Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав
Город внешне жил своей размеренной жизнью: утром хлопали двери его домов, тяжело вздыхали автобусы, спешили на работу горожане, дети возились в песочницах, строили крепости, играли в войну. Ближе к вечеру город вымирал, забивался в углы-квартиры, и если на ночной улице раздавались тяжёлые мужские шаги, затаивал дыхание: не убийца ли? А стук женских каблучков порождал другую мысль: не жертва ли?
Город стал похож на сломанный механизм, где одна шестерёнка, вышедшая из строя, сбивала с рабочего ритма другие и нарушала общий ход. Объятый повседневным страхом, город погружался в ночь, чтобы утром, едва проснувшись, прислушиваться к разговорам в подъездах и на остановках, тяжёлым взглядом провожать милицейские мигалки и испуганно шарахаться от мчащейся «скорой»: опять беда? и кто на этот раз?
Первая внушительная брешь была нанесена, как ни странно, зрелищам: на проходивший в городе эстрадный фестиваль «Утренние трели» зрители не пошли, сдавая купленные заранее билеты, чем нанесли немалый урон городской культуре, перебивающейся с хлеба на воду. Рассказывали, будто за несколько дней до несостоявшегося по чьей-то вине праздничного события в милицию потекли подмётные письма, где в страшной форме описывались ужасы, предстоявшие горожанам: проиграны в карты определённые места на стадионе, в кинотеатрах и автобусах. Люди старались не садиться в городском транспорте, не ходить в кино, испуганно озирались, если оказывались последними в очереди: последние, по слухам, были также проиграны.
Женщины целыми сменами отказывались работать в ночь, мужья не знали покоя, сопровождая жён на работу, по магазинам и в детские сады. По вечерам у школ собирались толпы пап и мам, чтобы проводить домой нежных чад женского пола и избежать каких бы то ни было неприятных событий. Юные чада же, не испытывающие должного чувства страха и почтения перед преступниками (или преступником), рвались вечерами на улицы в поисках лишь одним им ведомых приключений, тем самым ещё более усугубляя жизнь родителей, и без того полную страхов.
По ночам город охраняли наряды милиции, останавливая редких прохожих, чтобы проверить документы. Тот, кого останавливали, с готовностью отвечал на вопросы, пытаясь вспомнить нечто подозрительное, пускался в рассуждения, чаще всего ложные, ибо где ему было знать, что преступник в последние дни притаился, разглядывая город как будто со стороны, делая выводы и ухмыляясь: чего только о нём не наговаривают — какой он, оказывается, сильный, коварный, ловкий и неуловимый. А иногда даже приходил в сомнение: один ли он такой, может, ходит где-то по городу ночной коллега схожего занятия, творя такое, что простому смертному и не снилось?
Городу же мнилось разное. Например, поздно вечером пошёл парень провожать девушку, но проводил не до самой калитки, а всего лишь до переулка. Когда он отошёл достаточно далеко, услышал крик. Парень был хорошо сложен, силён, словом, спортсмен: в несколько секунд он вернулся назад и задержал преступника, коим оказался известный в городе врач. А, может, и не мнилось такое городу, но на слуху было, это точно.
И доктор был. Такой неуклюжий, невезучий врач-травматолог Торопов, у которого всё в жизни было как-то невпопад, хотя специалист он был отменный. Но, как мы уже заметили, всё было у него невпопад: то в анекдот попадёт, то не угадает с анекдотом. Ехал как-то доктор в междугороднем автобусе в областной центр. Тишина, жара, скукота, вот и решил он народ поразвлечь светской беседой. В автобусе же за светскую беседу может сойти любой анекдот, лишь бы смешной был. Ну, скажем, вот такой. Идёт мужик с топором, а навстречу ему другой: «Мужик, ты где топор взял?». Первый молчит. Второй ещё назойливее пристаёт: «Мужик, ты где топор взял, скажи⁉». Первый опять молчит. Второй не унимается. Наконец первый не выдержал и говорит: «Пойдём за угол, расскажу». Через несколько минут выходит он из-за угла, топор от крови вытирает, а сам злой-презлой: «Где взял? Где взял? Купил!».
Автобус слегка рассмеялся. И вдруг сидящая впереди бабуся спрашивает неведомо у кого: «А кто же всё-таки этих женщин убил? Вот узнать бы». Ещё не отойдя от анекдота, наш доктор тут же выпаливает: «Кто убил? Кто убил? Я убил!». Шутка, конечно, неуместная, и все вяло улыбнулись. А ещё через день нашего шутника взяли по заявлению, может быть, той самой провокаторши-бабки. Разобравшись, отпустили, конечно, но по городу поползли слухи, будто доктор, оказывается, возглавлял наркомафию. Собратья по шайке его, конечно, выкупили из милиции или устроили побег, а теперь доктор скрывается и руководит всем этим жутким делом из подполья. Врач действительно вскоре уехал из города, потому что был он личностью известной, а язык мозолить объяснениями надоело.
Был ещё один, не менее анекдотичный случай. В милицию поступило письмо от неизвестной гражданки, которая заявила, что убийцей является брат некоего парня по кличке «Француз». Имени и фамилии его она не знает, адреса — тоже, но видела «Француза» в одном из районов города, где тот был в компании подозрительных парней, и она краем уха слышала, как он рассказывал про брата. После длительных поисков «Француза» нашли, но вот брата… Брата у него отродясь не бывало — ни родного, ни двоюродного, ни даже троюродного. А вот по слухам теперь выходило, что в городе организована банда, связанная с самой заграницей. Впрочем, подобным слухам город не верил, поскольку предостаточно было и более правдоподобных.
Как водится, для оказания помощи местной милиции начали наведываться в город коллеги из областного управления и даже из самого МУРа. Муровцы — те многое рассказывали провинциальным сыщикам про повадки маньяков, но дальше их неофициальных рекомендаций дело не двигалось. А ещё по предложению москвичей сформировали группы-ловушки из числа молодых сотрудников посимпатичнее: переодевали их в женскую одежду и ночами пускали прогуливаться в наиболее вероятных для совершения преступления местах. Эффект это дало вполне ожидаемый: было задержано несколько насильников, но серийный убийца оставался неуловим.
Женщин-сотрудниц в качестве наживки не привлекали, потому что очень уж жестокими были способы убийства, применяемые преступником, а рисковать женскими жизнями никто не хотел. Иногда парни, фланирующие по городу в женской одежде, даже попадали в забавные ситуации. Как-то молодой сотрудник гулял в женском образе по тёмной улице. Из переулка навстречу ему вышли нетрезвые аборигены, и один из них заинтересованно присвистнул: «Ух ты, глядите, какая шмара! Эй, а ну-ка иди сюда!». Его друг присмотрелся внимательнее к переодетому милиционеру и отвечает своему корешу: «Да иди ты на хер — я столько не выпью!».
Однажды утром в милицию в который раз позвонили. Дежурный Петровский, сняв трубку, услышал донельзя взволнованный женский голос: «Приезжайте скорее! На улице Пушкина нашли расчленённый труп!». Пока оперативники ждали машину, позвонили ещё несколько раз. Милиционеров встретила толпа народа, сбившаяся в кучу, как стая мокрых гусят (да простит меня читатель, но на улице опять шёл дождь: лето было такое, что тут поделаешь!). Главенствовала среди собравшихся женщина в тёмно-синем халате. «Вот сюда, — она указывала рукой на мусорный бак и тут же сыпала комментариями, — пошла я мусор выносить: только крышку подняла и увидела сразу. У меня аж волосы дыбом поднялись: она там лежит в чём мать родила!». «Жертвой» оказалась часть манекена, выброшенная, видимо, из магазина одежды, а вот насчёт «в чём мать родила» — верно: манекен и в самом деле был совершенно голым. Продавцы даже не набросили на него хоть что-нибудь — стыд прикрыть. Впрочем, стыда-то как раз и не было, потому как в наличии имелась лишь верхняя часть манекена.
А сколько ложных вызовов было по поводу семейных драм! Прикрикнет какая-нибудь подвыпившая супруга на благоверного своего, а соседи сразу — звяк в милицию: тут женщину убивают, мол, кричит она не своим голосом.
Рассказывали ещё, будто ходит убийца по городу в парике, с наклеенными усами и бородой, к тому же грим — всегда разный. Недавно утром шла по парку женщина на работу, а он — навстречу. Прошёл, потом вернулся и напал на неё. Она хвать его за волосы, а волосы так в руке и остались. Преступник же, совершенно лысый, убежал. Застеснялся, наверное, что лысый.
