Кристоф Оно-ди-Био - Бездна
Вечеринка в святилище Тинторетто? Да… такого наш мир еще не видывал.
Я вбежал на палубу катера и пересек Канал в обратном направлении, обводя взглядом длинную вереницу крестов, статуй и железных хоругвей, пронзающих с верхушек монументов ночной небосклон. Который в Венеции называют cielo linea, а в Нью-Йорке – skyline.
Вапоретто с выключенным мотором пробирался по узеньким протокам, куда выходили потайные двери домов, украшенные маскаронами[125] в виде дьявольских рож или ангельских ликов. Я сошел перед церковью Фрари с белыми часовенками на крыше и, обогнув ее, вышел на кампо Сан-Рокко. На крыльце курил Тарик. Он снова щеголял в эксклюзивном галстуке, расписанном его сынишкой.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Да нет, все в порядке. Пас тут?
– Она там, в зале.
У меня отлегло от сердца.
– Не знал, что Скуолу можно арендовать для ужина, – сказал я, поднимаясь по ступеням.
– Да ее скоро и купить можно будет. Европа идет ко дну, дорогой мой…
Под «Благовещением»[126] исходило паром ризотто. Архангел Гавриил сохранил свое бесстрастие, зато вся команда его ангелочков так и тянула ручонки вниз, к горам салями на блюдах. Раскаты смеха и пузырьки просекко поднимались до Святого Духа и воспламеняли взгляд Марии. Виновницей торжества была художница-израильтянка, похожая на Жанну д’Арк. Я не нашел здесь Пас и стал взбираться по лестнице.
На втором этаже какая-то девушка протянула мне зеркало, чтобы я мог, не вывернув шею, любоваться выставкой пыток и чудес, изображенных во всем своем ярком великолепии на золоченых деревянных потолках. Святой Себастьян, кокетливо изогнувшись и закатив глаза к небу, принимал стрелу прямо в лоб, под нимбом. Змеи с собачьими ушами кишели в груде грешной плоти, а небо извергало каменную лестницу Иакова, на которой резвились стайки ангелочков. Их крылышки тонули в облаках, откуда другой посланник Божий протягивал горькую чашу изнемогающему Христу[127]. Я тоже изнемогал, у меня подкашивались ноги, а голова кружилась от обильной выпивки и тромплеев[128].
Я спустился обратно. Тарик протянул мне бокал:
– Не нашел?
Я покачал головой.
– Ну извини, я не видел, как она ушла.
Я вытащил из кармана смартфон. Экран был пуст, ничего нового.
– Вы что, поссорились? – спросил Тарик.
– Она сейчас настроена как тогда, у тебя на ужине.
Он стал пристально разглядывать свои лакированные туфли.
– Тебе известно, что она не явилась на презентацию своих пляжей?
– Да, я там был.
– Ты – но не она.
Больше он ни о чем не спрашивал.
– Ты ищешь Пас? – вмешался Франческо Веззоли[129], выскочивший невесть откуда, словно чертик из табакерки. На нем была майка с принтом «Лорд Байрон». Этот юный красавчик, представитель современного искусства, отказывался критиковать общество, объясняя это тем, что «недостаточно интегрирован в него». Он сообщил, что Пас отправилась на исландский праздник. Он тоже туда идет. Не хочу ли я составить ему компанию?
Казалось, этот вытянутый, как аллигатор, дворец отгородился от мирского гвалта тяжелыми дверями, украшенными армянской вязью. На самом же деле двери защищали мир от дворцового гвалта. Внутри сотни тел извивались, точно плотоядные растения, под взрывы электронной музыки. В глубине обширного сада расположился диджей, приехавший из Рейкьявика; это он заставил грохотать вулканы своего далекого острова в самом сердце Светлейшей. На древних кирпичных стенах мигали огромные голубые неоновые буквы: «IL TUO PAESE NON ESISTE» – ТВОЯ СТРАНА НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Я стал пробираться сквозь лес рук, сквозь лианы ног; они загораживали мне дорогу, а запахи алкоголя и духов вызывали дурноту.
Меня толкнул развеселый рыжий великан. Я узнал Томаса Хаусиго[130], он стоял с пластиковым стаканчиком в руке, покачиваясь из стороны в сторону.
– Венеция – самый психоделический город в мире.
Рядом с нами Веззоли, раздевшись до пояса, менял свою майку на сетчатую накидушку актрисы Виттории Риси, звезды порнофильмов; итальянский павильон пригласил ее позировать обнаженной на троне из разноцветных спагетти.
– Ты почему один? Где Пас?
– Я ее ищу. Мне сказали, что она здесь.
– Была, но ушла к Франческе. Та устроила вечеринку у себя на террасе… Слушай, приятель, я гляжу, ты расстроен?
– Да нет, просто мне нужно ее увидеть.
– Ну, держись, друг. Потому что она красотка – твоя Пас.
– И что же?
– И вдобавок талантлива.
– Согласен.
– А главное, артистическая натура.
– Я знаю.
– А знаешь – так брось это дело, иначе настрадаешься. Вот взять меня – я всегда мучил своих девчонок. И смотри, к чему это привело – сам же и наказан, один-одинешенек…
Я похлопал его по плечу:
– Но я-то не хочу ее наказывать, вот какое дело, Томас.
Палаццо, казалось, присело на корточки возле Канала. Перед тем как переступить порог дворца, я пересек его отражение. Катер стукнулся бортом в деревянные красно-белые мостки. На ступенях у воды стоически ждал официант с подносом. В бокалах в такт волнам танцевали пузырьки шампанского и оранжевые блики коктейлей. Я осушил бокал, прежде чем войти. Звук моих шагов эхом метался между древними сырыми стенами. Две босоногие красотки, лет по двадцати, держа в руках свои туфли на шпильках, хохотали возле дверцы узкого лифта с розовой обивкой. Я кое-как втиснулся между их юными грудками. С террасы на крыше здания открывался вид на ночной город. Толпа гостей, раскаты смеха со всех сторон. «Сезар!» – окликнули меня. Франческа, хозяйка дворца, отличалась изысканностью редкой бабочки. Ослепительна и воздушна. Глядя на нее, верилось, что в мире еще есть настоящие принцессы. Она шла ко мне скользящей походкой, в зеленом платье под цвет глаз. Джоанна Васконселос схватила меня за плечо: «Как там Пас? Я сегодня видела ее фото на выставке… Очень сильно!.. Так солнечно и так душно… А почему вы не приезжаете ко мне в Лиссабон? Тебе следовало бы за ней присматривать! Я только что видела ее здесь с Маурицио, но не успела поздороваться…»
Каттелан? Я ринулся к нему. Этот силуэт, тонкий, как спичка… этот длинный нос Пиноккио, эта мания дурачить людей… К одной журналистке из «Нью-Йорк таймс», которая просила у него интервью, он подослал своего двойника. На улицах Турина он как-то расставил восковые фигуры бомжей, а в Милане украсил деревья вокруг самой оживленной площади муляжами повешенных младенцев, выглядевшими как настоящие. Я слишком много выпил. Меня сотрясала нервная дрожь.
– Как дела, Маурицио, все хорошо?
Он сидел в своем ритуальном черном костюме на парапете террасы, выходившей к Большому каналу, который плескался внизу, метрах в двадцати, и смотрел на меня так, словно прикидывал, какую бы шутку со мной сыграть. В молодости он долго работал в морге и, видимо, оттого, что труп – самая серьезная вещь на свете, решил с тех пор смеяться надо всем на свете.
– Даже очень хорошо, потому что я собрался на пенсию.
– Мне уже говорили… но верится с трудом…
– Ну, ясно… при моей репутации обманщика…
Да, вылитый Пиноккио. Кстати, одного такого Пиноккио он изваял в виде утопленника, плавающего лицом вниз, с раскинутыми ручками в перчатках, в фонтане нью-йоркского Музея Гуггенхайма.
– Ну, а ты… come va?[131]
– Да вот ищу Пас уже несколько часов. Мне сказали, что она была тут с тобой.
Он притворно завертел головой:
– Да нет, смотри сам, ее здесь не видать.
– И тебе неизвестно, где она может быть?
– Понятия не имею.
Не знаю, почему мне показалось, что у него вытягивается нос, но у меня вскипела кровь, и без того разогретая алкоголем. Я схватил его за отвороты пиджака и начал бешено трясти. Он выронил свой бокал, и тот, скатившись за черепичный бортик, плюхнулся в воду.
– Что ты делаешь… сумасшедший! – завопил он.
– Нет, влюбленный. И потерявший возлюбленную. И слегка пьяный. Говори, где она, или кончишь, как твой Пиноккио!
От меня так несло апельсиновым ликером, что он перепугался не на шутку.
– О’кей, Сезар, я тебе все скажу, только отпусти, у меня голова кружится!
Я оттащил его от края террасы.
– Ну?
– Она в кашалоте. В кашалоте Лориса Крео.
– Это уже не смешно, ты мне надоел! – прорычал я, снова толкая его к парапету.
– Прекрати, – закричал он, – это чистая правда, клянусь!
На нас оборачивались гости. Я объявил с широкой улыбкой:
– Не волнуйтесь, господа, это всего лишь перформанс господина Маурицио Каттелана! – И снова развернулся к Каттелану: – В кашалоте Лориса?
– Ну да, – ответил он неожиданно серьезно. Его высокий лоб взмок от пота. – Он ведь полый. Спроси у Лориса сам.
Я выпустил Маурицио. Он поправил галстук и пригладил короткие полуседые волосы.
