Дмитрий Шидловский - Противостояние
— Я использовал удачный опыт североросских вооруженных сил и, в частности, спецполка госбезопасности, для борьбы с ними же, — начал оправдываться Павел.
— Партия тебе сказала, какой опыт учитывать, а какой нет! — перешел на крик Берия. — И ты и я — ее солдаты, должны исполнять приказы партии, а не проявлять самодеятельность.
— Но ведь специальные части НКВД очень хорошо себя зарекомендовали, — попробовал польстить Павел.
— Я знаю, — самодовольно улыбнулся нарком. — Но если партия не сочла нужным подготовить подобным образом большее количество войск, это не значит, что партия чего-то недоглядела и товарищ Сергеев должен это исправлять.
— Я берег людей, — негромко произнес Павел.
— Ты дурак или прикидываешься? — прошипел Берия. — Наше главное преимущество перед всеми этими буржуями в том, что мы можем себе позволить тратить людской материал не так, как они. И мы должны этим пользоваться, а не играть по их правилам.
— Я всегда был против того, чтобы жечь прекрасный старинный гарнитур для обогрева дома, когда рядом лежит связка дров, — сжал кулаки Павел.
— Ты коммунист и должен знать: товарищ Ленин говорил, что если погибнет девяносто процентов русских, он сочтет это обоснованной жертвой во имя победы мирового коммунизма. И не тебе, Сергеев, решать, что есть обоснованная жертва, а что нет. Если партия скажет, что надо сжечь всю мебель страны, чтобы раскурить одну-единственную трубку, ты будешь ее жечь… или сгоришь сам. Понял? Павел сидел потупясь.
— Ладно, — смягчился Берия. — То, что вы наваляли, мы поправим. Твой североросский батальон мы переодели в форму красноармейцев и послали на штурм Новгородского УРа. Тех, кто останется в живыхs потом рассуем по разным частям и округам. Правительство ваше должно исчезнуть, будто не существовало. Круг едет сейчас в Хабаровск, артиллерийским заводом командовать. Но ты, со своей самодеятельностью… заслуживаешь хорошего наказания.
Берия внимательно посмотрел Павлу в глаза. Тот ответил ему долгим взглядом и проговорил:
— Я готов понести наказание.
— Смелый, хвалю, — хлопнул себя по ляжке нарком. — Я тоже на тебя сердит… но кое-что в тебе мне понравилось. Поэтому на Колыму… в любом качестве возвращаться тебе рано. Я за тебя замолвлю словечко. Поработаешь в аппарате Молотова, по подготовке мирных переговоров. Не забывай, благодаря кому в лагерную пыль не превратился!
Он снова посмотрел Павлу в глаза. Тот понял, что его вербуют, однако вслух произнес:
— Не забуду, товарищ Берия.
— Ладно, иди. В переговорах будешь заниматься нашими вопросами, так что еще встретимся. Главное, помни наш принцип: того, что взяли, не отдавать и еще чего прихватить.
Берия откинулся в кресле и заржал.
— А предложения о переговорах в Петербург переданы? — поинтересовался Павел.
— Да, — буркнул Берия.
— И когда они начнутся?
— Оладьин отказывается идти на переговоры, — пробурчал нарком. — Как я понимаю, в этом его убедил Татищев.
— Что? — Павел похолодел. — Он что, не понимает, что продолжение войны — самоубийство для Петербурга? Еще максимум месяц, и мы возьмем УРы.
— Татищев понимает, что такое для вас бомбовые удары по Баку, и он в хороших отношениях с Черчиллем. Он увязывает переговоры с заключением перемирия с Крымом. А товарищ Сталин хочет покончить хотя бы с этим беляцким гнездом.
— Я убью Татищева, — выдохнул Павел.
— Только когда получишь на это приказ партии, — нахмурился Берия. — Но на переговорах ты ему вежливо улыбнешься, пожмешь руку и будешь разговаривать так, как тебе прикажут. Иначе покажешь себя врагом народа. Если сложилось так, что в Северороссии в ближайшее время сохранится буржуазный режим, нам выгоднее ее дружба с Британией, чем с Гитлером. А значит, Татищева мы будем оберегать… И ты будешь.
* * *Апрельская капель барабанила по подоконнику министерского кабинета. Совершенно усталый Алексей полулежал в своем кресле. Мысли вяло текли в голове. «Нельзя так расслабляться, — сказал он себе, — еще куча работы».
Телефон на столе тонко запел. Он поднял трубку и услышал голос секретаря:
— Господин министр, на проводе Молотов.
— Соединяйте.
Усталость слетела с Алексея, словно сброшенный мокрый плащ. Вскоре в трубке прозвучал холодный голос советского наркома:
— Здравствуйте, господин Татищев.
— Здравствуйте, Вячеслав Михайлович, — отозвался Алексей.
— Я звоню вам, чтобы узнать, не изменилась ли ваша позиция по отношению к нашим мирным предложениям, — сухо произнес нарком.
— Нет, — отрезал Алексей. — Мы готовы обсуждать территориальные уступки, но на следующих условиях. Переговоры должны вестись в Стокгольме, а не в оккупированном вами Таллинне. Мир должен быть заключен трехсторонний, с участием Крыма.
— Ваше положение безнадежно, — жестко проговорил Молотов. — Наши войска наступают. Через несколько недель мы можем взять Петербург. Мы лишь хотим избежать лишних жертв.
— Ваши войска взяли лишь первую линию Новгородского укрепрайона, и впереди их ждет еще много сюрпризов. Вы прекрасно знаете, что скоро сюда прибудет экспедиционный корпус из Британии[35], и вы фактически окажетесь в состоянии войны с этим государством. Кроме того, целый батальон Красной армии в районе соприкосновения с североросской освободительной армией перешел на нашу сторону, перебив офицеров и политруков. Погодите, скоро пойдут дивизии.
— Советское правительство никогда не признает белокрымского правительства, — произнес Молотов, будто не заметив тирады оппонента. — Соответственно, мирный договор с ними невозможен. Максимум — соглашение о прекращении огня.
— Извините, — Алексей напрягся, — я правильно понял, что вы согласны на участие в переговорах Крыма?
— Но не готовы к заключению мирного договора, — пробубнил Молотов.
— Соглашение о прекращении огня между СССР и Крымом устраивает Северороссию, — быстро ответил Алексей. — Вы готовы на переговоры в Стокгольме?
— В Женеве.
— Это нас устраивает. Восьмого декабря прошлого года вы заявили, что признаете только народное правительство Северороссии в Антоновке и не признаете правительство Оладьина. Это заявление необходимо дезавуировать.
— Этого не будет, — отрезал Молотов. — Правительство в Антоновке уже распущено. Для всех лучше забыть о том, что оно когда-либо существовало. Официального роспуска или заявления советского правительства не будет.
«Действительно, Мистер Нет, — подумал Алексей. — Хоть в мелочах, но обязательно надо сделать по-другому».
— Хорошо, — процедил Алексей, — мы это еще обсудим. Когда вы готовы приступить к переговорам?
— Завтра же, — буркнул Молотов.
— Благодарю, — тут же отозвался Алексей. — Наш ответ вы получите сегодня.
Повесив трубку, он закрыл лицо руками. «Господи, — думал он, — неужели отстояли, неужели выдержали?! Больше четырех месяцев страшного напряжения, крови и страданий».
Он быстро снял трубку прямой связи с президентом и произнес, как только Оладьин отозвался:
— Ваше высокопревосходительство, Советы готовы на трехсторонние переговоры в Женеве.
— Ясно, — ответил президент, — войну мы проиграли.
— Господин президент, — возразил Алексей, — мы отстояли главное — независимость.
— Мы будем вынуждены пойти на территориальные уступки и платить контрибуцию, — недовольно проговорил Оладьин. — Это поражение.
— Как хотите, ваше превосходительство, но я считаю это победой! — воскликнул Алексей. — Советы не добились своего, и это главное.
— Может быть, — проворчал Оладьин. — Что еще?
— Спасибо, ваше высокопревосходительство.
— За что? — В голосе Оладьина зазвучало неподдельное удивление.
— За то, что в этот раз не пошли на сепаратный мир, а целый месяц, в тяжелейших условиях обороны от превосходящего противника, ждали, пока Советы согласятся говорить с Крымом.
— Ты тут ни при чем, — самодовольно отозвался Оладьин. — Я уже сказал перед выборами, старых ошибок повторять не буду. Готовься выезжать в Женеву.
Он повесил трубку.
Посидев около минуты, Алексей поднял трубку аппарата связи с секретарем и потребовал соединить с послом Крыма. Когда граф Безбородко отозвался на другом конце провода, он быстро произнес:
— Здравствуйте, граф. Советы выразили готовность пойти на трехсторонние переговоры.
— Спасибо, господин министр, что не оставили нас, как в прошлый раз. — В голосе пожилого посла звучали радость и укор.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — проворчал Алексей. — Я бы просил вас приехать ко мне немедленно. Так или иначе, нам придется пойти на некоторые уступки Советам. Возникнет ряд проблем. Прежде всего, относительно людей. Численность североросской национально-освободительной армии составляет около трех тысяч человек. Еще более восьми тысяч содержится в лагерях военнопленных. Тех, кто захочет вернуться, мы, безусловно, передадим Москве. Но многие не желают возвращаться, опасаясь репрессий или из нелюбви к большевистскому режиму. На переговорах мы не сможем добиться их неприкосновенности. Отношение Сталина к военнопленным известно. А уж к тем, кто с ним сражался…
