Ревизор: возвращение в СССР 17 (СИ) - Винтеркей Серж
– И что делать?
– Не светиться. Вообще, в идеале, никогда. Жить так, чтобы никто из соседей ни о чём не догадывался. Скромность и осторожность – залог благополучия.
– Нафига, тогда, вообще всё это? – потерянно спросил он.
– Ну, подожди. Никто не проконтролирует, как и что ты кушаешь, как ты отдыхаешь вдали от дома, сколько ты тратишь на медицину и обучение детей. Это те сферы, где можно не экономить. А во всём остальном выделяться нельзя. Хочешь поменять машину? Значит, покупаешь ту же модель в том же цвете и платишь ГАИ-шникам, чтобы номера те же остались. Понимаешь? Чтобы для всех ты десять лет ездил на одном и том же «москвиче» или «жигулёнке».
– А, понял, – оживился, наконец, Сатчан.
– Есть что-то у жены? – показал я на уши. – В магазин в них пусть не ходит, только в гости к таким же счастливчикам и в Большой театр.
– Ну, это понятно, – рассмеялся он.
– А если счастье остаётся и его некуда девать, – задумался я, во что бы я сам вложился. – Лучше всего вложить во что-то конкретное, улучшиться в плане квадратных метров. Можно, к примеру, с женой разбежаться, тогда можно было бы, вполне легально, иметь две хаты. Но это на карьере не очень хорошо может сказаться, да?
– Однозначно, да, – кивнул он. – Но, если начальство знает, что это фикция?.. – забарабанил он по рулю пальцами. – Это надо будет обдумать. Хотя в моем случае все равно не вариант. Тесть точно не поймет такие манёвры. И тогда у меня гарантированно никакой карьеры не будет.
– Ну, в принципе, учитывая, кто у тебя тесть, то да…
– Но товарищам я посоветую. Мало ли…
– Ну, даже если самому разбегаться не желательно, есть же бабушки-дедушки, которые уже на пенсии и им всё равно. Уговорить их пойти на это, помочь им переехать, потом детей к ним прописывать по мере появления. Пока дети не выросли, лишние метры можно сдавать. Кстати, если старики не москвичи, хорошая тема – домик в ближайшем Подмосковье с колхозным участком в сорок соток. Правда, старика своего придётся в колхоз пристроить, чтобы он не потерял права на столько соток. Но я уверен, что ты сможешь договориться, чтобы работа была, скажем так, совсем необременительная. И будет шикарная дача, которая к тебе, формально, отношения не имеет. Ну, помогаешь своему старику каждые выходные. Так старости везде у нас почёт и уважение. Какие к тебе вопросы? Просто хороший сын…
– Так-то, да. Но хлопотно как-то, – с досадой посмотрел на меня Сатчан.
– Хлопотно?! – удивлённо посмотрел я на него. – А лес валить в тайге не хлопотно?
– Да, ладно, ладно. Я думал, может, что попроще можно придумать?
– Хорошая тема коллекционировать что-нибудь. Картины, но не старину типа Айвазовского, а современников. Айвазовского у тебя найдут при обыске, сразу на дыбы встанут – мол, как смог себе позволить? А по поводу современных художников придраться невозможно. Как доказать, во сколько картина тебе обошлась? Может, тебе ее и вовсе подарили по дружбе?
– Не очень я во всем этом разбираюсь…
– Дам подсказку – бери все, что странно выглядит. Не обычные портреты или природу, а всякие странные картины. Необычные пропорции фигур людей и животных, искаженные предметы. Всякие треугольники с человеческими ртами…
– Но это же хрень… – недоверчиво посмотрел на меня Сатчан.
– Ты удивишься, но эта хрень в последующие десятилетия будет дорожать гораздо быстрее, чем нормальные, красивые картины. Как-то так…
Сатчан, все еще недоуменно качая головой, все же сделал себе пометку. Потом спросил меня:
– Что еще?
– Прекрасная тема, которая не позволит остаться в проигрыше – нумизматика. Можно даже не связываться с самым опасным направлением – с золотыми монетами. Собирать медные и серебряные.
– И какой с этого смысл?
– Простой смысл. Во-первых, это хобби. Как можно придраться к человеку из-за его хобби? Ты же не десяток новеньких машин в гараж собрал, как коллекцию, а просто какие-то монетки собираешь. Во-вторых, есть настолько редкие медные монетки, что они могут стоить, как целый кирпичный гараж…
– Да ладно? – поразился Сатчан. – Шутишь, что ли?
– Какие тут шутки, так оно и есть. И что самое приятное, они только дорожают с каждым годом, потому что это уникальная вещь. Если в мире их всего семь осталось, к примеру, больше уже никогда не будет, а собирателей монет, желающих иметь их в своей коллекции – миллионы. А что еще хорошо – дело это увлекательное, может стать вполне реальным хобби. А хобби продлевают жизнь… Знаешь, сколько народу, вполне себе активного, помирает в течение года после выхода на пенсию? А все потому, что смысл жизни теряют. А с хобби ты всегда при деле…
Да, и что хорошо при любом обыске – всегда можно сказать, что высокая материальная ценность твоей коллекции не связана с большими затратами. Говори, что люди тебе просто свои монетки дарили, узнав о твоем хобби, да по двадцать рублей в месяц тратил, покупая что-то на выставках нумизматических. Чисто потому, что монетки красивые, и важны для понимания истории нашей родины. Кто тебе может запретить родину любить?
– А проконсультировать сможешь по этим монеткам? – Сатчан проявил гораздо больше энтузиазма, чем по картинам «со странными изображениями».
– Не, тут я пас, – вздохнул и развел руки с сожалением, – я в этом только теоретически разбираюсь, сам только планирую начать осваивать. С той самой целью, на которую тебе намекаю. Но это не очень сложно, пару лет позанимаешься, и начнешь разбираться. Главное – не нахватать на крупную сумму всякой ерунды, пока новичком будешь. Как и в любой сфере, старожилы попробуют тебя обуть по полной программе, сбывая фальшивки и всякий хлам по завышенной цене.
– А как ты сам собираешься все это освоить, чтобы тебя не обули?
– Ну, нумизматика – это наука. И как с любой наукой, есть учебники и чистые фанатики, не заботящиеся о деньгах. Всякие профессора МГУ, которые свои коллекции собирают и эти учебники пишут. Они с любым, кто нумизматику уважает, готовы часами общаться и всякие тонкости объяснять. Тебе же не так и много нужно знать, в отличие от профессора. Какие монеты самые редкие, как отличить оригинал от подделки, и сколько можно за них платить, чтобы не переплачивать…
– Ну, это все интересно, – сказал Сатчан через минуту, закончив записывать мои нумизматические советы, – но сложно, блин… Нет ли чего попроще?
– Проще только в деньгах хранить свои накопления, и ждать обыска, – недовольно хмыкнул я. – На карту, вообще-то, свобода поставлена и жизнь. Никогда не забывай об этом! Ради этого вполне можно поднапрячься.
– Да, понял я, понял, – неохотно сдался он.
– Слушай, – повернулся я к нему, – хорошо, если ресурса ваших с Риммой родителей ещё надолго хватит и ты успеешь дорасти до значимой должности. А представь, вот сейчас, твоему начальству понадобится найти козла отпущения, чтобы себя отмазать, а за твоей спиной никого нет…
– Не хочется об этом думать, – серьёзно ответил он.
– А надо. В этом деле никому нельзя доверять. Когда дело касается свободы, каждый сам за себя.
– Да нет, – отмахнулся он от собственных мыслей. – Я столько уже про них всех знаю…
– Это хорошо, это твоя страховка, – заметил я. – Главное, чтобы у них на тебя того же самого не накопилось.
А вообще, у этих знаний есть предел, выше которого владеть ими становится небезопасно. Если они накопятся выше критической массы, свидетеля целесообразнее устранить. Особенно, если криминальный герой этих сведений в большую политику со временем соберётся. Но пока я Сатчану об этом говорить не буду. Горбачев еще не у власти, так что сейчас так не принято решать вопросы у элиты. А вот при нем и при Ельцине – многие воротилы вообще забудут, что не обязательно убивать конкурента, ведь можно попробовать сначала с ним договориться. Зачем эти хлопоты, если убить проще?
– А как же без этого? – вопросительно посмотрел он на меня. – Мы же в связке работаем.
– Не оставляй ничего сомнительного от руки написанного, не подписывай то, что опасно подписывать, и вообще, следи за тем, чтобы твоя дополнительная деятельность не оставляла никаких следов.
