Патриот. Смута. Том 7 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Стало быть, господарь. — Он постарался встать поровнее, прямее как-то. Грудь колесом выкатил. — Войско дней, как десять собиралось. Гонцы же с юга…

— Давай вначале по порядку. Сколько?

— Так это. Делагарди с немцами своими, шведами, пять тысяч. — Он воздуха побольше набрал. — И наших людей служилых вдвое больше. И посошная рать еще. Примерно столько же.

— Сколько? — Я был удивлен таким объемам именно вспомогательных войск.

Десять тысяч вчерашних крестьян, а зачем? В казаков их перевести, но… Кажется, это не очень хорошая идея. Шло бы войско к Смоленску, я бы понял. Хотя… Если бы город уже сдался врагу — там да. Копать во время осад много нужно. А то мы? Два дня назад Шуйский не знал, что мы взяли Тулу. Не верил молодому воеводе, сомневался в нем? Неужто предвидел?

Посошная рать, по сути, войска инженерного плана. В бою толку от них мало, а вот всяческие валы, контрвалы, а также устройство дорог — на их плечах. Или просто для количества? Глупо как-то.

— Господарь, примерно так. — Вывел меня из раздумий гонец — Тысяч семь поместной конницы, Тысяча стрельцов московских, две пехоты. Еще десять где-то посошной рати с подводами и пушками.

Это казалось мне странным, но в целом так даже лучше. Посошная рать марша держать точно не будет. А если у них там артиллерия, то ползти они могут действительно долго, очень долго. Отлично.

— Пушек из приказа много?

— Прилично. Точно не считал. — Он задумался.

— Проломные пищали есть? Тяжелые? — Это самое важное. Самое!

— Вроде бы четыре. Видел.

Четыре! Да это ты разошелся, Шуйский. Четыре! А для чего? Точно Тулу брать. Уверен, ты, что я в ней засяду? Не веришь в воеводу своего. Интересно, почему? Если войско готовилось бы к полевому сражению, зачем было тащить по-настоящему ценные, можно сказать, золотые тяжелые орудия?

Хитрость, глупость или попытка предвидеть ситуацию?

— Главный кто? — Продолжил я расспросы.

— Брат царя, Дмитрий Шуйский. И этот, швед, Яков, Панутус… — Жестоко было исковеркано имя лидера наемников — Делгагаврик.

Поморщился даже. Чудно, вроде бы известное имя наемника, а гонец его выговаривает как-то на свой манер.

— Итого двадцать пять тысяч идет к Туле. — Подытожил я. — Со вторым человеком после самого царя московского и опытным шведом, так?

— Да, господарь.

— И как настроение в столице, что скажешь?

Он уставился на Ляпунова, тот вновь почти незаметно ему кивнул.

— Вы там что, сотоварищи, в гляделки-то играете. — Решил я пресечь эти сомнительные действия за столом. — У нас здесь военный совет и доклад мне, а не Прокопию Петровичу. Докладывай четко, ясно, по существу. А то осерчаю…

— Не вели казнить, господарь. — Отчеканил гонец. — Вновь по стойке смирно замер.

А Ляпунов, при моих словах аж дернулся. Не думал, видимо, что вижу я, как переглядывается со своим человеком.

Вестовой тем временем продолжал:

— Настроение… Да Смута же, непонятно. Говорят многое, но дела-то делаются. Войско, стало быть, вначале то, как Скопин умер, хотели все на Царика вести. Добить его, стало быть, в Калуге. Дума судила, рядила, думала. Царь тоже не торопился особо. Решал. Мыслей было много. Но, я-то человек маленький. В палаты-то не вхож. Это люди говаривали всякие, что там, при дворе бывали. Наших рязанцев там же много, господарь. Вот и сказывали. Преимущественно две мысли были. Царика бить или ляхов. Смоленск от Жигмонт осаждает.

Перевел дух, продолжил говорить.

— А тут гонец один, второй, третий. И слухи по златоглавой пошли, что… — Он икнул, вновь на Ляпунова уставился.

Но тот сидел с каменным лицом, смотрел на Трубецкого. А князь, в свою очередь, внимательно слушал. Все же гонец важные вещи говорил и про его судьбу.

— Ты говори как есть. Я на правду не обижаюсь. — Уставился на него пристально. Отслеживал говорит ли по делу, правдиво или приукрашивает.

Начал он рассказывать, уже окончательно осмелев и перестав поглядывать на Прокопия Петровича.

Выходило из слов, что в Москве уже где-то с месяц неспокойно.

И с каждым днем все чуднее и чуднее.

По весне страхи, что Димитрий в город войдет и мечу, и огню всех предаст улеглись. Как Скопин в Москву вошел — восприняли это словно явление самого Христа народу, не меньше. Народный герой, удалец, молодец, богатырь. Но… недолго чуду было длиться. Отошел в мир иной. Поначалу говорили, что Скопин не своей смертью умер. И это было только начало. Как только весть облетела столицу люди черные — холопы, государевы крестьяне и прочий, как выразился гонец, сброд — начали творить бесчинства. Дом Дмитрия Ивановича Шуйского подвергла толпа нападению. Насилу, не без помощи войск, стоящих в городе, отбились и присмирили народ.

А дальше с юга стали приходить вести.

Вначале говорили о татарах, люди шептались по углам, на улицах и в кабаках, коих в столице было немало о том, что дескать Смута пробудила племя татарское ото сна. Скоро придут они и пожрут всех. Поправили сами над собой, показали, что умения особо-то не имеем в этом, пора и честь знать. Не смогли, не удержали, прервалась династия, стало быть, вновь татарам нами править. Чингизида на трон, объединить Крым и Москву. Девку какую-то за него знатную выдать и будет счастье.

При упоминании девушки и свадьбы, я как-то сразу в голове сложил два плюс два. Татары ведомые вроде бы Шуйским, но связанные с Мстиславским. И Феодосия, ее карта, отлично ложилась на поле дипломатической борьбы.

Гонец считал, что такие слухи, конечно, кто-то раздувал. Даже про письма сказал, что приходили они.

Я же убеждался, что Мстиславский все отлично продумал, только… Я ему все карты спутал. Да и в реальной жизни вышло-то тоже плохо. Татары уже не так сильны были, как лет пятьдесят назад. Звезда их закатилась. Молодецкая битва показала, что все. Сил дойти до столицы у них нет. И все эти тумены — лишь воспоминания о былой славе.

Не на тех поставил Мстиславсий и здесь Шуйский его обошел.

Все же татары имели шанс покончить с Лжедмитрием, если бы не Клушино.

Тем временем гонец рассказывал дальше. По его словам, выходило, когда май уже за середину перевалил, началось иное. Точный день сложно установить. Но слух пошел, что татарам конец настал.

Как такое могло случиться?

Вроде шли, как тьма с юга, как море навалиться должны были, и ужас подступал ко всем. А здесь раз… И все. Чудо — говорят, нет больше татар.

Какими силами? Ведь войско-то в Москве, людей служилых на границе мало, откуда там силам таким, которые самому степному царю, хану противостоять могут? Говорили всего неделю назад же, что великой ордой он идет. Едет не жечь, а власть свою на троне закрепить, а дураков да рохлей, размазней да глупцов, лжецов да клятвопреступников убрать.

Слушал я и все удивительнее становилось.

Вот что значит — разогнать одну историю, а потом столкнуть с контрпропагандой. Когда очень сильный татарский образ вмиг рухнул.

А тем временем вещал гонец дальше, распалившись и войдя во вкус.

Говорил про то, что в столице поначалу как-то и не поверили. Была версия, о которой судачили на улицах, что это, мол, татары какого-то мужика русского взяли и его ведут ради смеха на трон сажать. Чтобы показать всем дуракам, что и такой русским царством править сможет, если за ним тумены татарские стоят.

Но быстро, буквально дня за три, версия изменилась и стала наращивать обороты.

С каждым днем массы все отчетливее и ярче говорили, что татар разбили. Что истинный Царь объявился на юге…

В этот момент мне захотелось хлопнуть себя по лбу и сказать: «Никогда вот такого не было и вот опять». Но сдержался.

Так вот — слухи росли о появившемся на юге Царе. Сплетничали, что идет в Москву, будет собирать Земский Собор и решать. Что? В рай всем людям православным идти, в чистилище, или в ад сразу. Ибо очень он, Царь то есть, а выходит я — христолюбив и сами ангелы крылья за спиной его, то есть моей несут.