Железный канцлер (СИ) - Старый Денис

Готово и штатное расписание, определены должности в министерстве. К примеру, у каждого министра будет товарищ, а также советник, который может меняться в зависимости от желания и потребности министра. Есть канцелярия и ее возглавляет обер-секретарь. Он ведет документы строгой отчетности, такие, как книга входящей и исходящей документации. Пока эта книга будет одна на все министерства, после, по мере поступления обращений и увеличении документооборота, их станет много.

И так далее. Такую систему Комитета министров и министерств в отдельности нужно было выстрадать, понять, ошибиться, снова построить. И важно не забюрократизировать, не превращать Россию в сатирического условного гоголевского «Ревизора». Но и без документооборота никуда. Так что и это я продумывал, выделяя обязательные документы и те, которые можно было бы не вводить.

— Господин канцлер, подписывая этот документ, мы обязуемся в срок до месяца отвечать на любой запрос от сторонних лиц? В Сенате даже после вашего вмешательства нынче до двух месяцев на ответ, — заметил Николай Петрович Румянцев.

— В Сенате нет особых отделов, вы же обязуетесь разбирать только дела, которые относятся к министерству. Если справляться не будете не потому, что плохо работаете, а по причине многочисленности прошений, то поможем, — отвечал я.

— Сие прожектерство. Я знаю вас, господин Сперанский, мы вместе с вами экспедицию в кругосветное плавание отправляли, но тогда проект был более понятным, — выразил скепсис Юсупов, министр культуры и просвещения.

И вот такие претензии, или похожие на них, прозвучали почти ото всех собравшихся. Можно было подумать, что я набрал не команду для работы, а бунтарей и саботажников, но это не так. Было бы странно и неестественно, если бы люди, привыкшие работать совсем не так, как я предлагал, не говорили о неработоспособности системы. Они не пробовали, а я знаю, что внедряемые мной нормы — это основа основ работы не только министерств, но и любой серьезной организации.

— Нововведением будет создание еще одного органа — Министерского контроля. Им будут заниматься мои помощники, а головой станет Лев Алексеевич Цветаев. Вы знаете его как секретаря Сената и моего личного секретаря. У него будут свои ревизоры. Задача этого органа, прежде всего, указать на ошибки и неправильный документооборот, а уже после выявление преступлений.

— И все это одобрил государь? — проявил сомнение Николай Петрович Румянцев.

— Да, — скупо отвечал я.

Многие просто молчали. Державин, как, безусловно, гениальный человек, но все же еще и конъюнктурщик, не встревал в споры. Васильев? Так у него, по сути, ничего не меняется. Александр Борисович Куракин молчал, как говорят в народе «в тряпочку». Он получал пост министра иностранных дел и прекрасно понимал, что это не аванс, это мое должностное преступление, долг, возвращенный сторицей.

— Итак, господа, мы все познакомились, на этом совещание объявляю закрытым, если нет вопросов. У вас три дня ознакомиться с теми предложениями, что у каждого на столе, и определить не только свое отношение, но и внести предложение, — сказал я, но не спешил подниматься со стула.

Чувствовалась недосказанность, и я ждал вопросов.

— Где деньги брать на первую ступень изменений? — спросил министр финансов Алексей Иванович Васильев.

— А вы, господин министр, разве уже оплатили коллегиям содержание? — спросил я, прекрасно зная ответ. — Вот и перенаправьте на министерства. Но вопрос не праздный. И я заявляю о том, что собственными средствами стану оплачивать работу Комитета министров на первых порах, ну, и господин Безбородко на это дает миллион. Я даю два миллиона.

На меня уставились не удивленные глаза, а ошарашенные. Должности и чины получают, чтобы улучшить свое финансовое благосостояние, оттяпать новый кусок земли, получить дома. Но точно нет таких чиновников, которые готовы рисковать своими средствами во имя Отечества. Это как с крепостничеством, которое на словах многих злейшее зло, но единицы тех помещиков, кто готов менять положение дел на земле.

— Я так понимаю, что мера исключительная, но мне не нужно знакомиться даже с бумагами, я уже понимаю, что этого не хватит. Только министерство внутренних дел потребует на начальном этапе становления полтора миллиона рублей. Я же правильно понимаю, что вы, господин канцлер, намерены провести реформу полицмейстерства, учредить новый сыскной орган? — возмутился Васильев.

— Да, и миллион рублей, которые дарует на развитие нашего отечества его светлость граф Безбородко, пойдут на устройство министерства внутренних дел, — отвечал я.

Виктор Павлович Кочубей, это было отчетливо заметно, с трудом скрывал улыбку. Да, это его дядя, бывший канцлер Безбородко, давал деньги племяннику, чтобы тот освоился в своем министерстве и начал реформы.

Не то, чтобы мне пришлось пойти на уступку Безбородко, я и сам хотел пристроить Кочубея в Комитет министров. Виктор Павлович был олицетворением перемен, его знали в обществе, как реформатора и очень прогрессивного. Может быть, и не тому достается портфель именно министра внутренних дел, в состав которого войдет Третье Отделение, создавать которое я намерен по принципу николаевского. А, может быть, как раз-таки и тому. Он деятельный, его дядя настроил на серьезную работу. И дай Бог Безбородко еще несколько лет, а лучше больше, прожить, так как своим советником я определил именно его.

Пока, несмотря на то, что только-только был задушен заговор, нет серьезных потрясений в России. Нет той интеллигенции революционной или пролетариев, брожений в армии, которые станут возможны через сто лет, если конечно я не повлияю на развитие событий.

— Итак, господа, за работу! — сказал я, поклонился и вышел из зала, оставляя министров.

Пусть пообщаются между собой, пусть обсудят, что и как делать. Я приму самоотводы, если такие появятся. Но все собравшиеся должны понимать, если они уйдут сейчас, то их карьера сильно пострадает. Они сейчас уйдут от сложностей. А завтра что, разве станут, вдруг, работягами? Нет.

— Ваше величество, — выйдя за двери, я столкнулся нос к курносому носу императора.

— Я все слышал. Вы… Вы ждете невозможного. Так работать? Да никто ранее не делал всего того, что вы требуете от министров. А еще… Миша, а ты не сильно замахиваешься в законах? Я тут прочитал некоторые… — было видно, что император был в замешательстве. — Закон о вольных землепашцах, ремесленных и торговых людях? Это… первый удар по крепости.

— Ваше величество, смею напомнить, что… — начал я говорить, но Павел перебил.

— Помню… Год! — сказал государь.

Глава 9

Глава 9

Гельсингфорс

12 марта 1799 года

Свеаборг сдался. Вот так взял и сдался, почти сразу. Петр Иванович Багратион расположил артиллерию прямо на льду перед крепостью, на достаточном расстоянии между орудиями, чтобы минимизировать вероятность проломить лед на большой площади. С другой стороны подошел Федор Федорович Буксгевден, и также изготовился к массированной бомбардировке крепости.

Но не это было главным аргументом в пользу того, что Свеаборгу не выстоять. Страх перед неизбежным поражением и желание сохранить жизни своих солдат и офицеров, мирного население крепости — вот что подвигло Карла Олафа Кронстендта, коменданта Свеаборга, сдаться.

Правда, сразу же поползли слухи, что на самом деле комендант и вовсе русский шпион или страстный любитель России. Как-то же нужно было оправдать такую сдачу, когда сильнейший гарнизон, насчитывающий почти семь тысяч солдат и офицеров, при просто колоссальном количестве пушек, спустил знамена [в реальной истории Свеаборг так же весьма странно сдался, почти и без сопротивления, отмечалось, что при низком боевом духе, и сдавал крепость тот же Кронстендт, ставший впоследствии подданным русского императора].

На самом деле, причина низкого боевого духа и настроение пораженчества в рядах шведских солдат и офицеров имели свои причины. История взятия русскими крепости Свартхольм была известна защитникам Свеаборга. Тогда сотни ракет беспорядочно обрушились внутрь крепости, уничтожая все и всех, громыхала артиллерия, вновь летели, казалось, что нескончаемые ракеты. В шведской армии ходили слухи о том, что в том избиении почти никто из шведов и не выжил. Хотя это было не так, но тот, кто слышал канонаду, звуки разрывов снарядов, по любому рисовал в своем воображении апокалиптические картины. А после эта паника передавалась через доклады и сообщения, в том числе и в другие крепости.