Ходок (СИ) - Седой Василий

Помимо того, что я помню о возможности стать кузнечиком, прыгающим без толку по мирам, совсем не хотелось возвращаться, не испробовав все возможные варианты.

Желательно было бы узнать, в каком времени я побывал. Несколько часов потратил, пытаясь найти варианты решения возникшей сложности со спуском, но приемлемых вариантов так и не обнаружил.

Даже, если я порежу на верёвки все имеющееся у меня тряпье, до последней нитки, этого не хватит, чтобы преодолеть обрыв. Задумчиво жуя сухую крупу, чтобы хоть как-то утолить голод, я обратил свой взор на реку, и даже передернулся от пришедшей в голову мысли.

Река, падающая водопадом на нижний уступ, за годы своего существования выбила основательное углубление в месте своего падения. Эта своеобразная природная чаша, судя по всему, была довольно глубокой. Вот у меня и появилась мысль — просто спрыгнуть в это углубление, и таким образом, преодолеть непроходимое препятствие.

В этот день я так и не решился принять какое-либо решение. Хотелось плюнуть на все и просто вернуться домой. Только природное упрямство не позволило сделать этого сразу, не раздумывая. Честно сказать, наверное, стоило бы поступить разумно, и не рисковать. Но, с другой стороны, никто ведь не даст гарантию, что в следующий перенос не станет ещё хуже.

Ночью я спал беспокойно и утром чувствовал себя не очень. Нет, физически я был здоров, а вот морально…

Накрутил себя до нельзя, начал психовать. А когда я психую, то часто совершаю необдуманные поступки. Вот и сейчас подумал:

— Да какого хрена я маюсь, как баба перед первой брачной ночью? Разобьюсь, перенесусь домой и излечусь.

С этими мыслями я привязал к баулу все, что можно привязать. Сам баул тоже привязал к руке полосами палатки, но так, чтобы он не мешал выплывать из глубины чаши. Примерился и прыгнул.

Знакомое по прыжкам с парашютом чувство полёта, сильный удар ногами о воду, а потом гораздо слабее о дно, и я, оттолкнувшись от этого самого дна, вынырнул на поверхность.

Все получилось, и первый уступ я преодолел. Вот только радоваться этому не пришлось, потому что речка, здесь стремительно текущая по относительно узкому желобу, активно потащила меня вместе с баулом к следующему обрыву. Не подумал я о подобном раскладе, и ухватиться, чтобы задержаться, и таким образом избежать падения, было не за что. Дно, как и стенки желоба, казались отшлифованными, подобно паркету у хорошего хозяина.

Этот аттракцион я не забуду до конца своих дней. Не раз и не два появлялось желание свинтить отсюда домой, и только ледяная вода, играющая моим телом, как щепкой, и мешающая сосредоточиться, чтобы пожелать вернуться, не позволила этого сделать. Тысячу раз я обозвал себя бараном и попрощался с жизнью. Даже, когда все это закончилось, и меня обессилевшего вынесло на усыпанную голышами отмель, я продолжал самоистязание, матерясь и дурея от своей тупости.

Далеко не сразу до меня дошло, что все обошлось благополучно, и пора бы уже вылезать из воды, чтобы на суше оценить последствия этого водного слалома. А, когда дошло, вставая и выбираясь из воды, я начал хохотать, как ненормальный. Почему-то очень смешными показались эти покатушки вместе с переживаниями. Накры отходняк, и сильный, судя по реакции на спасение.

Напитавшийся водой баул, я тащил за собой волоком, то и дело оскальзываясь на мокрых окатышах. Когда окончательно выбрался на сухое и слегка успокоился, появилось желание осмотреться, куда же я в итоге приплыл.

Что сказать? Грустно, уныло и бедно. Грустно от того, что определиться и выяснить, что это за горы мне не удалось. Уныло из-за надоевших горных пейзажей. Вся разница с ранее созерцаемым только в том, что сейчас были хорошо видны горные заснеженные вершины, до этого скрытые облаками. Те пики, которые я видел из ущелья, оказались, если так можно выразиться, высокими обломками скал, раскиданными по горной долине. А бедно относится к местной растительности, незнакомой и чахлой, представленной, по большей части, кустарниками.

Как бы там ни было, и куда бы я не угодил, а раз выжил, значит, надо заняться своими вещами и припасами. Они ещё пригодятся, наверное.

Глава 10

Целый день я провел рядом с местом, куда приплыл. Развел, наконец, костёр, нарубив веток кустарника, и сварил похлебку с чаем.

Параллельно сушил вещи и припасы. Промокло все напрочь, и я начал переживать за патроны. Так-то они не должны бы испортиться, но после просушки обязательно проверю. Два килограммовых пакета с пшеницей и ячменем просушил особенно тщательно, переживая, чтобы посевной материал не испортился. Почистил оружие и потихоньку все привел в порядок. Уже вечером, решив проверить боеприпасы, я отошёл чуть в сторону от лагеря и охренел от неожиданности. Почти на середине отвесной скалы заметил нечто непонятное и лохматое. Чуть сместившись в сторону, я смог рассмотреть это нечто получше. Это был горный баран или козёл, не знаю, как его правильно назвать. Он забрался метров на тридцать на эту самую скалу, и главное, непонятно, для чего. Растительности там никакой не было. Там вообще ничего, кроме этой скалы. не было. Поэтому и непонятно, зачем он туда полез. А ещё больше непонятно, как он это сделал.

Подобные мысли молнией пронеслись в голове. Но волновало меня, главным образом, не это. Возбудил меня сам этот кусок живого мяса, способный решить проблему с провиантом.

Короткая очередь из автомата принесла двойную пользу. Я убедился, что оружие и боеприпасы в полном порядке, и добыл себе мяса. Подстреленный баран, свалившийся с такой высоты, на удивление был жив, хоть передвигаться уже не мог. Пришлось добивать, потом разделывать, готовить мясную похлебку и запекать мясо на углях. В итоге, спать я лёг очень поздно.

Ночью несколько раз пришлось подниматься и подбрасывать дров в костёр. Тысячу раз отругал себя за то, что не подумал о веревке и испоганил палатку. Холод этой ночью одолел со страшной силой и с утра пораньше заставил шевелиться пошустрее.

Как не старался я отправиться в путь поскорее, а все равно чуть ли не треть дня потратил на сборы. Жалко было добычу. Вот и старался подготовить её к транспортировке таким образом, чтобы не загубить раньше времени. Опять же, брал с собой чистое мясо, без костей, поэтому и с окончательной разделкой провозился довольно долго.

Как бы там ни было, а закончив здесь все свои дела, я дальше направился по течению реки и уже к вечеру преодолел это подобие долины из конца в конец. Я вновь оказался перед неразрешимым вопросом — как быть. Дело в том, что река на выходе из долины уходила в очередное ущелье, занимая всю ширину этого образования. В принципе, она здесь разливалась довольно широко и становилась гораздо мельче, что позволяло, находясь по колено в воде, продолжить путь. Но, помня пережитый ночью холод, шагать в ледяной воде я почему-то был не готов. По уже сложившейся привычке, принятие решения о своих дальнейших действиях оставил на утро и занялся поиском места, подходящего для ночевки.

В этот раз я подошёл к этому делу со всей серьёзностью. Параллельно раздумывал, что подобная жизнь либо сделает из меня продвинутого выживальщика, либо превратит в ненавистника дикой природы. Почему-то сейчас, передвигаясь в одиночестве по этому суровому краю, мне совсем не хотелось любоваться природой и думать о прекрасном. Может быть, я по пояс деревянный и мне не дано в полной мере ощутить всю прелесть моего местопребывания?

Развлекаясь подобными размышлениями, метрах в четырехстах от выхода из долины я нашёл приемлемое для ночлега место. Два громадных камня, соприкоснувшись между собой боками, и оперевшись на одну из скал, образовали помещение, закрытое с трех сторон, и пригодное для ночевки. Прелесть этого убежища была ещё в том, что рядом с входом находился третий большой обломок скалы, который, по идее, не позволит ветру задувать костёр, расположенный у входа.

Ночёвка в этот раз прошла замечательно, выспался я на славу. Утром задался вопросом, почему, находясь гораздо выше (если не считать первую ночь), я так не мерз, как в этой долине. Странно это, и непонятно.