывало. Объяснение должно найтись.
– Может быть в частных разговорах…
– Нет.
Федосей взмахнул полувыжатым пиджаком, разбросав вокруг песок и брызги.
– Значит письмо…. Откуда-то ведь они узнали о вашем желании….
В голове у Дёгтя замаячило объяснение. Оно было настолько очевидно, что других просто не требовалось, но уж больно верить в него не хотелось. Оно означало, что все теперь станет с ног на голову…
Все прояснить мог, конечно, только сам герр Вохербрум. Уже догадываясь, что услышит Дёготь, все-таки спросил:
– Скажите, профессор, а как вы обратились в Советское посольство?
– Я не обращался в Советское посольство.
Немец поднялся, отряхивая колени от песка, и требовательно протянул руку за брюками.
– Во все времена чиновники везде одинаковы. Я написал прямо господину Сталину в Кремль.
Федосей переводил взгляд с одного на другого. Он уже все понял.
– И отправил его почтой…
Федосею, хоть он и ждал чего-то такого, показалось, что ослышался.
– Простой почтой?
– Разумеется. Германская почта весьма аккуратна…
Чекисты переглянулись. Крестьянская простота бывает, полна хитрости, а вот простота ученого человека бесхитростна, но как выяснилось, не менее сокрушительна.
– И что же, если не секрет, вы написали товарищу Сталину?
Деготь спросил вообщем-то просто так, но с большой дозой иронии.
Правда ирония относилась исключительно к выбранному профессором способу донести до Вождя мирового пролетариата свои мысли. Если уж сам товарищ Сталин заинтересовался письмом из Германии, то видимо было там что-то полезное для Страны Советов или Мировой Революции.
Посланное обычной почтой, послание прошло всю Германию, всю белопанскую Польшу, до сих пор скрипящую зубами в сторону своего великого восточного соседа, прошло через руки десятков людей, каждый из которых мог лишь любопытства ради вскрыть конверт, на котором большими буквами написано «СССР, Кремль, Сталину» и посмотреть чего хочет от вождя мирового пролетариата рядовой немецкий обыватель.
