Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав
Однажды в порыве откровения он поделился было своими планами с отцом. Тот посмотрел на Серёжку с таким недоумение и презрением, что парню стало стыдно и страшно: «Думаешь, эта вертихвостка дождётся тебя из армии? Держи карман шире! Это только в книжках про любовь красиво пишут, а в жизни… Да пока ты там будешь, она тут со всеми… Нашёл кому верить — бабе: да им от мужиков только деньги да ещё кое-что подавай!». Такого поворота Серёжка не ожидал. Отец мгновенно стал каким-то чужим и непонятным человеком, а с Серёжкиных глаз словно спала пелена: он взглянул на жизнь отца с матерью совсем другими, взрослыми глазами. Вспомнил, как ещё совсем маленьким бегал к матери в больницу, ведь это тогда её… отец, а сказали, что упала с крыльца. Через несколько дней после того разговора Серёжка подошёл к отцу, прямо глядя ему в глаза, и сказал: «Слушай-ка, если ты ещё хоть раз мать тронешь…» «Дурак ты, — снисходительно проронил отец, — а с дураком разговаривать — время попусту терять». С тех пор отношения между ними так и не наладились…
Годы учёбы летели незаметно, не оставляя следа ни в душе, ни в памяти. Да и сам он был в то время настолько незаметен, что, когда по прошествии нескольких лет зайдёт о нем разговор среди учителей, никто ничего особенного и не вспомнит: обычный, учился средне, ничем не выделялся, не пропускал занятия да и друзей вроде не имел. Хотя были друзья, но все какие-то временные, с которыми можно вместе сбегать в столовую, в кино, мяч попинать, а вот поговорить по душам… Да и бог с ними, у него была Наташка, с которой он мог и говорить обо всём, и молчать обо всём. Поговорить о том, как она будет дожидаться его из армии, о временах, когда он вернётся, и они снова будут вместе, а помолчать о том, что так тревожило его душу, то есть опять о том же: как она будет ждать его из армии, как он вернётся…
И вот этот день наступил. Она провожала его от военкомата, а когда Серёжка сел в автобус, бежала по асфальту мимо Дворца культуры и всё махала ему рукой. А когда автобус скрылся за мостом, Наташа заревела так, что подошла Серёжкина мать и еле её успокоила, а, успокоив, сказала: «Заходи хоть иногда, Наташенька». Но визита предполагаемой снохи так и не дождалась…
А ещё через год написали Серёжке в армию, что она с другим. Сначала появилось острое желание покончить с собой, благо оружие рядом, потом — рвануть домой (служил он недалеко, в Омске) и самому во всём разобраться. Но ни тот, ни другой варианты не подходили, а потому пришлось Серёжке сжаться, собрать чувства в кулак и отслужить положенное. Повзрослевший, раздавшийся в плечах, на которых желтели широкие полоски старшего сержанта, возвращался Серёжка домой. Встретили его дома мать с отцом (сестра Галя уже жила в соседнем городе, имела свою семью) тихо, по-семейному. Больше всего на свете боялся Серёжка язвительности отца: «Ну и что, дождалась тебя эта вертихвостка (хорошо, если грубее слова не подыщет)?». Но отец молчал, чувствовал, что и так нелегко сыну.
Время, как известно, залечивает всё. Вроде и эту рану залечило, во всяком случае, внешне. Ну, а что внутри было — тайна необъяснимая: заглянешь ли в чужую душу? Стал Серёжка угрюмым, неразговорчивым, как говорят, себе на уме. И это, вроде бы, тоже время вылечило. Познакомился с Маринкой с соседней улицы. Мать Маринки нахвалиться другом дочери не могла: умный, вежливый, и дверь перед тобой откроет, и сумки поднесёт, да и с цветами каждый день — где это в наше время видано? Внешность — лучшего и желать не надо. Нет-нет, да и о свадьбе подумывалось: ну чем не пара?
Но дружба эта, начавшаяся так хорошо, закончилась мгновенно и непонятно: перестал Серёжка приходить в гости, а на вопрос матери, что случилось, Маринка ответила: «Не хочу я его видеть и дружить с ним: противный он, ревнивый». Ни в какой из Серёжкиных характеристик такие слова не встречались. А по армейской характеристике выходило, что не было солдата авторитетнее, смелее, быстрее и смекалистее. И не ведало армейское начальство, что, демобилизовавшись, поехал Серёжка в свой небольшой сибирский городок с целым арсеналом: и патроны, и лимонки, и даже детали автомата примостились среди его нехитрой солдатской амуниции. Знали бы — другую дали бы характеристику…
…Стоял обычный июньский вечер, по городу шли автобусы, переполненные гражданами, уставшими после рабочей смены и мечтающими добраться до дома, чтобы, сделав короткую передышку, заняться опять же делами, только домашними.
Ближе к ночи небо покрылось тучами, периодически являя взору землян далёкие, сбившиеся в кучу созвездия. А к утру небо разразится дождём, и когда в горотделе милиции раздастся очередной звонок с трагическим известием, группа оперов будет шлёпать по лужам, ругая и проклиная неведомого и неуловимого убийцу.
А пока он идёт по вечернему городу, вспоминая ушедший день, как вереницу привычных, так похожих друг на друга событий.
На работе всё, как всегда. Правда, когда в забое пропылённые, уработанные мужики присели перекусить, один из них, развернув «тормозок», всё же ковырнул нашумевшую тему: «Вчера соседскую девчонку какой-то гад пытался изнасиловать. Говорят, в городе шайка завелась: убивают, насилуют, чтоб у них руки отсохли, да ещё что-нибудь…» «Да ну, какая шайка — это всё я», — шутливым тоном влился в общий разговор он. «Сиди уж, ты и мухи не обидишь, какой из тебя убийца», — рассмеялись мужики.
А он вспомнил вчерашнюю девчонку-акселератку, эмансипе, разукрашенную, как китайский болванчик. Сначала она шутила, остроумно парировала, а потом, когда дошло до дела, такой вой подняла, что срочно пришлось ретироваться. Да ну её — не первая, не последняя.
С этими мыслями он и шёл по городу. Временами вспоминалась сегодняшняя ссора с женой. Впрочем, женским соплям и слезам он никогда особого значения не придавал: покричит да отстанет. Баба есть баба, и хорошего ждать от неё нет ни смысла, ни желания. За два года семейной жизни жена стала для него некоторой частью домашнего интерьера: шкафом, кроватью… Нет, пожалуй, не больше, чем кроватью, ибо всё остальное было такой серенькой повседневностью, что даже память тратить на это не хотелось. В женщину-личность он не верил вообще, а когда в шахтёрской бригаде заводили разговор о любви и о женских достоинствах, он просто молчал, наверняка зная, что это — только слова, а в жизни всё совсем иначе.
Его внимание привлекла идущая впереди женщина. У ресторана «Праздничный» стояла полупьяная толпа. Женщина с опаской подняла на стоящих глаза, но всё же продолжала следовать дальше. Переходя улицу на перекрёстке, она оглянулась, и он успел заметить светлые волосы, большие глаза. Дальше они шли вдвоем: она, уставшей походкой, погруженная в свои мысли, и он — с мыслью о том, как же заговорить и как отреагирует женщина. Впрочем, на этот случай у него всегда имелась готовая фраза: «Давай переспим, а⁉». Пользовался он ею в последнее время частенько: некоторые реагировали, резко ускоряя шаг, потом бежали, некоторые — более смелые или доверчивые — пытались отшутиться. А некоторые отшучивались и… соглашались. Но встречались такие очень редко, а некоторые уговаривали, советовали не нарушать закон, угрожали последствиями.
Помнится, в начале мая он впервые применил своё оружие — обычный молоток, который и сейчас был с ним. Молоток всегда лежал в кладовке, и никто из домашних не подозревал, что иногда он становится орудием смерти. Именно о нём упоминалось во всех медицинских и милицейских заключениях: «Телесные повреждения нанесены тупым твёрдым предметом». Сейчас убийца сжимал его в кармане брюк, не будучи ещё окончательно уверенным: пустит сегодня молоток в ход или нет.
Запомнилась первая жертва, подвыпившая молодая женщина, неожиданно вынырнувшая перед ним из темноты. Она попыталась было убежать и даже закричала в надежде на какую-либо помощь. Вот тогда он и ударил её молотком сзади по голове, а потом оттащил женщину в кусты, где она пришла в сознание и поведала ему, что сбежала из больницы, где лежит на сохранении беременности. Они даже почти разговорились: она предложила ему сигарету, рассказала, что накануне ходила гадать к одной знакомой старухе, что живёт в районе базара, и та нагадала ей что-то очень хорошее, а вот теперь предсказания гадалки не сбываются, потому как получить по голове — хорошего мало. Он хотел было отпустить ее, но вспомнил, что, когда прикуривал, она могла рассмотреть его лицо и опознать при случае.
