Лев Соколов - Последний брат
— Ну, раз так решил… — вздыхает женщина. — Вечно вы куда-то едете, на месте вам не сидится…
— Будешь ждать? — спрашивает Улеб.
— Ждать не буду. Буду рада, если вернешься, — отвечает женщина.
Улеб хмыкнул, откинулся, и тихонько затянул:
По мосту калинову,
Да по другу малинову,
Шел-пошел парень молодой,
На нем синий кафтан,
Да кушак золотой.
Парень шел под окном,
В окне девка с полотном.
Молодца увидала,
Полотно вниз спускала.
Полезай мил-друг в окно,
Не порвется полотно.
Молодец в окно вскочил,
Девицу не огорчил.
Ей пришелся по нутру,
И ушел лишь поутру.
— Это на твоем родном языке? — спрашивает женщина.
— Ага.
— А про что?
— Да про нас с тобой.
— Про нас? — смеется женщина. — А такое там есть, раз про нас?
Полусжалась её ладонь на груди, чувствует Улеб кожей ласковые когти.
— И такое есть, — кивает Улеб.
— А такое? — Жаром вкатывается её шепот ему в ухо. Ладонь, массируя, неторопливо поглаживая, ползет все ниже.
Тоска долой — проснулся зверь!
* * *— Фока, Фока… — засмеялась грудным смехом девушка. — И кто тебе имя то такое дал — Тюлень? Не Тюлень ты, Фока, больно ловок. Тюлени-то, говорят, лежебоки неуклюжие. А ты меня просто загонял…
— Это они, говорят, на суше. А в воде — только фьюхх!
— Тебе значит, тоже нужна особая среда?
— Всем нужна своя, особая среда, чтоб себя показать, — задумчиво ответил Фока. — И всё хорошо в свое время и в своем месте.
«Вот и ты хороша здесь, и сейчас», — подумал Фока. Но вслух этого, конечно, не сказал.
— Любишь меня? — внезапно и так некстати, как будто они это специально тренируют, спросила девушка.
— А как же, — нежно ответил Фока.
* * *Трофим лежит в одной из комнат дома Геннадия, обняв… травяной куль подушки. Эрини, стало быть, как и положено благовоспитанной незамужней девушке, спит в отдельной комнате. Боже мой, обычно у людей такого достатка как Геннадий не бывало в домах столько комнат… Зачем ему столько?… Послал же Бог будущей тещей Панфою… Геннадий сам солдат, он бы понял. Но Панфоя в вопросах чистоты строга как вселенский собор. После свадьбы — и ни в какую до. Свадьба должна была вообще-то состояться вскоре после окончания Трофимом учебы, но неожиданная поездка спутала планы… Теперь Трофим был ей даже как-то и не рад. Совсем не рад. Завтра он распрощается с Эрини надолго. Он перевернулся на другой бок. На другом боку ничего хорошего не оказалось, и он перевернулся на прежний. Была бы Панфоя чуть менее строга — он бы уже давно обнимался с Эрини. Или был бы он сам чуть менее честен и не держал данного обещания по гулящим девкам не блудить, — лежал бы уж хоть где-нибудь. Но — как любил говаривать щеголявшей латынью Тит — «пакта серванда сант». Или, как добавил бы Улеб — давши слово, держись. Улеб… Улеб-то сейчас, поди, шустрит со своей патрикиянкой. Трофим почувствовал укол зависти к Улебу. А вот взять, прокрасться сейчас по коридору к комнате Эрини и!.. Но нет. Он не вор, и даже свое не будет красть в чужом доме. Трофим тяжко вздохнул. Бог терпел и нам велел…
И снова перевернулся на другой бок.
Сон сегодня приходил к Трофиму трудно.
* * *Юлхуш сидел на кровати и смотрел на Амара.
— Мне это не нравится. Совсем не нравится…
Амар коротко глянул в ответ и снова вернулся к виду, что открывался в узкое окно. В той стороне, на которую выходило окно, катило свои волны море. Только его отсюда не было видно. Их дворцовое жилище располагалось для этого слишком низко. Из окна видна только часть стены и деревья. И тем не менее близость моря чувствовалась хотя бы обилием птиц, что изломанными черточками виднелись в небе. Море — великий кормилец… Амар, как и многие степняки, не любил большой воды. Она была непривычной угрозой. Но долгое время, живя в городе Константина, расположенном на побережье, он привык к морю. Было что-то завораживающее в том, как в ветреную погоду оно катило на берег свои волны, одетые пеной, белой, будто самая лучшая шерсть. Казалось, будто морской пастух гонит на берег неисчислимую отару белоснежных овец. А в спокойную погоду оно было голубым, будто небо-отец прилег отдохнуть на землю. Блики солнца на воде беспокоили глаза и мешали смотреть долго. Море чем-то было похоже на степь. Такое же бескрайнее, и в нем можно было повернуть, куда хочешь, и выбрать любую дорогу. Амар хотел бы увидеть морской простор сейчас. Он внезапно почувствовал, что устал от узости города, где куда ни кинь взгляд, натыкаешься на преграду, сделанную руками человека. Пойти что ли, попросить слугу, чтоб его выпустили к морю? От друзей он слышал, что здесь недалеко гавань, прозванная Вуколеоном за статую быка…
Но мысль о том, что для этого надо увидеть лицо слуги и лица стражей, отравила желание. Плохо жить во дворце, когда он не твой. Когда ты ценный, но не влиятельный гость. Ты и не пленник вроде, но вокруг столько стражи, которая следит, чтобы ты не пошел, куда не следует, и это в конце концов навевает хандру. Пойдешь — кто-то обязательно увяжется следом. Нет уж, лучше посижу здесь. Все равно осталось недолго…
— Мне это не нравится, — повторил Юлхуш.
— Что не нравится? — спросил Амар, поняв, что Юлхуш не отстанет, и заранее предчувствуя ответ.
— План императора.
— Чем же?
— Всем! — мрачно буркнул Юлхуш. — Слишком много положено на волю случайности. Что если мугольские провожатые все-таки сойдут с прямоезжей дороги? Что если люди твоего деда перепутают место или опоздают?
— Тогда нам придется надеяться на себя и бежать самим. Лошади у нас будут, будут луки, и будет, чем развести огонь.
— Одно дело — тихо улизнуть из лагеря. Нескоро тогда хватятся. Другое — если придется уводить из него лошадей, — покачал головой Юлхуш. — Туго нам придется, если разминемся с людьми твоего деда… А еще… Что если… — Юлхуш опасливо понизил голос. — Что если и нет у императора никакого плана? И с дедом твоим он не сносился? А тебе все так сказал, чтобы ты, без сопротива, сам ехал к своему брату, как муслимский жертвенный баран на убой?
— Тихо, Юлхуш, тихо! — Предостерегающе вскинул руку Амар. — Даже в степи всегда найдется нора, откуда торчат уши мыши. А мы не в степи…
— Но что если так?! — перейдя на свирепый шепот, настаивал Юлхуш. — Ты сам-то думал об этом?
— Думал, — нехотя отшепнулся Амар. — Я обо всем думал. Трудно верить людям во времена, когда даже родные братья грызутся как звери.
— Думал, и что?
— Император сказал: если я сбегу у него в державе, он сделает все, чтобы меня вернуть. — Помолчав, признался Амар. — В Романии живет много людей. Земли свои она держит давно. Все тут сложилось как единое тело. Трудно скрыться. А в Мугольском улусе только сеть застав связывает страну. Гонцы и почта ходят быстро. Войска перебрасываются быстро. Но мало муголов на столько земель. Много народов еще помнят былую волю. Там легче затеряться. Значит, и бежать мне лучше в мугольских владениях. Так что всяко надо ехать туда…
— Затеряться легко, когда уже убежал. А вот дадут ли тебе это сделать…
— Если бы император хотел меня просто отдать, то не послал бы со мной свой эскорт и не послал бы моих друзей. Передал бы меня мугольской страже, и дело с концом. Нет, хитрит. Значит, есть ему во мне выгода.
— А какая ему в тебе выгода?
— Рано о том думать, Юлхуш… Другие у нас сейчас дела. Сам говоришь — голову бы унести. — Амар снова посмотрел в окно. — Меня больше совесть когтит, что мы нашим друзьям ничего не говорим о том, что у них под боком происходить будет. И уйдем, не попрощавшись. Ничего не объяснив.
— Э, нет, — помотал головой Юлхуш. — Не надо им ничего говорить. Меньше знают, крепче спать будут. А задергаются — тебя погубят. Опасность не им грозит, а тебе.
— Все равно. Грешно друзей вслепую рядом с бедой водить. Искать меня будут, когда пропаду. Тревожиться. Неужели сам так не думаешь?
— Они друзья мне стали за эти годы, да, — согласился Юлхуш. — Но ты мой анда. Тебя я дал клятву защищать твоему и своему отцу. Это больше. И если для того, чтобы вытащить твой хребет из-под каблука Хунбиша, нужно промолчать друзьям — это правильно. Пусть потревожатся. Пусть ищут, засыпают вопросами муголов из эскорта. Так оно совсем взаправду выйдет. Так и надо.
— Не знаю, Юлхуш…
— Я знаю. И если тебя совесть грызет, считай, взял я на себя эту вину. Потом, когда-нибудь расскажем им все. Так они тебе сами скажут, что так и надо было.
Амар хотел что-то сказать, но смешался, задумался, и замолчал.
И в этот момент раздался стук в дверь.
* * *Император Диодор шел по зале. Ему не нужно было оглядываться, дабы удостовериться, что идущие за ним не отстают. Одна из привелегий властителя. Все придворные подстраиваются под тебя, забывая в твоем присутствии и возраст и одышку, или же наоборот, укрощают молодую прыть… Сейчас за ним поспешал мугольский посланец, личный императорский секретарь, да еще пара тихих слуг в длинных одеяниях. Эти и свет зажгут, где темно, и дверь отворят, и отменно сработают длинными кривыми ножами, если гость вдруг обнаружит недоброе к нему, к Диодору. Такие слуги ближняя защита, не менее нужная, чем молодцеватые здоровяки дворцовой стражи в богатых доспехах, застывшие по обе стороны двери, к которой идет Диодор. Император подошел, и воины у двери звучно отсалютовали ударом древок копий в пол. Слуги отворили дверь, и Диодор с сопровождающей процессией оказался в гостевой части дворца.
