Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег

— Да дел про́пасть, батюшка-князь, сам же знаешь. А наперво — велю кол затесать. Толстый, вот такенный, — Гнат с воодушевлённым видом показал на пальцах круг приличного диаметра, не меньше локтя. — Но так, несильно затешут. Чтоб с занозами был, зазубренный.

— Затшем? — важный посланник спросил на русском, удивив, кажется, и самого́ себя. До этой минуты дребезжал и лязгал он исключительно на родном наречии, а толмачил-переводил Ставр.

— Как «затшем»? — оживился Рысь. — Тебе же, дядя! Ты — человек непростой, фигура крупная. Малый кол тебе не по чести. Деревьев у нас много, жалеть не станем, хорошее найдём, не поскупимся, не бои́сь!

— Затшем к-к-кол? — выдержка покидала переговорщика стремительно, вон, как побледнел-то.

— Так на кнорре твоём поставим, перед мачтой как раз. На нём и поплывёшь домой, чтоб издаля́ видать было, куда вам всем шагать надо дружно с вашими ультима… мать его… Короче, ты, я по глазам вижу, сам уж понял.

Гнатка и в этот раз не подвёл. По глазам посланника было и вправду видно, что он осознал и безрадостные перспективы, и их вероятность, близкую к неизбежности. Но этот оказался покрепче, долго держался. И проблеял дрожащим голосом напоследок:

— Скоро лето. Лёд сойти везде. Армия мой император шагать твёрдый земля! Нет топить река.

— Вот в «твёрдый земля» все и лягут, — согласно кивая, подхватил Рысь, продолжая валять дурака. При этом пугая собеседника до по́та и дрожи. — Наша-то родная землица их держать не станет, прямиком в Пекло, Преисподнюю по-вашему, и определит. Вот тоже слово дурацкое выдумали — причём тут исподнее? Короче, провалится вся ваша армия к чертям рогатым! Но ты не робей, слышь? Ты их там уже встречать будешь. С коло́м в заднице. Берёзовым. Нет, с еловым — там заноз больше. Во-о-от такенным!

Рысь развёл указательные и большие пальцы на обеих руках, будто держал меж ними в горизонтальной плоскости, чуть наклонив к мокрому и бледному до зелени посланцу, тележное колесо. Заглядывая внутрь с удовлетворением и гордостью хозяйки, что ставит на стол румяный пирог. Большой.

Высокий гость давно ссутулился и теперь дёргал кадыком, безуспешно пытаясь найти в пересохшем горле хоть каплю влаги.

— Что передать мой император? — просипел он с трудом.

— Пламенный привет! — с воодушевлением воскликнул воевода. — И сердечные пожелания крепчайшего здоровья! Ему пригодится, молоденький такой, считай и по́жил-то совсем ничего. Обратно возвращаться будешь — деревья повдоль берегов считай. Собьёшься — не беда, заново начинай. Ещё до Берестья поймёшь, что у нас их на всех вас хватит!

Выйти посланнику императора Священной Германской Римской империи помогали Вар с Немым. Ноги гостя не держали.

Ввиду обилия прибывших степняков, службу на дворе несли те из Гнатовых, кто понимал половецкий. Они и рассказали потом.

— Хвала Великому Тенгри, что тогда надоумил тебя прийти сюда, сын, — задумчиво проговорил своим хриплым голосом Ясинь, проследив, как со ступеней бережно спускают какого-то важного иноземца в дорогом бархате и мехах. На котором лица не было.

— Да, отец. Кто мог знать, что дружба с народами лесов окажется такой выгодной? — ответил Шарукан с почтением. Глядя на то, как богато одетому подали кубок с питьём, и он жадно, с шумом, хлебал, обливаясь и лязгая по золоту зубами так, что слышно было по всему двору.

Степные вожди пили из деревянных резных кружек, что не обжигали рук, медовый сбитень, до которого оба оказались большими охотниками. Сидели сын с отцом вольготно, расслабленно, подставив широкоскулые медные лица высокому весеннему Солнцу, на диковинных креслах, очередной придумке Всеслава, которую довёл до ума его чудо-плотник. Четыре деревянных рамки да кусок холста и удобные перильца для локтей, вроде бы, проще и придумать нельзя. Но раньше таких штуковин не было. Как и многих других, что окружали здешнего вождя, становясь популярными и на Руси, и за её рубежами. Похожие кресла-лежанки, старики говорили, попадались в землях древних греков и латинян, но этого удобства в тех колченогих поделках не было и в помине. Одна выемка в перильце под чашу или кубок чего стоила.

— Он верно говорит, Хару. Выгода — дело десятое. Уверенность в соседях и друзьях, в том, что дети и внуки будут хранить мир и жить достойно — вот что главное. И цены́ не имеет, — проговорил, помолчав, старый хан. И сын был снова полностью согласен с отцом. В очередной раз поблагодарив Богов и Вечное Синее Небо за то, что позволяло ему продолжать слушать родной хрипловатый голос. Живой.

С юго-запада регулярно приходили свежие сводки, на основании которых передвигались фигурки на карте, той самой, что была нарисована на шкуре так давно. Фома, принёсший в подарок золотых всадников, лёгких степных и тяжёлых германских, и подумать не мог, как угадал: наглядность перемещения союзных и вражеских войск была потрясающей, даже вечный спорщик Ставр согласился.

Итальянский «сапог» перекрыли над всем «голенищем». Вездесущие степняки, сновавшие по чужим землям, как у себя дома, передавали вести Байгару, осевшему в каком-то богатом дворце Вероны. Он не уставал слать благодарности Всеславу за необычное, но крайне успешное и грамотное планирование. С такими потерями воевать было непривычно, но очень приятно любому военачальнику, это тебе не встреча в чистом поле лоб в лоб, где на исход сражения влияло множество факторов, и случалось, что даже победившая сторона теряла безвозвратно девять из десяти ратников. Сейчас же действия степных банд, то есть мобильных формирований, сводились к блокированию портов и перевалов, где в ущельях малыми силами, с большим запасом стрел, о чём Чародей упоминал не раз, пара десятков, занявших удобные высоты, могла удерживать несколько сотен. Стрелки́ менялись чуть ли не раз в сутки, уставших и измождённых там не было — отдыхали они в предгорьях, где хватало непривычной, но вкусной еды для них и сочной травы для лошадей.

Для латинян, привыкших к сытой, размеренной и безопасной жизни, это было в новинку. В очень неприятную, а для многих — фатально, смертельно неприятную.

Верные слуги, помощники и друзья Святого Престола заканчивались стремительно. Аббаты и епископы, не казавшие носу из-за стен монастырей и соборов, тщетно рассылали монахов в поисках тех, кто регулярно и исправно доставлял вести в Рим. В некоторых краях уже не находили никого. В иных вестники заламывали такую цену, что впору Девам Мариям, мраморным или нарисованным, было начинать ругаться, как портовым грузчикам. Или плакать кровавыми слезами. Тех бесстрашных или хитрых, кто согласился донести ве́сти за баснословные гонорары, всё равно никто больше никогда не видел, ни отправитель, ни адресат. Но священники на местах этого не знали и продолжали на мессах уверять прихожан, что Господь вот-вот пришлёт Христово воинство из Вечного города и всех спасёт от дикарей.

Не проводились мессы только в приходах вдоль Дравы и в Вероне. Первым было совершенно ясно, что слать на помощь папе Александру некого, а тех, кто найдётся, ждала жуткая участь. В Вероне же приходы закрылись вовсе, изнутри. Горожане просовывали в щели ставен еду для затворников, но те выкидывали её обратно, блажа что-то про казни египетские и постигшую Божью кару. Невозмутимые голубоглазые не по-здешнему степняки не препятствовали ни тем, ни другим. Байгар донёс волю Шарукана и брата его Всеслава предельно ясно: слугам Белого Бога преград не чинить, местным молиться не мешать. Пусть верят, в кого хотят, и надеются, на что угодно. А Боги промеж собой сами разберутся.

Чародеевы воины, что назывались странным словом «натапыр», работали, как отвечали всегда на вопросы и предложения помощи, самостоятельно и по своим задачам, и связь с Киевом, надо полагать, имели собственную, отдельную. По крайней мере, ни один Байгаров голубь и ни одна горлица с их донесениями не улетали. А вот к ним, неуловимым и незримым, словно злые ду́хи, обращаться за помощью доводилось не раз.