Трудовые будни барышни-попаданки 3 (СИ) - Дэвлин Джейд
— А ну, отставить! — сердито рявкнула я, припомнив мужа и его командный, хотя вроде и негромкий голос. — Калека мне нашелся! Подумаешь, мелочь, морду обжег! Руки-ноги целы, глаза не пострадали. Да и то, что для хорошего мужика надобно, тоже, гляжу, не пострадало! Так что прекращай ныть, и чтоб лечился как следует!
Даже сквозь ожог было видно, насколько шокированно Алексейка покраснел. Впрочем, как ни забавно, я ведь даже из барского образа не выпала, намекая на такие «неприличности». Здесь не светский салон Петербурга, помещики и помещицы давешней зимой, наезжая в гости, вовсе не стеснялись ни похабных сплетен, ни соленых шуточек. А если верить биографам того же Пушкина, да и вспомнить его веселую историю про царя Никиту, в высшем свете тоже знали, с какого конца за хороший матерок взяться.
Парень краснел и молчал все то время, пока я промывала его ожоги крепким холодным настоем чая, хотя по нему видно было, что это действительно помогает. А я сосредоточилась на лечении и мысленно составляла подробную инструкцию для Аннушки. Сразу было понятно, кто тут будет лучшей сиделкой, ничего не напутает и капризов больного не потерпит. Очень уж она красноречиво насупилась, когда Алексей ее гнать стал.
— Не будь дурнем и глаза открой, коли Бог их тебе оставил. Смотри, счастье свое не упусти. Мало кто из женщин так решительно свою любовь ждет и никаких невзгод не пугается, — сказала я, закончив обрабатывать ему спину и щеку. — Другим-то с первого взгляда видно — любит она тебя, хоть целого, хоть горелого. А еще, хоть она и сирота, однако самая богатая невеста в Егорово. Ни у кого не будет такого приданого на свадьбе. Верность свою ты доказал, а если ум не сгорел — знаю, не сгорел, — послужишь мне и дальше.
— Не нужно мне ее приданое, — упрямо поджал губы парень.
— Это вы сами договаривайтесь, что нужно, что нет. Мое дело господское: благословить, как к согласию придете. А ты доброго совета послушай — цени верность выше глупости. Все, отдыхай. А мне и других людей проведать надо.
Я оставила этого упрямца засыпающим. В это время как раз вернулась Анютка и с порога упрямо набычилась, что твой барашек перед боем.
Ободряюще улыбнувшись ей, я вышла. К бабке не ходи, на мясоед мы тут свадьбу и сыграем. Характер у девки — огонь. Эта и сама мозгов не растеряет, и миленку своему прочистит, дай ей только время. Вот пока лечить Алексейку будет — и управится.
Подарю им обоим вольную к венчанию. Хоть на их счет душа будет спокойна.
А сейчас надо возвращаться к своим проблемам. Кстати, как вернется Федька, посланный к капитану-исправнику, дать отдых да отправить с новым письмом. Или другого гонца — сообщить о бегстве Ласкайки, сопряженном с уголовным преступлением. Прости, Миша, но теперь этот беглый — твоя забота. Ты профессионал, ты лучше справишься.
Глава 30
Федька вернулся на пятый день. Я уже начала тревожиться, но пока что — умеренно. Посыльный получил строгое указание: письмо только в руки Михаилу Федоровичу! Никаких «передайте». Вручить и получить ответное послание. Мужик не увесистый, коняшка — добрая, не устанет от тюка с дополнительной теплой одеждой. Она, кстати, стала актуальна. Сухую погоду сменили дожди, а когда они кончились, похолодало почти до нуля. Старики толковали приметы как обещание ранней и снежной зимы. Кроме примет, я уважала поговорки, поэтому сани были проверены еще летом.
Сначала я услышала не Федьку, а Павловну.
— Да погоди ты, куда тебя несет на барскую половину! Хоть переобулся бы с дороги аль обувку почистил! Смотри, грязи столько натащил, ирод царя небесного!
— К барыне мне спешно надо, — неуверенно бубнил в ответ Федор.
— Пусти его, Павловна, он с важным, — сказала я, выглядывая из кабинета в коридор. А сама вздрогнула от налетевшей тревоги. Много раз твердила своим людям: добрая весть может подождать, но дурная промедления не терпит. Федька урок явно выучил.
Действительно, по коврам гонцу гулять не следовало: сапоги, выданные под поездку, были забрызганы по голенище.
— Как съездил, Федор? — спросила я, едва гонец переступил порог. — Письмо от капитана-исправника привез?
— Лихо вышло, барыня, не привез, — помотал головой Федька.
— А мое при тебе?
— Нет, — еще тише ответил посланник, сжимая в руках мокрую шапку, — отдать пришлось.
«На конюшню! В солдаты! Надо было тебя жуликам оставить — бурлак бы вышел хороший! Нет, к саням привязать вместо поросенка — приманка для волков. На что ты еще годишься⁈»
М-да. Про себя, конечно, можно сгоряча и не так ругаться. Обещать все кары небесные. Но молча, в мыслях. А вслух…
С секундной бурей я совладала. Спросила тихо и спокойно:
— Как же так вышло? Ведь я же велела в руки передать.
— А вот так вышло, барыня… — начал Федор.
Он добрался до уездного города. Обычно застава пустовала, но на этот раз у опущенного шлагбаума ждал часовой из инвалидной команды. Я знала уже, что это вовсе не одноногие Сильверы, а рекруты, по состоянию здоровья отвергнутые воинскими частями. По крайней мере, этот часовой велел Федору остановиться, быстро отлучился и привел «другого служивого», которого мой посланник назвал «охвицером».
— Капитан-исправник тебе нужен? Давай письмо, я сам доставлю!
Федор стал объяснять, что барыня велела отдать лишь Михаилу Федоровичу, но оказался под прессингом.
— Он кричать пустился, ногой топать. «Да кто ты такой⁈ Исправник, пристав, урядник? Мужик ты, а еще рассуждаешь, кому письма передавать можно, кому нельзя! Забыл, что ли, что за противление властям полагается? Кнут да каторга!» Ну, я и…
Федька не просто потупил очи долу, казалось, он хотел сфотографировать взглядом щели на паркетине. Мой гнев на него сдулся уже, как пенка на вскипяченном молоке, когда кастрюлю сняли с конфорки. Классический форс-мажор, увы. Уж не знаю, кто из моих людей, окажись на месте Федьки, смог бы выстоять под таким нажимом. Разве что Алексейка. Вспомнила, как сама в гостях у дядюшки пугала Сибирью грубоватую няньку, схватившую Лизоньку (до смерти, наверное, не забуду тот мгновенный ужас и такой же скорый гнев). Угроза тогда подействовала. И сейчас чего б ей не сработать.
А еще вспомнила давние слова Миши, что угроза со стороны сотрудника — явный признак оборотня в погонах. Опер может снять информацию при задержании, но это — случай редкий. Обычно задержат и доставят. Если же с первой минуты начался шантаж, это верный знак — дело нечисто. Но не крепостному же мужику понимать такие тонкости.
— Дальше-то что? — устало спросила я.
«Охвицер» получил письмо, после чего отконвоировал Федьку на какой-то двор, где сдал служивому попроще. Тот запер мужика в сарай, велел ждать, «пока начальство решит». Я догадалась: пока гонец не отвезет письмо дяде-котику и тот не примет решение.
М-да, нерадостно. Не так-то уж и форсил особый чиновник, говоря о своем новом статусе и возросших возможностях. И не так важно, кого он использует — подчиненных или наемников. Важно, что может создать и свои караулы, и неофициальные арестные помещения. И как-то неохота проверять предел его возможностей.
Что же касается Федьки, тот посидел пару дней на черном хлебе и пустых щах, после чего стал песни петь. Караульный возмущался, грозил, но Федор ответил, что его всегда от безделья на песни тянет.
— Что же ты пел? — не удержалась я от вопроса.
— «Ах вы, сени мои сени…», «Камаринскую», — смущенно ответил Федька.
— Мне-ка спой, — потребовала я, чтобы отвлечься от тревоги и уныния.
У Федьки оказался мощный, как будто поставленный баритон. Я восхитилась и продолжила расспросы.
— Он и грозиться, и драться, а я всё твержу — мол, если дела нет, тогда пою. Велел мне воды натаскать, поленницу переложить, потом конюшню вычистить. Вижу, мой Гнедка тут, в стойле. Я приметил, что ворота на засове, дождался, пока сторож в дом надолго отлучился, отвязал Гнедку, ржать воспретил, ворота отворил да без седла к вам поскакал. За околицу выехал, на тропинку вдоль пашни свернул — вдруг на добрых конях догонять станут. Пробирался тропками до ночи, потом на дорогу и к вам.
