Захар Артемьев - Отряд имени Сталина
Николай задумчиво покачал головой, вспоминая схватку, которая хотя и была всего пару дней назад, но уже казалась чем-то старым, позабытым. Он отрицательно покачал головой…
– Не знаю, разве что трусили они страшно, впятером нас двоих испугались, – он потрогал свою еще не зажившую скулу. – Хотя, в этом ничего странного нет…
– Пятеро мужиков испугались двух молокососов и тут ничего странного? – «Очкарик» укоризненно покачал головой в наступающей темноте. – Ладно, учись думать. А пока давай на боковую.
– Георгий Михайлович, – окликнул Николай поднимающегося собеседника. – А вы обещали про пальцы свои рассказать…
– Ах, да, пальцы… – Георгий Михайлович потер переносицу и виновато улыбнулся. – Да ничего особенного, если честно. Это меня самурай один наказал. Патроны кончились, и мы врукопашную пошли. Их офицеришка вытащил свой кривой меч, катана называется, и на меня с криком. Ну, а я с примкнутым штыком был. Схлестнулись мы, а меч-то острый, я и не увидел, как он мне пальчики откромсал. Но штык русский позлей оказался. Он мне пальцы, а я ему сердце. На Халхин-Голе это было. Ладно, спать…
Николай спал и видел во сне своем старца. Тот, огромный и светлый, ласково гладил Колю по голове. «Главное, Коленька, крест не снимай, носи и не снимай, – говорил ему старик. – Не устыдишься ты Господа, и не устыдится Он тебя». Потом они разговаривали, Коля не запомнил о чем, но знал, что обязательно вспомнит, когда придет время. Но хорошо помнилось ощущение тепла и радости. Понял Коля, что бояться он больше никогда и ничего не будет. Кроме Бога…
Все еще спали, когда Иван резко открыл глаза. Вновь приснившаяся Катя не давала покоя. В этом сне она плакала и о чем-то страстно просила его. Он не запомнил просьбы, не расслышал слов, но проснулся в холодном поту с дико бьющимся сердцем. Тихонько присел, задумался…
Группа «Бородача» шла к месту выполнения задания другой дорогой. Дорога эта не давала Конкину покоя. Шли они практически так же, как с Иваном всего пару дней назад. По случайности ли, но так совпало, что на ночлег группа устроилась всего в километрах трех от хуторка, при мысли о котором у Конкина начиналось ускоренное сердцебиение и дрожали руки. Иван огляделся – все кругом спали, прикорнул даже часовой, сидевший у дерева неслышной тенью. Решившись, Конкин тихонько поднялся на ноги и, сверившись с фосфоресцирующей стрелкой компаса, нырнул в черный лес. Он не обернулся, а потому не увидел, как следом за ним из расположения группы двинулась черная фигура.
Катя не спала, она беспокойно ворочалась с боку на бок и в конце концов тихонько вышла из избы, чтобы не разбудить деда Артемия. Тот снова воевал с кем-то во сне, хмурил брови и делал обиженное лицо. Катя спустилась с крылечка и… оказалась схваченной кем-то огромным, сильным и страшным!
– Не бойся меня, глупая! – Ваня тихонько рассмеялся от счастья. – Это ж я, твой суженый!
– А я и не боюсь… – Катя прижалась к нему всем телом. – Почему-то я тебя ждала. Сердце подсказало, что придешь…
Они вышли за изгородь, Конкин галантно подал ей руку, а затем, весело схватив в охапку, перенес через ручеек. Присели на траву, обнялись, принялись шептаться о какой-то ерунде, которая может прийти в голову только окончательно и безнадежно влюбленным друг в друга людям. Потом Иван, став серьезным, спросил:
– Эти полицаи или фрицы больше не приходили? – Он держал ее за руку, чувствуя, как бьется под тонкой нежной кожей кровь, за каплю которой он готов был отдать всю свою.
– Нет, у нас все тихо, – шепотом ответила Катя. – А как ты здесь оказался?
– Для бешеного пса семь верст не крюк, – засмеялся Иван.
Где-то поблизости хрустнула ветка. Этот звук оторвал влюбленных друг от друга. Конкин вскочил, поднял Катю, толкнул ее в сторону дома.
– Беги, любимая, – горячо дыша, шепнул он ей в ухо. – Беги! Обещаю, я обязательно вернусь!
– Ну я бы не стал давать девушке таких опрометчивых обещаний, Конкин! – послышался рядом насмешливый голос. – Предателей и дезертиров по законам военного времени, вообще-то, положено расстреливать на месте.
Николай по голосу узнал майора Назарова; присмотревшись, при тусклом свете луны, он заметил, что тот стоит совсем близко от них, в шагах десяти с автоматом на плече. Конкин почувствовал, что майор тоже присматривается к ним.
– Что, обгадился, щенок? – зло проговорил майор. – Видать, знатную кралю отцепил, коли ты за ней по ночному лесу гоняешь? А может, мне вас обоих тут расстрелять, чтобы такую сладкую парочку не разбивать? Впрочем, есть вариант получше, – Назаров издевательски хихикнул, – ты сейчас зажжешь свечку и будешь держать, пока краля твоя меня ублажать будет. Только все равно вам не жить. Ни тебе – предателю, ни ей – кулацкому отродью!
Последнюю фразу майор Михаил Назаров произнес напрасно. Нервы Ивана не выдержали. Мгновенно, без раскачки перейдя в боевой ритм, он толкнул Катю. Та слепо побежала в сторону дома. Затем Иван скорее почувствовал, чем увидел, как Назаров стряхивает с плеча автомат… Одним плавным движением, на порядок опережая не раскачавшегося еще майора, Конкин присел, вырвал из сапога клинок и мягко, как его учили, не изгибая запястья, послал нож в полет. Послышался хрип – кинжал по самую рукоятку вонзился в горло контрразведчика Отряда.
Что-то взорвалось в голове Ивана, он пошатнулся, с трудом выдыхая воздух из напряженной груди. Раскачиваясь из стороны в сторону, хватая скрюченными пальцами воздух, он подошел к майору, тот умирал. Иван, не в силах унять дрожь в коленях, присел на траву рядом. Воздух со страшным сипением вырывался из пробитого горла, тело изогнулось в конвульсиях и навсегда застыло. Наступила тишина…
– Ну и наделал ты, парень, делов. – Тяжелая рука опустилась на плечо Ивана, тот вздрогнул всем телом. Рядом грузно опустился «Бородач». Краем глаза взглянув на тело майора, «Бородач» толкнул Конкина в плечо. – Ну что, молчишь? Ты вообще хотя бы понимаешь, что натворил?
– Делайте со мной, что хотите, – сдавленным голосом ответил Иван. – Он Катюшку мою убить хотел, меня расстрелять собирался, а я ничего плохого не сделал. Он был подлецом и гадом, но закон на его стороне…
– Ладно, парень, вставай, – «Бородач», несмотря на солидную комплекцию, поднялся неожиданно легко и гибко. – Он и правда был гадом и подлецом. Солдат он был никакой, ну а ты… что ж, ты вояка отменный. И у нас с тобой дел невпроворот: тело закапывать, придумывать, где майор Назаров героически утоп и так далее. Давай, пошевеливайся. И ножик свой прибери…
Конкин растерянно поднялся; внутренне содрогаясь, вытащил нож из горла трупа. Недоумевая, подошел к возвышающемуся перед ним темной глыбой «Бородачу»…
– Как же это? – спросил он.
– Запомни, парень! – торжественно и тихо сказал ему собеседник. – У военных свои законы!
Отголосок большого взрыва вырвал Удальцова и остальных из сна. Все вскакивали с сонным видом, азартно хватались за оружие, спешно готовились к бою.
– Это далеко, километров за двадцать отсюда, в нашем лагере, – неизвестно как оказавшийся рядом Георгий Михайлович был спокоен и отрешен. – Немцы сделали свой ход…
Отряд в спешке собрался, место ночлега быстро, но тщательно убрали. Кострище еще раз залили водой и скинули в болотце – Ерошкин не хотел оставлять за собой никаких следов. Вся группа выстроилась цепью и прошлась по полянке, в поисках оставленного мусора или иных примет, которых с лихвой хватило бы немецким следопытам.
Поманив пальцем, подполковник подозвал к себе старшого, о чем-то посовещался с ним шепотом, согласно кивнул. Старшой, он же весельчак Никита Георгиевич с требовательной фамилией Налейко, подбежал к бойцам, хлопнул по плечам снайпера, автоматчика и пулеметчика. Удальцов рванул было к ним, но вспомнил и вернулся обратно – наблюдавший за ним Георгий Михайлович кивнул. Группа Налейко ушла в сторону, а основная группа, построившись, быстрым шагом двинулась вперед. На объект…Кладбище в лесу
Каждый раз, когда профессор включал эту чертову машину, толстяк Куртц начинал нервничать. Электрическое напряжение падало по всему лагерю, переставало идти по высоковольтной изгороди заключенных. Даже лампочки в казармах эсэсовцев выключались, изредка помигивая. Когда же штурмбанфюрер СС Эрнст Куртц попробовал поговорить об этом с фон Айзенбахом, ученый лишь махнул рукой и приказал убираться вон и не мешать ему работать. Вспыльчивый и заносчивый, в этот раз толстяк эсэсовец опустил голову и поспешил выполнить приказание: загадочный ученый пользовался большим авторитетом у командования Куртца.
Толстяк Куртц нервничал не только из-за перепадов электрического напряжения. Он попросту боялся этой машины, которую собирали заключенные под командой профессора. Куртц и вообще не был храбрецом, ну а тут, тут волосы на голове вставали дыбом. Причем в буквальном смысле слова – электричество заряжало в лагере все и всех, поэтому прическа «ёжиком» стала самой ходовой и модной. Эсэсовцы помоложе лишь заливались хохотом и махали рукой, но, умудренный опытом, штурмбанфюрер уверял, что «они еще поймут!», когда у них, бедолаг, начнут выпадать волосы и утрачиваться мужская сила.
