Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём

— Такое забудешь.

— Ну вот. Отец его погиб в бою с бандой Юсуфзы. Тогда же бандиты захватили в плен нескольких наших. Среди них и офицеры есть.

Шеф замолчал, строгий взгляд его устремился куда-то вверх, к Дастиджумскому перевалу.

— Начальство договорилось с Юсуфзой об обмене пленными. И обмен этот будет проходить на нашем участке, — докончил начальник заставы.

Глава 14

— И как ты, Александр, раскусил их, а? — Спросил подполковник Давыдов ухмыляясь.

Начотряда приехал вечером, аккурат к нашему боевому расчету. Он поздоровался с бойцами, но ничего нам не сказал. Лишь вежливо ждал у правого плеча Тарана, пока тот не проведет расчет как надо. Пока не назначит каждого на службу на новые сутки.

Когда шеф закончил, Давыдов только обратился к нам с кратким напутственным словом, похвалил, сказав, что мы отлично несем службу. Отлично защищаем вверенный нам участок государственной Границы.

И хотя слух о том, что начальство замыслило обмен пленными, быстро разнесся по заставе, Давыдов так и не сказал нам, зачем приехал. Ни словом не обмолвился об обмене. И для нас, и для Тарана это пока что оставалось тайной.

Когда расчет закончился, и шеф отпустил часть из нас готовится к службе, а часть на ужин, Давыдов, высмотрев меня в массе личного состава, подошел, поздоровался. Задав несколько дежурных вопросов, он, наконец, спросил о недавнем происшествии с «пастухами».

— Их груженый ишак показался мне слишком подозрительным, товарищ подполковник, — пожал я плечами, — на кой черт его так нагружать, когда до пастбища полчаса пешком?

Давыдов одобрительно кивнул. Улыбнулся.

— Проницательно, Саша. Ты не потерял бдительности даже в такой, казалось бы, очевидной ситуации. На первый же взгляд все было совершенно понятно, ведь так? — Улыбнулся Начотряда.

— Так. Но, как говорится: «все, да не все».

— Вот именно. Побольше бы нам таких пограничников, что в любой ситуации остаются начеку, — Давыдов странно и очень задумчиво прищурился. Потер белесый от едва прорастающей, седой щетины, подбородок. — Думаю, из тебя бы получился отличный офицер. Более того — отличный начальник заставы.

— До такого мне еще далековато, — улыбнулся я в ответ.

— Пока да, — серьезно кивнул Давыдов, — но движешься по службе ты быстро.

Он указал на мои лычки младшего сержанта.

— Я смотрю, уже носишь лычки старшего сержанта? Таран молодец. Быстро исполнил мой приказ на повышение.

— Так точно, товарищ подполковник. Быстро.

— И правильно сделал. Одобряю. Короче, — Давыдов посерьезнел и сделал такое лицо, будто бы собирался меня ругать, — я был бы рад иметь в подчинении, у нас в отряде, такого офицера, какой бы из тебя получился. Ты как? Решил уже после армии поступать в училище?

— Как я уже вам говорил, товарищ подполковник, — улыбнулся я, — я без армии себя не мыслю. Но пока что мне нужно до дембеля добраться. А дальше уже думать об училище. Тут на службе, много других дел, что из головы не выходят.

— Одобряю, — снова кивнул Давыдов. — Очень хорошо. Ладно. Бывай, Саша. Таран, пади, меня уже в канцелярии ждет.

Я встал смирно, отдал подполковнику честь. Тот тоже взял под козырек, а потом направился через плац к зданию заставы.

— Приятного аппетита! — Вошел в столовую Вася Уткин.

На заставе существовал приятный обычай, который каждый соблюдал неукоснительно: если зашел в столовую, обязательно пожелай всем приятного аппетита. Поступали так все: и офицеры, и простые солдаты.

Никто и никогда специально не рассказывал, что полагается делать именно так. Однако молодые смотрели на стариков и перенимали их образ поведения. Да и офицеры не отрывались от коллектива.

Уткин сходил за порцией к Гие на кухню, потом сел за один столик со мной, Стасом, Малюгой и Климом Вавиловым.

Улыбчивый, добрый и наивный Клим очень изменился после смерти отца.

Если раньше системщик был, что называется, «душа нараспашку», теперь стал он замкнутым и мрачным. Хоть и был он отчасти наивным и немного флегматичным, а иногда даже терпел добрые насмешки от погранцов, с ним охотно дружили. Знали, что не подведет, когда будет нужно.

Теперь после смерти отца, Клим мало с кем разговаривал, а если и говорил, то только по службе. Много времени старался проводить в одиночестве, если ему позволяли обстоятельства. Например, на теоретических занятиях и политподготовке садился один. Пытался, если получалось, обедать в одиночестве.

Сегодня у него не вышло. Людей в столовую набилось много, и Клим выбрал для себя единственное свободное место.

Хотя он и сел с нами, мы не торопились с ним заговаривать. Стасу, Малюге и Васе Уткину неловко было с ним общаться. Я понимал, что они просто не могли подобрать слов, чтобы как-то поддержать его в такой беде.

А еще я понимал, что слов подбирать и не нужно. Тут можно было лишь перестрадать. Перетерпеть боль потери самостоятельно. И только от человека зависимо — станет он после такого сильнее, или же сломается. Судя по тому, что Клим исправно нес службу, я надеялся на первый исход.

Только тогда, когда рана начнет понемножку зарастать, можно попытаться поддержать его словом. Сейчас же — лишь делом. В частности, справной службой, чтобы исполнять все как надо и никому, в том числе и Климу, не доставлять лишних проблем.

Ведь я прочувствовал все, что ощущал сейчас Клим на собственной шкуре. Помнил, как после смерти Сашки, иной раз воспринимал любые слова поддержки в штыки.

Молодая горячая душа… Ничего не поделать. Кажется ей, что никто на свете не может поддержать правильно, дать правильный совет. Почувствовать точно такую же боль, как чувствует она сама.

— Так что? Никто не знает, чего приехал начотряда? — Спросил Уткин и сунул в рот полную ложку макарон, щедро сдобренных жирной тушенкой.

— Так он нам как бы не отчитывался, — пожал плечами Стас. — Ну приехал и приехал. Меня больше волнует вот что: обмен пленными с духами. Мы такого еще ни раз не проводили. Потому не пойму, как это будет? Вчера друг друга стреляли, а сегодня вот так, стоим напротив друг друга и улыбаемся?

— Улыбаться никто не просит, — ответил я, загребая хлебом макароны в ложку, — главная задача — наших вытащить, кто у них в плену. А наша, кто будет все это действие охранять — проследить, что б все прошло без сучка и задоринки.

— Глупости все это, — вдруг буркнул Клим.

Малюга и Стас с Васей Уткиным недоуменно переглянулись. Замолчали. Я тоже не говорил ни слова. Только наградил Вавилова серьезным взглядом. Он тут же спрятал от меня глаза.

— Глупости весь этот обмен, — продолжал мрачно он, — будь моя воля, я б с этими сукиными детьми, с этими зверями, ни словом не обмолвился. Всех бы в расход. Не успели бы до переправы дотопать — накрыл бы их из артиллерии, и дело в шляпе.

— Клим, ты чего? — Удивился Стас.

Внезапно в столовую зашел политрук Пуганьков. Зашел и не пожелал «приятного аппетита». Некоторые из пограничников, в том числе и Вася Уткин, окинули его укоризненными, но мимолетными взглядами.

— А наших? Наших пленных, кого они с собой поведут, тоже накрыл бы? — Спросил сразу, как обернулся к нам, Вася Уткин.

Тон его был жестким и полным недовольства.

— Душманы — крысы, а не люди, — со злой раздражительностью пробурчал Клим, — верить им — себя не уважать. Они ж даже воюют, как шакалы. Кусают исподтишка, а потом бегут, поджав хвост.

— Клим, успокойся ты, дружище, — примирительно улыбнулся Стас, — чего завелся с пол-оборота.

— С пол-оборота, значит? — Проговорил Вавилов холодно, потом громче и злее: — С пол-оборота⁈

Погранцы, что сидели вокруг, стали переглядываться, оборачиваться к нашему столику.

— Клим, — строго сказал я. — Перегибаешь.

— Да⁈ Перегибаю⁈ А если бы они бы его отца убили⁈ Как бы он тогда заговорил⁈

С этими словами Вавилов указал на перепугавшегося Стаса Алейникова.