Андрей Архипов - Поветлужье
- Слушай, а они часом не христиане? Что-то мне слова эти проповеди наши напоминают... Слог вроде такой же, - с сомнением произнес Михалыч.
- Язычники оне... самые что ни на есть. Я малость переиначил, ибо слова такие должны благолепие нести, - продолжал сипеть ему на ухо охотник.
- Ну ладно, лишь бы не перестарался он, а то подумают, что я и взаправду пойду и всех один порешу.
- Нет, втуне слова его пропадают, жрец и старейшины против рекут. Мыслю, рады, что разбой не коснулся их, боязно им остальное терять. А воям рот затыкают. Тэро же покамест молчит.
Пычей вел свою речь вне селения, стоя посреди круга, образованного из старейшин и воинов уд-мортов, как сами себя называли отяки. Но то ли название это слишком резало славянский слух, то ли у русинов была привычка называть все народности на свой манер, какую, впрочем, имели все народы во все времена, но имя это среди них не прижилось. И звали их отяками, вотяками или, по-простому, - пермью, совместно с несколькими другими племенами на севере и на востоке около уральского хребта. Однако представители общин оставшихся двух не разоренных селений удмуртов на Ветлуге, собравшиеся около одного костра, ломали копья словесной битвы не по этому поводу. Воинов осталось мало. Что такое двадцать-тридцать вооруженных людей на поселение из трех-четырех сотен человек, которые могут, и, главное, хотят держать оружие? Арифметическое сложение и получившийся результат в семьдесят-восемьдесят воинов, которые уже могут представлять собой грозную силу, не был бы безупречно правильным. Во-первых, одно поселение было разгромлено, и, хотя многие сумевшие из него бежать жители все еще прибывали к соседям, но воссоздать прежнюю общину на новом или старом месте уже не были способны. Наиболее боеспособные воины и мастеровые люди были или пленены, или убиты. А оставшихся сорока-пятидесяти человек без хороших доспехов хватило бы только на одно столкновение с непредсказуемым результатом. Поэтому речь старейшин шла либо об отходе на северо-восток к своим родичам, еще пару веков назад вытесненных черемисами с ветлужских земель, либо о мирном доживании своего века на исконных землях без помышления о каком-то организованном сопротивлении. Нет, конечно, если бы чинившие разбой буртасы пришли прямо сюда, их бы встретили воины. И мирные жители тоже встали бы на защиту своих домов. По крайней мере, так говорили, стуча себя в грудь, покрытые шрамами мужи и седые старцы, показывая на полуразрушенный тын за своей спиной. Но выступать малыми силами против кованой рати из настоящих воинов - это просто глупость, даже безумие.
- Лекарь наш, Вячеслав, говорил мне о фазе оскур.. обскурц... тьфу... вырождаются, значит, - более для себя, чем для Антипа, прошептал ему на ухо Михалыч. А потом, уже не церемонясь, во весь голос продолжил, - если короче, то дохнут они. Ходят по земле, жрут, едят, но такие больные и слабые, что почти мертвые. Такую добычу первую заваливает волчье племя. Естественный отбор, так сказать. И жен своих, и детей уже за живых не считают. А те, кто в полон попали, для них мертвые уже.
Михалыч оглядел повернувшиеся к нему лица и медленно, с паузами, продолжил. - Ты переводи меня, Пычей, переводи. Спроси их, почему они еще не висят на деревьях, завернутые в кору или, может, вы сжигаете умерших?! Почему тогда я не вижу большого костра?! Почему я задыхаюсь от мертвячьего духа, который расползается по этой поляне?! А почему они не закопали своих детей и жен, если вы, конечно, хороните их в земле?! По вам ползают белые толстые опарыши, в вашем разложившемся теле копаются личинки жуков и мухи откладывают там свои яйца! - егерь последние слова просто выкрикивал, брызжа слюной прямо в желтовато-красное лицо в веснушках единственного из воинов нижнего поселения отяков, присутствующего на собрании, - что же ты перестал переводить, Пычей?! Что остановился? Вы все мертвые заср...
Удар пришелся точно в челюсть, и егеря бросило вниз на землю. Будто ничего не произошло, Михалыч, улыбаясь, встал, отряхнулся и продолжил, указывая пальцем на судорожно сжимающего нож воина:
- Ну, наконец-то я вижу живого человека, - он посмотрел на старосту, бледного даже на фоне его белой косоворотки, кидающего в полном молчании слова в толпу, враждебно смотрящую на посмевшего оскорбить ее человека. - Я вызываю единственного живого среди вас на бой! До моей смерти! Если я погибну, то никакой виры с вас не потребуют и за кровь мою никто не придет отомстить. Этому порукой будет его слово, - указал он на Антипа. - А ежели я одолею этого воина, то его жизнь будет принадлежать мне. И он будет из ваших мертвых родичей делать живых! Согласны ли вы на это?
Дружный рев многих взбудораженных глоток положил началу поединка. Поединка, продолжавшегося считанные мгновения, потому что руку бросившегося с ножом отяка Михалыч блокировал ударом предплечья изнутри и, захватив ее за запястье и в районе плеча, встречным рывком вывернул за спину, успев ударить в момент захвата противника коленом в живот. Через мгновение тот стоял на цыпочках с вывернутой рукой и ножом, приставленным к горлу.
- Спроси его, Пычей, помнит ли он еще условия поединка? Что его жизнь принадлежит мне?
Староста что-то тихо спросил у воина и, получив от того немного неразборчивый, но явно утвердительный ответ, кивнул.
- Как зовут тебя, воин? - обратился к побежденному Михалыч.
- Терлей, - ответил тот, выслушав перевод от Пычея.
- Так вот, этот воин пойдет со мной освобождать жен и детей вашего рода. Я так распорядился его жизнью. Кто-то еще хочет со мной сразиться? Я готов. - Михалыч демонстративно отошел на край поляны.
Несколько минут на поляне звучала перебранка разгоряченных людей, и даже окрики старейшин не утихомирили страсти. И только когда егерь достал и разрядил выстрелом заряженное мелкой дробью ружье, когда прямо над головами спорящей до хрипоты толпы пронесся громовой раскат, от которого пригнулись самые отчаянные, когда на затихшую изумленную толпу посыпались мелкие ветки и листья, Пычей поднял руку, показывая, что он будет говорить. Что он сказал своим родичам, оглушенный Антип, стоявший как раз около Михалыча, не разобрал, но староста несколько раз упоминал имя Инмара. Чуть позже староста обратился к егерю:
- Терлей сказывает, аже он и так бы пошел, без позволения общины, потому как его жена и дочка в полоне. И еще пять воинов готовы с тобой сразиться... - тут уже Пычей не выдержал и усмехнулся, - чтобы ты взял над ними победу, и они отправились с тобою мстить. Они даже готовы ослушаться старейшин и вручить тебе свои жизни просто так, без поединка.
- Скажи им подойти ко мне, староста, - незаметно подмигнув ему, егерь подошел к Антипу, уже начинающему распаковывать один из баулов, которые они еле дотянули через заросли таежного леса до переправы отяков через Ветлугу. Когда Михалыч содрал с недоумевающего Терлея кожаную куртку с короткими рукавами, обшитую вперемежку костяными и металлическими бляхами и наручи из грубых полосок железа, все подошедшие еще настороженно переминались, сомневаясь, правильно ли они поступили. Но когда переливающаяся мелкими упругими кольцами кольчуга обтянула широкие плечи проигравшего жизнь воина, а потом такому же священнодействию подверглись остальные пятеро, когда полукруглые шеломы с шишаками были надеты на их склонившиеся головы, и воины были опоясаны саблями со сверкающими стальными клинками и вытравленными изображениями волков и лис на ножнах...То бурной их радости не было предела, как не было предела зависти в горящих глазах их сотоварищей, посматривающих на свои испещренные зазубринами клинки мечей из мягкого железа.... Восхищенным возгласам даже не помешало уточнение Михалыча, что доспехи не подарены навсегда, с их помощью воины лишь могут отомстить за своих родичей и добыть новые в бою. А саблей же им еще предстоит научиться владеть, поэтому старые мечи лучше бы захватить с собой. Но окончательно перелом наступил, когда Пычей, как староста нижнего поселения, достал из припрятанного короба деревянную статуэтку, поднес к егерю и сказал, что воршуд принимает его, а подошедший тэро дал совет воинам избрать этого человека воеводой намечающегося похода. Правда, кольчуг более никому не досталось, но через три часа, на склоне дня, разношерстная рать из тридцати восьми человек выступила к переправе, представляющей из себя несколько долбленок, спрятанных в кустах пологого с этой стороны ветлужского берега. У кого-то на поясе был меч, кто-то нес копье или сулицу, но у всех без исключения были луки в налучах, перекинутые за правое плечо, полные тулы стрел и щиты на левом. Не рассчитывая победить противника в ближнем бою, новоявленный воевода предусмотрел возможность взять его измором. Михалыч шел впереди, в доспехе, неся мешок со снятыми с буртасских шлемов лисьими хвостами, которыми он напоследок потряс перед своим воинством для поднятия духа. Он моргал слипающимися от недосыпа глазами и тихонько жаловался Антипу:
