Валерий Елманов - Крест и посох
И красивый кубок, до блеска начищенный расторопными слугами, полетел к ногам Стожара. Гусляр, наклонившись, ловко поймал его, вежливым поклоном поблагодарил хозяина и попросил о передышке.
— Ну что ж, — разрешил Глеб, — присядь, подкрепись малость, да на медок не налегай больно, тебе ведь сегодня еще много песен спеть придется. — И видя, что гусляр озирается, куда бы примоститься, потому что на лавках сидели и без того тесно, ткнул пальцем в сторону Константина. — Вон туда садись. — Пояснив во всеуслышание: — Обычно былинщиков да гостей худородных на самый край сажают, да тут случай особый. Пусть с тем сидит, про кого свою песню сложил.
«Недоволен Глеб», — подумал Константин, старательно двигаясь, чтоб освободить немного места для гусляра, и прикидывая, с чего начать разговор про гранаты.
Но не успел еще Стожар сесть на лавку, как в шатер ворвался всклокоченный, тяжело дышащий Епифан.
— Княже, Рязань горит! — выпалил стременной, обращаясь, как они ранее и условились, исключительно к Константину.
Все повскакивали со своих мест, но Глеб оказался возле печального вестника первым. Схватив его за грудки, он заорал, брызгая слюной:
— Как горит?! Откель проведал?!
— Скакал мимо, вот и видал. А где точно, не ведаю — издаля смотрел. Углядел только дым черный, столбом стоящий. Видать, вся занялась.
— Та-ак, — протянул Глеб, обвел взглядом всех гостей, задержавшись чуть-чуть, самую малость, на Константине и незаметно подмигнув ему. — Та-ак, — повторил он.
Глаза его помутнели, налились кровью, и было заметно, как он еле сдерживает себя.
— Немедля гонцов к граду моему заслать, — кивнул он одному из слуг, и тот сразу же выскочил наружу.
— Медов на столах мало! — рявкнул он в сторону еще двоих, и те тоже опрометью выбежали из шатра.
— А вы садитесь, гости дорогие, — принялся Глеб вновь рассаживать князей и бояр, и когда те наконец уселись на свои места, продолжил тихим голосом, медленно разматывая при этом крученую веревку, обвивавшую главную опору шатра — большой столб, вырезанный из орешника: — Не мыслю, что она просто так возгорелась. Мнится мне, что то ковы злобные ворогов моих, кои мира на Рязани не хотят, на меня покушаются да на друзей моих. Велика их подлость. Выждали, пока я уеду подальше, дружину свою уведу, да град подпалили, чтобы людишек безвинных крова лишить, все добро их в огне изничтожить.
«Вот оно, началось, — в ужасе подумал Константин. — Ах я балда. Своими руками все ускорил. И что теперь делать? Как исправлять?!»
Мысли лихорадочно заметались, но он нашелся, вставил словцо:
— Не иначе как соседи из Владимиро-Суздальского княжества постарались, — попытался он перенацелить гнев Глеба, однако понапрасну.
— Э-э нет, брате, — отверг тот подсказку Константина. — Ворогов оных куда ближе искать надобно. Да токмо просчитались они. — Он начал постепенно повышать голос: — Не бывать этому, ибо ведаю я лики их смрадные и дела их гнусные. И месть моя страшна и ужасна будет, ибо я всем своим смердам, да умельцам разным, да купчишкам, да слугам, как гусляр в песне сказывал, аки отец родной. И ныне заступлюсь я за них, погорельцев сирых да убогих, заставлю сполна уплатить за все содеянное. — Он с силой дернул за веревку, после чего наверху раздался громкий хлопок, и исступленно завизжал, выхватывая из ножен меч: — Бей их!
В следующее мгновение началось нечто невообразимое.
Умело рассаженные Глебом его и Константиновы бояре, выхватив мечи, принялись рубить своих недавних соседей по столу. Те, ничего не понимающие, толком даже не защищались.
Видя, что все планы в одночасье рухнули, Константин, не вынимая меча, кинулся к Глебу.
— Опомнись, ведь они же братья твои! — заорал он, обхватив его руками и не давая нанести очередной удар по Ростиславу, брату пьяного Святослава.
— Уйди! Пусти! — рычал Глеб, пытаясь вырваться из крепких объятий. — Уйди, иуда! Забыл про уговор?!
— Опомнись! — кричал Константин.
Сзади него в растерянности топтался Епифан, не понимающий, что происходит, а по бокам застыли в напряженном ожидании нападения на них самих или на князя вбежавшие в шатер по условному сигналу Глеба Изибор с Лебедой и Гремислав с Козликом.
Меж тем отчаянные крики слышались уже отовсюду.
— Предатель! — успел простонать, падая, князь Юрий.
— Проклят будь навеки! — выплюнул вместе со сгустком крови умирающий Кир-Михаил.
Бешенство удесятерило силы рязанского князя, и он наконец как-то изловчился и сумел вывернуться из рук Константина.
Тут же, отскочив назад, Глеб замахнулся мечом, но вовремя подставленный клинок Изибора отбил так и не ставший роковым удар братоубийцы.
Тем временем в живых оставалось лишь двое — пронский князь Изяслав в одном крыле шатра и князь Переяславля Рязанского Ингварь, дравшийся спиной к спине с одним из уцелевших своих бояр.
Остальных, из числа не испустивших дух, попросту деловито добивали.
Третий очаг сопротивления оказался для Глеба неожиданностью.
Вытащив свой меч из ножен, Константин, судя по всему, окончательно забыл про тайный сговор и упорно пробивался на выручку к Изяславу, изнемогавшему к тому времени от полученных ран.
Подоспел он поздно. Клинок Кунея ловко, почти не касаясь, скользнул по оголенной шее пронского князя и тут же окрасился красным.
Струйка крови из перерезанной сонной артерии брызнула прямо в лицо Кунею, и его секундного замешательства вполне хватило Константину, чтобы рассечь подлого боярина чуть ли не до пояса.
— Славно, брате, — натужно улыбнувшись, одобрил красивый удар Изяслав и рухнул навзничь.
— Назад, к Ингварю! — крикнул отчаянно Константин, и они принялись в шесть клинков прорубаться к еще стоящему на ногах, но уже в гордом одиночестве, переяславскому князю.
— Держись, подмога идет! — крикнул, чтобы приободрить его, Константин, но и здесь не успел.
Князь Ингварь, как матерый тур, еще недолгое время отмахивался от стаи волков, но тур был стар, а волков оказалось слишком много…
Едва он рухнул, как все обрушились на шестерку во главе с Константином.
— Эх, места маловато! — успел задорно выкрикнуть невысокий поджарый Козлик.
При этом он, в полной мере оправдывая свое прозвище, не переставая гарцевал на месте, перемещаясь с ноги на ногу, не столько отбивая удары атакующих, сколько ловко уворачиваясь от них.
Прижавшись к полотняной стенке шатра, они продолжали отчаянно отбиваться от множества врагов. Нападавших было столько, что зачастую они мешали друг другу, что было на руку защищавшимся, но уже рухнул зазевавшийся на миг Лебеда.
Константину припомнились библейские строки, и он попытался их процитировать срывающимся от волнения голосом, глядя прямо в лицо стоящему в отдалении Глебу:
— И спросил господь: «Где брат твой, Каин?» И ответил тот: «Разве я сторож брату своему…» Это про тебя сказано, Глеб, слышишь?! Только твой грех в десять раз страшнее, ибо на совести твоей смерть уже девяти Авелей, а сейчас ты алчешь крови десятого.
— Это ты Авель?! — бешено заорал Глеб. — Да ты самый что ни на есть Каин! — И, повернувшись к своим боярам, скомандовал: — Всех убить, а братца моего живьем взять!
Натиск усилился, но тут наконец-то Константин вспомнил про гранаты, которые он прихватил с собой на пир, желая продемонстрировать чуть позднее гостям. Да и как не вспомнить, когда тяжелая сумка больно хлестала его по боку при каждом выпаде или ударе.
Он обернулся назад и, крикнув Епифану, чтобы заслонил, одним взмахом меча пропорол сверху вниз легкую полотняную обшивку шатра. Вывернув меч, он подрезал ее еще и снизу, параллельно земле, и с криком: «Я за подмогой!» выскочил наружу.
Вдохнув полной грудью такой свежий после шатра воздух, он огляделся по сторонам и… понял, что бежать некуда.
В двух или трех местах еще кто-то вяло отбивался, еще звенели вдалеке мечи у Изяславовых ладей, но в целом победа уже была у заговорщиков в кармане.
Однако его самого почему-то никто не трогал. Лишь спустя несколько секунд до него дошла причина этого. Ведь Константин же должен был быть в числе победителей, следовательно, Глебовы дружинники предупреждены…
Нужное и единственно правильное решение пришло в голову сразу же.
— Стой, — притормозил он бежавшего дружинника.
Лицо было знакомо, но вот имени Костя, хоть убей, припомнить не смог. Впрочем, этого и не потребовалось, поскольку тот сам признал остановившего его, охнув удивленно:
— Княже Константине?! А сказывали, что убили тебя вороги лихие.
— Как видишь, жив, — устало усмехнулся Константин и приказал: — Воев наших собери, кто под рукой, и в шатер. Там мой стременной и прочие насмерть бьются, помочь им надо. Прямо ко входу бегите, врывайтесь и рубите всех подряд.
