Светослов - Мистерия силы. Трилогия
— Ты отвлёкся на птицу, и твоя мысль тут же вышла из-под ног, — произнёс волхв. — Не волнуйся, пруд у нас неглубокий, он создан для нашего обучения. Можешь спокойно выходить.
Смутившийся и мокрый Колояр вышел на берег и уселся в траву на своё место. Волхв продолжил:
— Ну, есть ещё желающие? Кто ещё смелый?
И тут отозвался Мирослав:
— Я хочу попробовать!
— Мирослав? Ну что ж, прекрасно. Выходи и начинай. Ты всё усвоил?
— Да. Я постараюсь не отвлекаться ни на что, — ответил Мирослав и подошёл к воде. Он сконцентрировался и медленно ступил на поверхность воды… Ещё шаг, и он медленно пошёл по воде… Все снова замерли, глядя на Мирослава, идущего по поверхности пруда. Вот он уже почти дошёл… Мирослав вдруг ускорил движение. И вот он ступил на другой берег. Он развернулся, и возглас ликования вырвался из его груди:
— Ура! Я смог дойти! Я научился!
Дети загалдели, восхищённо глядя на Мирослава. Волхв громко обратился к Мирославу:
— Прекрасно, Мирослав! Ты усвоил урок! Обратно можешь идти обычно — по траве; обходи пруд и садись на своё место. Достаточно одного перехода.
Ликующий Мирослав быстро обошёл пруд и вернулся на своё место. В его глазах светилась неудержимая сила радости, вдохновляющая на новые свершения в родном краю…
Тем временем странник по имени Ерофей уже находился в селении и сидел возле пышных садовых деревьев, поглощая объёмный пирог и запивая его квасом из крынки. Рядом сидели двое людей зрелых лет; они, улыбаясь, посматривали то на Ерофея, то на молодца, что подвёз этого странного бродягу в селение. Чуть в стороне сидели в траве двое молодых людей — парень и девушка. Они вполголоса о чём-то меж собою толковали.
Ведрусс на коне произнёс:
— Мне пора. Вы сами тут с ним потолкуйте.
Он глянул на Ерофея и сказал ему:
— Давай, Ерофей, не скучай. У нас тут найдётся и сад, и работа.
Бродяга закивал в ответ, что-то промычав с полным ртом, и все заулыбались.
Молодой ведрусс, похлопав коня, ускакал в своём направлении.
Закончив есть, Ерофей заговорил:
— Спасибо, люди добрые, накормили, напоили… А то бы мотался я в этих окрестностях до сих пор без пути, без опоры… Да… Хорошо тут у вас…
Он осмотрелся, глянул на сидевших рядом людей, как бы желая о чём-то спросить.
— У нас завсегда хорошо и уютно; но коли ты прибыл, выкладывай суть, — отозвался старший могучий ведрусс и улыбнулся Ерофею.
Ерофей замялся, прокашлялся и стал говорить:
— Да суть-то проста… Что таить-то, я не знаю. Мы ведь люди далёкие, нездешние; но у нас-то вот как-то иначе всё… Мы привыкли главного иметь у себя — чтоб совет держать да при звании быть; всяк мил человек хочет быть при делах да на месте своём… А коли на месте ты, так и дело своё знать должон, и отчитываться перед тем, кто при звании — главный, то бишь. А с него, если что, и спросу поболее…
— Эвона ты куда хватанул, Ерофей! — засмеялся старший ведрусс. — Больших людей выискиваешь! Здесь таких не найдёшь. Вот тебе мой совет: коли жить при делах да в отраде желаешь — плюнь на все эти звания, в них толку, что в пнях — урожая, да пройдись по росе пару раз для начала, загадав восхищенья на счастье; а потом — ключевою водой смой кручину да с деревьями поговори. Вот тогда и увидишь, что главное в жизни — знать место иль ведать плоды.
И все ведруссы, сидевшие рядом, рассмеялись. Ерофей смутился; он сконфуженно посмотрел на старшего и вдруг как-то просяще произнёс:
— А может, я на что здесь сгожусь?
— Может, и сгодишься, — ответил старший.
— Если думкой расплодишься, — подхватил ведрусс, сидевший рядом. И все опять расхохотались.
Ерофей понял, что этим людям невозможно что-то советовать и предлагать, ибо у них — какой-то свой, особый взгляд на мир и совершенно иной жизненный уклад; похоже, они, эти загадочные и в то же время простые люди, не имеют ничего общего ни с выгодами, ни с наградами, ни с прихотями. Они даже сердиться не умеют… И вдруг Ерофей ощутил в себе непонятное спокойствие ко всему и умиротворение. И тут его обожгла какая-то вероломно-захватывающая, сладостно притягательная мысль: а что, если остаться здесь насовсем? Ерофей посмотрел на людей, ему улыбавшихся, и тоже улыбнулся. Он больше не хотел ничего говорить и доказывать, в этом не было смысла; а весь тайный смысл был в другом: в том, как ты чувствуешь себя в этом пространстве покоя и радости. И Ерофей им ответил:
— Я постараюсь пригодиться… И расплодиться…
Он вдруг сам рассмеялся от своих слов; и ведруссы удвоили этот смех.
Старший глянул на порванные сандалии Ерофея и сказал:
— Ты обувку-то выкинь свою, в ней теперь никуда не уйдёшь. Ты босым по земле походи, волю враз обретёшь и от хворей отвыкнешь, Земля — она лечит и силу даёт. А пока поживёшь вон в саду, там тебе всё покажут, расскажут и к делу пристроят. Коль понравится — так оставайся. Человек-то ты, вроде, способный.
Ерофей заулыбался и радостно ответил:
— Ну, спасибо; я сейчас, только выброшу эти…
Он встал и, сняв свою рваную обувку, хотел было её куда-то унести, но старший его остановил:
— Да оставь ты свои долгоступы; идём лучше в сад, нам время терять ни к чему.
Ерофей тут же оставил свои рваные сандалии. Оба ведрусса встали и пошли в сад, следом за ними последовал босой Ерофей.
Парень, сидевший с девушкой, спросил у могучего ведрусса, что старшим был:
— Свадомир, мы побудем ещё?
— Как хотите, — ответил тот на ходу и сделал жест тем, кто шёл рядом с ним.
Скоро все трое скрылись в зарослях садовых насаждений…
В своём саду Светослов с Ведамирой встречали вернувшегося Мирослава. Он подбежал к ним и с ходу выпалил:
— Мама, папа! Я сегодня ходил по воде! Я научился!
— Молодец! — похвалил отец.
— Ты умничка, Мирославушка, — вымолвила Ведамира, овеяв негой сына. Она поцеловала его и добавила:
— Теперь нам нужно подкрепиться — вас с Родосветом кашка ждёт, чтоб сил прибавить вам.
Родосвет, сидевший возле цветов, над которыми кружили большие шмели, встал и подошёл к маме. В этот момент Светослова что-то отвлекло. Он слегка напрягся и направил взгляд куда-то в небо.
— А можно мне воды из родника? — спросил Родосвет у мамы.
— Ну, конечно. Сейчас попьём живой воды, ну а потом за кашу примемся, — ответила Ведамира.
— Я тоже хочу из родника живой воды, — сказал Мирослав.
— Пойдёмте, — сказала Ведамира.
Она взглянула на Светослова, смотревшего куда-то вдаль, и спросила:
— Ты будешь здесь?
— Да, Ведамира; вы к роднику пока сходите, а я тут кое-что решу. Похоже, наш Певун с прогулки возвращается.
Ведамира с детьми пошла к роднику, находившемуся в дальней стороне их сада.
А Светослов смотрел в небо… В небе парила птица, она приближалась, — это был орел Певун… Наконец орёл пошёл на снижение и влетел в родной сад; Светослов поднял руку, и Певун с огромным размахом крыльев затормозил и плавно сел ему на руку. Светослов посмотрел на орла, словно читая его… Затем произнёс:
— Спасибо, Певун. Не думал я, что могут быть у нас такие новости… Ну, что ж, посмотрим, где взойдёт живая дума… Ну а теперь — лети, мой друг, пои свободой сердце!
И он взмахнул рукой, давая путь орлу. Певун вспорхнул, взмахнув могучими крылами, и полетел над садом. Светослов провожал его взглядом, думая о чём-то своём…
Тем временем Ведамира с детьми уже возвращалась от родника. Дети стали играть с порхавшими бабочками, стараясь их завлечь к себе. А Ведамира подошла к Светослову, стоявшему в раздумье. Она спросила:
— Что нового, любимый?
— Сейчас Певун принёс мне весть о том, что наш прекрасный край встревожен новыми людьми…
— Вот как? Но кто они? Как странно, — задумалась Ведамира.
— Посмотрим, кто… Нам воздух помогает, — улыбнулся Светослов. — Но вы хотели подкрепиться.
— Да, мы уже идём, — ответила Ведамира.
Она окликнула детей, и они направились к дому. А Светослов сел под яблоню и прикрыл глаза в предчувствии грядущих перемен…
На следующий день в селении с утра начались гулянья. Повсюду люди веселились, пели. Юноши и девушки в праздничных нарядах водили хороводы под запевки. И ярмарка всех зазывала своими новыми работами мастеровыми. Здесь прямо на повозках пестрели вышивки, наряды, фигуры дивных птиц, животных, статуэтки грациозных дев-богинь, свирели, дудки, повязки, пояса и медальоны с резными знаками, чарующими взор, — словом, множество всего, что Ведам было интересно и полезно искусством этим непростым с его таинственным значеньем. В этой шумной праздничной толчее появился Ерофей — тот самый странник, что решил здесь погостить, а может, и остаться насовсем. Он шёл не спеша, с удивлением глядя на радостных людей, разглядывая дивные товары ярмарки, и сам улыбался, чувствуя в себе странную радость, неведомую ранее.
