Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег

— Про тебя, княже, всякое говорят. Но видела я глаза твои, какими ты на Егора-митрополита смотрел, когда он в ту грамотку клюв свой кривой совал. Не знаю, каким уж Богам ты про себя молишься, но кажется мне, что словам греков не веришь так же, как и я. Поговори с Буривоем. Кажется мне, что-то ладное из беседы вашей будет. Похожи вы с ним чем-то. Не знаю, как сказать. Вот, к примеру, вокруг зеницы у вас ободки жёлтые одинаковые, да сами глаза серые, а тоже разные бывают: то как лёд на озере, то как валуны на каменке. У вас и навроде как вокруг души такой же ободок золотой. Нет, не придумаю, как понятнее сказать. Пусть он сам расскажет, а ты поймёшь, княже, — смутилась, кажется, она.

После такого разговора встало на свои места. И слишком уж бросавшаяся в глаза осведомлённость Домны, и какие-то внутренние сила и стойкость, заметные в ней. Но интереснее был очередной ночной разговор со Всеславом, за тем самым столом, что будто висел в воздухе спальни, над нашим общим телом, что спало крепким сном здорового, хоть и изрядно уставшего, человека.

Глава 11

В гости к сказке

Сперва Всеслав рассказывал про свои впечатления. И про полыхнувшую лютую злобу на датчан, и про ещё более ярую — к византийцам. Вековечные интриганы теряли свои власть и величие, а теперь, под Крестом и Книгой, делали всё, чтобы вернуть их. Но ведь такого не бывает. Вспомнился и вдруг очень своевременно пронёсся перед нашими с князем взорами образ речки за деревней, что умела течь в разные стороны. Были такие и в памяти Всеслава, что в половодье меняли направления. Но время таких вольностей не допускало. А хитрые и опытные греки всё равно настойчиво старались войти в ту же реку.

Дед, отец и учитель Юрий в один голос твердили князю: в твоей земле твоя сила! Не в золоте, не в серебре — в земле и людях, что живут на ней. Не мешай им жить — будут мир и покой. Помоги им — будут мир, покой и достаток. До тех самых пор, пока не явится толпа, решившая, что Богам не стоило давать тебе ни этой земли, ни люда на ней, ни власти над ними.

Всеслав чувствовал мощь и силу, авторитет, по-моему говоря, неведомого пока Буривоя и ощутимо опасался его. Волхв, которого признавал более могучим сам дед Яр, до сегодняшнего дня непререкаемая и недостижимая величина в части странного и непознанного, доносивший волю Богов ещё отцам и дедам бойцов княжьей дружины, представлялся ему кощеем, древним ведуном, способным одним словом убить человека. Образы из полоцких, киевских и новгородских сказаний показывали гордых статных старцев с седыми космами и бородами до колен, которых слушались не только звери и птицы, но даже облака, ветер и само Солнце. Люди, веками и тысячелетиями хранившие и оберегавшие традицию, веру предков, вполне соответствовали ей: костистые, когтистые, с вечно суровыми лицами, синими или серыми глазами, что могли сыпать искры и метать молнии, белея и полыхая из-под кустистых седых бровей.

С некоторым даже недоверием спрашивал князь, что за детскую игру со словами да вопросами я затеял перед рассказом Домны. И очень удивился моим простым объяснениям.

Альтернативные ответы, возможность выбрать одно из предложенных понятий в сжатый промежуток времени — один из стародавних приёмов, какими пользовались сперва те самые жрецы, потом священники, а потом и всякие психологи-душезнаи, так безмерно расплодившиеся в моём времени. Не игнорировали этот способ и особисты, безопасники-чекисты и милиционеры из лучших. Мозг, которому поставлено задание найти первую ассоциацию и не отведено на это много времени, не успевает найти лучших, по его мнению, ответов, оправданий или маскирующих вариантов. И поэтому выдаёт правду. Так давно и прочно позабытую в моём времени, когда на любой вопрос считалось допустимым и даже достойным отвечать туманно или путанно, после долгого многозначительного раздумья.

Судя по болезненно-откровенному рассказу-исповеди Домны, сработал приём и сейчас. И выводы мои Всеслава удивили не меньше, чем меня его страшные старые сказки.

Вождь здешних староверов явно отличался сильной, несгибаемой волей. Без неё до таких лет, когда правнучек замуж выдают, просто не дожить. Сведущ был в медицине, ну уж в травах-то точно. Та самая воля и уверенность давали возможность если не полноценно гипнотизировать собеседника, то уж по меньшей мере быстро и решительно убеждать его в своей правоте. Тут с княжьими выводами расхождений не было. Как не было и мистики в моих рассуждениях старого хирурга, реалиста и циника.

Выбор, сделанный между рыбалкой и охотой, говорил о возможной склонности к более долгому планированию, к размышлениям. И о том, что волхв скорее всего может похвастаться завидным терпением, в его возрасте, впрочем, свойственным многим. Тут к месту, кажется, пришёлся анекдот про двух быков, старого и молодого, и про то, что ни в коем случае не следовало спешить, спускаясь с горы. Всеслав хохотал до слёз, а потом вспомнил случай, когда почти дословно те же самые слова звучали в одной из латских деревушек, взятых дружиной на меч. Там горячего после боя Алеся совершенно так же увещевал вечно невозмутимый здоровяк Ждан.

Мёд, особенно сотовый, выдавал, пожалуй, предсказуемую близость к природе, к истокам, и характерное для стариков предвзятое отношение ко всему новому. Тоже без сюрпризов. Та пауза, что возникла при выборе между обычным и волчьим Солнышком, могла свидетельствовать о том, что к деду относились как к непостижимой тайне, опасной загадке и могучей тёмной силе. А выбор между водой и пламенем говорил о том, что силы той много, и проверять её лучше не стоило. Потому что, выбирая между смертью и позором, Буривой, как, пожалуй, и большинство его неведомых пока соратников, без сомнений отметали позор.

Помнится, в далёком послевоенном детстве, в дальнем гарнизоне на берегу озера с забавным названием «Ханка», старый особист рассказывал нам, детям, о культуре и истории вероятного противника, японцев. Много было, по его мнению, глупого и забавного у них, узкоглазых коротышек. Но об их презрении к смерти и том, что честь они ставили превыше всего, седой майор говорил вполне уважительно. Довелось встречаться с теми, кто шёл на смерть за дело жизни и чести. Как Всеславова дружина тогда, перед Южным Бугом. Такие люди способны на несопоставимо бо́льшее. То, что между луком и мечом, а вернее прадедовской секирой, боевым топором, Домна выбрала меч, лишь подтверждало эти мои выкладки.

Прямой, могучий, опытный старик, терпеливый хищник, не боявшийся смерти в силу убеждений и просто по возрасту, да к тому же, вероятно, способный к гипнозу. Сильный и опасный противник. Или завидный соратник. И только от нашего разговора зависело то, кого мы встретим в той корчме, неподалёку от древней Аскольдовой могилы, по дороге к Печорской обители.

Всеслав слушал внимательно, иногда просил что-то пояснить. Про гипноз, например. Само определение — сон — он понимал, владея греческим. То, что бывают люди, способные навязывать свою волю, погружая собеседника в странную полудрёму, тоже открытием для него не стало. Зато стало для меня, потому что этим искусством князь и сам владел, и был, по словам деда Яра, не последним из учеников. Для него это было просто одним из навыков, как стрельба из лука с лошади или смертельная пляска с двумя мечами — не самый распространённый, но вполне обычный, привычный. Воспитание и обучение княжичей непременно включало в себя и навыки общения с толпами, и умения при личной беседе с глазу на глаз быть более убедительным, чем собеседник. Многое в этом древнем прошлом удивляло меня, скептика и материалиста, надо признать. Хоть и было вполне объяснимым.

К утру мы сошлись на том, как именно поедем, и как будем строить беседу с древним волхвом. И именно сошлись, без споров и дискуссий. Будто и вправду были одним и тем же человеком, который столкнулся с новой задачей, обдумал и решил её. Привычно взяв на себя ответственность за принятое решение.