Владимир Романовский - Добронега
Расположились на соломе. Хелье уснул сразу, и Дир вскоре за ним. Женщины некоторое время сплетничали и зубоскалили вполголоса. Годрик лег последним, обойдя селение, сбегав на проходивший вдоль реки хувудваг, осмотрев его, вернувшись и проверив запоры и ставни. Встал он раньше всех и вышел куда-то.
Хелье проснулся сразу за Годриком, дрожа от холода. Протерев глаза, он поднялся, походил по помещению, понаблюдал за спящими вповалку рядышком женщинами, выволок сверд, который захватил с собой из ладьи, из ножен, и вышел на воздух, чувствуя пустоту в душе и сердце, действуя просто по привычке.
Иллюзии по поводу мягкого климата в Земле Новгородской рассеялись. Какие-то южные ветры принесли в тот год в славянские земли тропический воздух, вскрыли реки, растопили Ильмер, обогрели и обласкали прибалтийские селения, и пропали, и теперь все возвращалось на круги своя. Стоял самый обыкновенный легкий и неприятный мартовский мороз. Вдоль берега прохаживался Годрик, изучающе разглядывая местную флору. Хелье кивнул ему, и Годрик махнул рукой, что совершенно не соответствовало его статусу дирова холопа.
– Только б река не замерзла до того, как доберемся до волока, – высказал он опасение, но особой озабоченности в его голосе не слышалось.
– Ты правда бритт? – спросил Хелье.
– Я правда бритт, – ответил Годрик. – Всем бриттам бритт. Волосами покрыт.
– А? – не понял Хелье.
– Не обращай внимания. Я рад, что ты с нами. А то Дир скучал все это время без друзей. Теперь ему будет веселее.
Некоторое время Хелье смотрел безучастно на ловатскую гладь.
– Заботишься о хозяине? – спросил он.
– Больше о средствах. Когда Дир скучает, он ест за десятерых. Столько еды уходит без толку. Еда – не развлечение.
Помолчав, Хелье ощутил, как на него накатывает страшнейшая тоска. Говорить было лучше, чем молчать.
– А как ты к нему попал? – спросил он.
– Он тебе не говорил? Росли вместе. С семилетнего возраста. В Ростове. Его отец купил моих родителей, и меня в придачу, в Манчестере. Люди мы не простые. – Помолчав, он добавил: – Мой прапрадед был конюхом у самого Ланцелота.
– Ланцелота? – Хелье смутно помнились легенды, старые, и, на его взгляд, глуповатые. Какой-то, вроде, круглый стол, но не в кроге, а в замке, какие-то витиевато и торжественно глаголящие герои и благородные женщины, коварные драконы, поездки за Граалем, волшебник со светящимся посохом, и совершенно специальный сверд со странным названием, с помощью которого можно было покорить весь мир несмотря на торчащие под боком безупречно функциональные римские легионы, контролирующие добрую половину этого самого мира, обошедшие все мыслимые веси, и ни разу не имевшие дела с драконами.
– Это который с женой конунга спал? – спросил он.
– Сам ты спал! – возмутился Годрик. – Никто с ней не спал! Все сплетни. Хорла, люди все время сплетничают, это просто верх неприличия!
– Что значит – никто? Конунг, надеюсь, все же спал с нею?
– Конечно спал. Но об этом не обязательно говорить вслух, это личное дело каждого, особенно если он конунг. Странные вы люди – скандинавы. Ничего святого у вас нет, и очень плохие манеры, очень. Дикие вы все. Датчане хуже всего, конечно, но новгородцы и ростовчане не далеко ушли.
– Ростовчане не скандинавы, – заметил Хелье. – Может, только частично.
– Все одинаковы, что скандинавы, что астеры, что ковши. Дикость.
– А римляне?
– Римляне цивилизованные. Этого у них не отнимешь. Гады, конечно, но цивилизованные.
– А греки?
– По-разному. Есть такие греки, с которыми и знаться-то противно.
С этим Хелье был согласен, хотя былой злости на греков не чувствовал.
– Вообще, – продолжал Годрик, – уровень цивилизованности любого народа можно определить по его охотничьим традициям. Самые примитивные традиции – у датчан. Это не их вина – на их дурацком промозглом полуострове, помимо лосей, никакие животные не водятся. Противное место. Круглый год туман, ни рек тебе, ни гор, а уж как дождь зарядит, так неделями не перестает. Только сами датчане могут такое выдержать. А на лося – какая охота? Выдумки никакой не нужно. Лоси такие же тупые, как сами датчане.
Меж тем восстали ото сна Светланка и Анхвиса, растопили печь, и, потребовав у хозяина съестного, быстро приготовили завтрак. Дир проснулся последним, сбегал к реке поссать, вернулся, и, пристыженный неуемной язвительной Светланкой, сбегал еще раз на речку и вернулся помытый. Годрику за общим столом сидеть не полагалось, и, взяв со стола горбушку хлеба и кусок солонины, он ушел искать баню, о существовании которой сообщил ему давеча рыбак.
Стряпня дировых женщин показалась Хелье неожиданно вкусной, а бодрящий свир рыбака слишком жидким.
– Не налегай так на сало, – велела Анхвисе Светланка. – Скоро в дверь не влезешь, корова дойная.
– Я не налегаю, – смущенно возразила Анхвиса и улыбнулась застенчиво салу в своей миске.
– Знаю я тебя, – заворчала Светланка. – Как в Киев приедем, так небось жрать будешь, как три ростовских свиньи. Все захочешь попробовать. Ах, я это еще не пробовала, ах, я то еще не пробовала.
– Ничего лучше псковских пирожков на свете нет, – объявила Анхвиса. – Всю-то жизнь бы только бы их и кушала бы. Жалко, что во Пскове мы недолго пробыли.
– Ты там всем глазки строила свои хорловы, – заметила Светланка. – Псковские любят коров дойных вроде тебя.
– Ну уж и любят. Ты сама всем глазки строила.
– У меня это просто такое развлечение, – объяснила Светланка. – Я люблю издеваться над мужчинами. А ты растаяла вся, как на тебя смотреть стали. Жрала пирожки и таяла, жрала и таяла.
Анхвиса смущенно хихикала, не забывая класть время от времени скромный кусок сала в крупный упругий рот.
Прибыл Годрик и сообщил, что баня находится в полуарже, публичная, внаем, и владеет ею некий Харя-баньщик. Окончив завтрак, вся компания направилась в баню. Других развлечений в поселке не было.
– Все население земель славянских из Ростова вышло, – объяснял Дир внимательно, как казалось, слушающему Хелье. – Варанги все переиначили, чтобы получилось лестно для них. Придумали, что было завоевание, сперва Рюриком, потом Олегом. На самом деле Рюрика и Олега пригласили с дружинниками, чтобы они за плату и постой защищали земли от набегов и поборов. Самим славянам было не с руки.
– Почему же? – спросил Хелье.
– Были другие дела. Земля, наследие предков.
– А от кого нужно было защищать? – спросил Хелье наивно.
– Как от кого! Ты знаешь, сколько кругом врагов? Те же печенеги.
– А они тогда были?
– Печенеги всегда были, – наставительно сообщил Дир. – Печенеги еще до Римской Империи были.
– Как же славяне от них защищались? До Олега?
– Своими силами. А потом стало не с руки. Но варанги нас обманули. Они стали объединять земли и строить свою империю. Есть такое Содружество Неустрашимых. Слыхал?
– Нет.
– Ну вот, видишь. Содружество хочет отнять весь мир у славян. До самой Иберии.
– А разве славяне владеют всем миром?
– Конечно. Ну, не славяне, но их потомки. Они и забыли уже, что они славяне. Все эти франки, галлы, и прочие. А Содружество Неустрашимых – это люди крайнего севера. Раньше они все жили в Англии, но потом разрослись.
– А кто в нем состоит? В Содружестве?
– Старые семьи варангов, кто же еще. Самые родовитые и знатные. Италию они уже присвоили, и всю Скандинавию, только астеры еще держатся, да Ростов, старый центр земель славянских. А в Киеве им власть пришлось разделить с Владимиром. Не по зубам им оказался Владимир.
– А он не принадлежит к ним?
Дир презрительно посмотрел на Хелье.
– Ничего-то вы, шведы, не понимаете, из того, что у нас тут происходит. Владимир – не варанг какой-нибудь. Владимир любит славян. Он сам славянин.
– Отец его был варанг.
– Отчасти. Но мать у него – из обыкновенных ковшей.
– Я слышал, из иудеев.
– Кто это тебе сказал! – возмутился Дир. – Ковши, как есть ковши. Не подарок, конечно, но – славяне. А Владимир – великий он. С ним не шутят. Давай вместе пойдем ему служить?
– Это как получится, – ответил Хелье. – Может и пойдем.
Баня стояла отдельно от других строений поселка. Тропинка шла от реки вверх по диагонали. От хувудвага баня была скрыта густыми хвойными зарослями, возможно неспроста, хотя дымок над трубой наверняка был виден на многие аржи вокруг.
Баньщик успел к приходу честной компании натопить печь. Хелье посмотрел сперва на Годрика, а затем на Дира. Отдельно на Светланку. И отдельно на Анхвису. И вдруг засмеялся.
– А? – спросил Дир, готовый тоже засмеяться.
Хелье хлопнул его по массивному плечу.
Баньщика уведомил заранее предупредительный Годрик. И даже успел, судя по суетности движений баньщика, ему заплатить и пообещать еще. Дир, возможно, считал, что баньщик натопил баню по собственному почину, в надежде, что скоро местность посетит Дир собственной персоной. А женщины, каждая по своим причинам, даже не задались вопросом, почему печь уже натоплена. Натоплена – вот и хорошо, вот и ладно.
