Честное пионерское! Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
Парк показался мне неухоженным. Радовала густая листва деревьев, журчавшая в бассейнах с фонтанами вода, счастливые лица бегавших по аллеям детей. Но старый асфальт тротуаров изобиловал трещинами и буграми (выпирали из-под земли древесные корни), детские площадки смотрелись убого и уныло, а цвет зелёной листвы местами «разбавляли» лишь выгоревшие на солнце красные полотна агитационных баннеров. Я с удовольствием слушал птичье пение, поглядывал на игравших в классики и догонялки дошколят (со скамеек за ними и за мной наблюдали бдительные старушки). Почувствовал себя ребёнком… ненадолго.
И вновь ощутил себя взрослым человеком, когда вышел на проспект Ленина: там я заглянул в магазины.
Прошёлся по просторному залу гастронома — убедился, что в советской торговле ещё не всё так плохо… как станет через пару лет. Взглянул на хмурые лица продавцов, понаблюдал за мухами (ползавшими по полкам с продуктами). Напомнил себе, что это не мои работники не следили за чистотой и за правильной выкладкой товара. Полюбовался на вымпелы с надписями «Коллектив коммунистического труда», «Победитель в социалистическом соревновании», «Мы придём к победе коммунистического труда». Увидел доказательства правдивости Надиных рассказов о том, что за птицей и мясом нужно ехать на городской рынок.
Прогулялся я и по трём этажам «Универмага» (помню, как любил туда захаживать в том, в «прошлом» детстве). Но теперь не стремился свернуть в детский отдел. Заглянул в промтоварный (присмотрел несколько любопытных вещиц). Полюбовался на бытовую технику (отметил для себя швейные машинки Подольского механического завода). Взглянул на длинные ряды мужской одежды (серо, практично, по-советски добротно). На печальных женщин, бродивших по рядам с дамскими нарядами (не увидел на их лицах радости от шопинга). Подышал жуткой смесью ароматов в парфюмерном отделе.
И пришёл к выводу, что Советский Союз (и Великозаводск в частности) — непаханое поле для коммерсантов. Мне вдруг представился восторг владельцев иностранных торговых сетей, вошедших на этот рынок в девяностых годах. Ведь СССР сейчас (а через пять-семь лет тем более) — словно райские кущи для любого грамотного производителя «товаров народного потребления». В мою бытность владельцем небольшой торговой сети я и мечтать не мог о настолько шикарных условиях для работы: почти полное отсутствие конкуренции, наличие денежных средств у населения и огромный спрос на широкий спектр товаров.
«Спекуляция, — промелькнула в голове мысль. — От двух до семи лет с конфискацией имущества — вот чем обернулась бы сейчас моя торговля».
Я с любопытством разглядывал одежду людей, пока бродил по улицам Великозаводска. Но так и не составил представления о современной моде. Во что бы та сейчас ни предписывала одеваться советским гражданам, но в её распоряжения вносила свои коррективы погода. Летняя жара удачно справлялась с модными веяниями: штаны-бананы, о которых мне рассказывал в больнице рыжий сосед, повсеместно уступили место шортам, коротким юбкам и лёгким сарафанам. Я с удовольствием рассматривал загорелые женские ноги (будто позабыл о своём нынешнем возрасте). Провожал взглядом красивых женщин.
Повстречал я на своём пути и с детства запомнившиеся мне уличные автоматы по продаже газированной воды — понаблюдал за тем, как люди бесстрашно пользовались «общими» стаканами (будто во времена, когда не знали о микробах и вредоносных бактериях). Подышал я и пропитанным пивным запахом воздухом около большой бочки; а вот бочки с разливным квасом мне не встретились. Вспомнил я и современное мороженое. Но только его внешний вид: не просил у Нади денег на подобные излишества. Заценю «пломбир из детства», когда разживусь собственными деньгами. Тогда же воскрешу в памяти и вкус советских «разливных» соков.
Домой возвращался мимо отцовских окон (теперь там не мой «дом»). Взглянул на шторки, на отражения деревьев в оконных стёклах. Замедлил ход. Ни отца, ни Пашу Солнцева так и не заметил. Взгрустнул. Почувствовал, как навалилась усталость (будто налились свинцом и потяжелели одежда и обувь). Пусть я и отдыхал сегодня с десяток раз на разогретых солнцем скамейках, но к обеду едва переставлял ноги. Мысли о супе и макаронах с сахаром появлялись всё чаще и уже не вынуждали меня брезгливо морщить нос. Невольно вспомнил о запечённых свиных рёбрышках (очень уважал это блюдо… раньше) — обязательно угощу им Надю (в скором будущем).
Среда (первое августа) стала для меня отметкой, когда «пора было волноваться». Все мои планы требовали от поскорее увидеться с Елизаветой Павловной Каховской (а лучше — сразу с её мужем) до конца этой недели (следующий вторник — крайняя дата!). Но телефон молчал (не названивали даже Надины подруги, от которых ещё недавно не было покоя по вечерам). Я временами снимал трубку — проверял, раздавались ли в ней гудки. Прислушивался, когда звучали за дверью шаги. Иногда выходил на балкон: размышлял там о «новом» будущем, посматривал на дорогу (провожал взглядом все белые «Жигули»).
Надя Иванова трактовала моё поведение по-своему. Она считала, что я заскучал «в четырёх стенах». Всё норовила завлечь меня то в кинотеатр (сейчас я считал это напрасной тратой денег), то на пляж (пусть доктор и не рекомендовал мне этим летом купание в реке). Кормила подтаявшим эскимо (самым обычным — «восхитительного вкуса из детства» я не почувствовал). Принесла домой стеклянную бутылку с «Пепси» (убедил её в будущем не совершать подобных глупостей). Усаживала рядом с собой около телевизора — для «семейного просмотра» телепередач. Предлагала научить меня выпекать оладьи — вежливо отказался.
А ещё Надежда Сергеевна выискивала во мне признаки волнения перед неумолимо приближавшимся первым сентября. Вызвалась стать моим репетитором: предложила вместе с ней повторить программу по предметам за третий класс. Убеждала: нет ничего ужасного в том, что я забыл те или иные темы из учебников. Будто невзначай рассказывала мне таблицу умножения. Я сделал в уме пометку: выяснить до осени достаточный для третьеклассника уровень знаний. Поскольку уже почти не сомневался, что вновь окажусь за школьной партой. Вот только не хотел бы в школе привлекать к себе лишнее внимание.
Каховская напомнила о себе в субботу. Когда я уже сам подумывал набрать её номер (проявил выдержку: отложил свой звонок до воскресенья). Елизавета Павловна позвонила ближе к восьми часам вечера, когда я уже плескался в ванне. Разговаривала она с Надей. Женщины беседовали около получаса (будто давние приятельницы). Я слышал из ванной, что Надежда Сергеевна с кем-то «жужжала» по телефону (обсуждала моё здоровье; рассказывала о том, что уже раскроила ткань на школьную форму; перемывала косточки моему классному руководителю). Но представить не мог, что она так долго болтала именно с Зоиной мамой.
Надя сообщила, что я на завтра приглашён к Каховским. Говорила об этом радостно, с гордостью (словно меня ждали в Кремлёвском дворце). Сделал вывод, что Миша не очень-то много общался с одноклассниками (вне школы). Его редко куда-либо зазывали (если такое вообще случалось). А потому Надежда Сергеевна восприняла мой будущий визит к Зое (скорее, к её маме), как несомненное достижение. Будто считала, что её сын перестал быть изгоем, а то и вовсе попал в клуб избранных. Я её восторгов не разделял — прикидывал, что именно понадобилось Каховской.
Ведь не случайно же Елизавета Павловна пригласила меня именно на тринадцать ноль-ноль. Чтобы просто вручить мне деньги за подвески, не уточняла бы время — лишь сообщила бы, что будет дома в такой-то промежуток дня. А так получалось, что к моему появлению она готовилась (или запланировала некое событие). Очень надеялся, что попаду всего лишь на «торжественное чаепитие» (можно и не торжественное). Однако чувствовал, что так легко не отделаюсь. «Ты представлял, на что шёл, когда спасал девчонку, — сам себе сказал я. — Потому успокойся и не жалуйся».
