Железный канцлер (СИ) - Старый Денис
Была надежда у ряда шведских офицеров, что английский выскочка Мор сдержит русских на льду, а после уже соединенными со шведами силами, можно было бы что-то противопоставлять корпусу Буксгевдену. Но… этот английский позор был виден в зрительную трубу с крепостных стен, и это еще больше устрашило шведов. Даже не то страшно, с какой решимостью сражались русские, страшнее то, с каким ожесточением они убивали англичан, не оставляя им шанса на выживание. Война, будто приняла совсем иной характер, более жестокий, варварский.
Ну, и еще один фактор — занятие русскими Гельсингфорса. Четвёртый егерский полк под командованием генерал-майора Михаила Богдановича Барклай де Толли при поддержке двух казачьих полков просто вошел в город, обойдя крепость Свеаборг. В Гельсингфорсе располагалось не более полутора тысяч шведских солдат и хватило трех часов городских боев, чтобы шведы начали сдаваться.
Хотя нет, здесь как раз были серьёзные намерения защитников продать свои жизни подороже, и егерям Барклая де Толли пришлось даже выйти из города для перегруппировки, но свое слово сказали казаки. И это было такое слово, что генерал-полковник Михаил Богданович сильно задумался.
Дело в том, что один из казачьих полков использовал весьма мудрёный, но очень эффективный прием. На сложных участках, узлах шведского сопротивления, казаки подгоняли тяжелые телеги с распложенными на них пушками-карронадами и били по скоплениям шведов, выкашивая их нещадно. А после в ход шла казачья кавалерия, довершая дело и круша дезориентированного противника.
Так что достаточно быстро, казалось, непоколебимая решимость шведов биться до последнего, сошла на нет. Но, когда больше половины защитников убиты или ранены, то резко снижается боевой запал, тем более в отрыве от сильного гарнизона крепости.
Сдача Свеаборга принесла русской армии очень ценные призы. Уже то, сколько было взято кораблей в Гельсингфорсе и в крепости, несколько меняло расклады в будущих вероятных сражениях на море. Сто двадцать три различных корабля стали русскими [в реальной истории до ста пятидесяти]. И пусть большинство вымпелов Финской эскадры — это мелкие суда и галеры, но были здесь и весьма интересные экземпляры. Два линейных корабля и пять фрегатов, тридцать шебек — уже немало. А с других, еще более мелких кораблей, чем шебеки, можно, да и нужно снять пушечное вооружение, которого не хватает, чтобы дооснастить корабли, взятые некогда у Дании.
Хотя и галерный флот нельзя списывать со счетов. Балтика — это не океан, здесь порой и развернуться негде, так что галеры не всегда проигрывают парусу. Это утверждение подтверждается в том числе и Гангутским сражением, где галеры играли важнейшую роль в почти что штиль.
И все бы хорошо. Славное русское оружие побеждает, несмотря на сомнительные результаты отражения попытки контрудара, отбить который получилось ценой полутора тысяч жизней, вот только армия волновалась. Восстаний не было, даже призывов к неповиновению оказалось не столь много, хотя они имели место. Однако, некоторые офицеры поникли головами, и выполняли свои обязательства без должного рвения, порой и просто уходя в запои. Наступление забуксовало, и сейчас не до конца и понятно, как действовать дальше. График плана войны сбился.
Александр Василевич Суворов не сразу отреагировал на ситуацию. Он посчитал, что достаточно будет напомнить о долге и о том, что, пока идет сражение, армия должна выполнять свой долг без оглядки на события в Петербурге. Может быть, дело в том, что и сам фельдмаршал опешил от того, что случилось. Он ожидал собственной опалы. Ведь с ним были переговоры, и Суворов не просто догадывался, он знал о заговоре. Решил прикрыться войной, делать свое дело и не вмешиваться в события.
А еще бросало тень на фельдмаршала участие в заговоре зятя, причем на одних из первых ролях. Если император Павел в гневе, а он должен пребывать в нем после таких событий, то и Суворов из героев превратиться… Александр Васильевич не хотел именно этого, перестать быть героем, уйти из жизни в забвении. Вот и ждал старик, растеряв свой энтузиазм и нервами спровоцировав язвенные боли. А войско чувствовало Суворова. И если ОН захондрил, то чего говорить об остальных.
Мало того, у некоторых военных вызвало недоумение то, что Сперанский стал, судя по тем слухам, что распространяются, канцлером и сейчас перекраивает систему управления государством. В армии все еще было недовольство попытками военных реформ Павла, сочувствие к некоторым офицерам, попавшим в опалу у императора. И теперь все ждали, а что будет дальше, они-то уже тайком успели выпить, некоторые из них, за нового императора Александра. А тут, вон оно как.
Но это офицеры, а вот солдаты позволяли себе разговоры о батюшке-царе, который чуть ли не святой. Унтера, рядовые, все воздавали молитвы за спасение государя. От этого офицерам становилось… нет не страшно, русский офицер — смелый офицер, скорее опасливо. Ведь не так, чтобы сильно давно закончилось восстание Емельки Пугачева.
А что касается Сперанского, то если бы Сперанский не отличился в боях и о нем не говорили чаще в уважительном ключе, то могло быть еще хуже. Теперь же у некоторых офицеров, кто был рядом со новым канцлером в Северной Италии, даже проступали нотки оптимизма. Как же! Армеец, который порох понюхал, всяко порядок навести должен в среде штафирок.
А потом последовал вызов Суворова в Петербург и вовсе прекратилось наступление. Предлог поступить таким образом нашелся, мол, нужно закрепиться на занятых территориях, перегруппироваться, подтянуть резервы и все в таком духе.
Вот только и шведы находились в крайней степени растерянности. Они не успевали насытить группировку в Або должным количеством артиллерии и солдат. Слишком быстро произошла сдача Свеаборга, где находилось большое количество провианта, фуража, боеприпасов.
Потому в Гельсингфорс и прибыл человек, шведский генерал с русскими наградами. Предполагалось договориться о перемирии. Причем расчет шведов был и на то, что в России после попытки заговора, будут только рады приостановить боевые действия.
Курт Богислаус Людвиг Кристофер фон Стедингк не попал в тюрьму в Швеции только по одной причине: нашлись здравые головы, которые перестраховались и сохранили в шведской армии единственного генерала, который мог бы договориться с Россией о чем угодно. По крайней мере, так предполагалось.
Так что именно этот господин и прибыл в Гельсингфорс для предварительных переговоров.
— Господин Буксгевден, — фон Стединг словно старого друга приветствовал.
Швед распростер руки, словно хотел заключить русского генерала в объятья. Правда Федор Федорович не спешил обниматься и лобызаться с Стедингом.
— И я рад вас приветствовать, — любезностью на любезность отвечал Буксгевден, но вел себя более сдержано.
Швед договаривался с остзейским немцем о временном перемирии в русско-шведской войне. Или даже это была больше дружеская встреча.
— Что происходит в Петербурге? — взяв бокал с вином, спросил фон Стединг. — Мой король опечален такими событиями и негодует. Он требует, чтобы вернулась супруга, дабы он, законный муж, имел все возможности защитить ее от всякого рода заговорщиков и бунтарей.
— Перед подписанием бумаги мы сделаем вид, что ведем светскую беседу? — вопросом на вопрос отвечал Федор Федорович Буксгевден. — Тогда и вы расскажите, что происходит в Стокгольме. А что касается королевы Александры Павловны, то не извольте беспокоиться, она пребывает в здравии, имеет возможность выходить из большого двора в Царском Селе и перемещаться, как заблагорассудиться.
Буксгевден не прозрачно намекал шведу на те условия, в которых ранее пребывала в Стокгольме дочь русского императора, по совместительству еще и королева Швеции, но так… в понимании русского подданного именно что по совместительству.
— Я должен был попытаться, — с улыбкой сказал швед. — И кстати, мой друг, в наших газетах весьма не лестно отзываются об англичанах, которые ведут себя бесчестно и устраивают заговор. Мой король негодует по этому поводу.