Ревизор: возвращение в СССР 31 (СИ) - Винтеркей Серж
Саботаж? Диверсия? Да пофиг на фоне такого подарка. И саботаж, и диверсия имеют ценность, только если ты можешь их доказать. Фиг она сама сознается, а доказательств-то и нет. Для его карьеры гораздо большую ценность будет иметь просьба Анны о политическом убежище в СССР… А одно с другим несовместимо… Нельзя сначала предъявить ее трудящимся как символ торжества социалистической идеологии, а потом судить за саботаж.
Москва. Детский дом № 19.
– Ларочка! – поспешила на выручку Брагиным дежурный педагог. – Миша не может ехать с вами.
Когда Лариса это услышала, у неё такой испуг в глазах отразился… Даже не испуг, а отчаяние. Она посмотрела на Женю, ища защиты. Маленький ребёнок не мог понять, почему её можно забрать, а друга Мишу нельзя.
– Ларочка, детка, мы не можем взять Мишу, – залепетала растерявшаяся Женя, стараясь не смотреть на мальчишку.
В его глазах отразилось такое отчаяние, что было больно это видеть.
– Извини, братишка, но тебе с нами нельзя, – проговорил Костя осипшим вдруг голосом. – Жень, возьми сумку, а я Ларису возьму.
Но Лариса, обычно тихий, замкнутый ребёнок, вдруг начала яростно вырываться. В неё как бес вселился. Она вцепилась в мальчишку с душераздирающими воплями, и её невозможно было от него оторвать.
На крики прибежала и директриса.
– Вы ещё не ушли? – поразилась она. – Не надо было вам сюда заходить…
– Мы ж не знали, – ответил Костя.
– А что это за мальчик? – спросила ошалевшая от всего происходящего Женя.
– Нет, нет, нет! – сразу поняла ход её мыслей директриса. – Даже не думайте! Мише уже шесть лет исполнилось. Вам никто не позволит его усыновить! У вас разница меньше шестнадцати лет!
– Да отпусти ты его, Ларис, – воскликнул Костя, пытаясь взять девочку на руки. – Мы будем в гости сюда приезжать. Миша будет нас ждать, правда, Миш?
Мальчишка, еле сдерживая слёзы, с готовностью кивнул, демонстрируя характер.
– Вот видишь, Ларочка, – вмешалась заведующая. – Всё будет хорошо. Езжайте домой, а потом приедете к Мише в гости.
Общими усилиями Жени и педагогов удалось отцепить девочку от Мишкиной рубашки и Брагины поспешно покинули игровую.
Костя нёс горько рыдающего ребёнка на руках, не в силах поверить в происходящее. Он-то думал, что делает маленькую Ларису счастливой, а к тому, что произошло, он совсем не был готов.
– Тише, Ларочка, тише. Нам нельзя усыновить твоего Мишку, но другим-то можно! – уверенно проговорила жена. – Придумаем что-нибудь… Мы обязательно что-нибудь придумаем!
Костя покосился на неё с удивлением.
– Надеюсь, ты не кинешься прямо сейчас звонить родителям и просить их оформить на себя усыновление этого мальчика? – спросил он. – Сразу скажу, куда они нас пошлют с такой просьбой… Нет, при ребенке не буду. А ведь чуть не сказал, надо привыкать теперь сдерживаться…
Москва. Политуправление МВД СССР.
Генерал Брагин позвонил в Пролетарский исполком председателю комиссии по усыновлению.
– Юрий Дмитриевич? Брагин. Добрый день.
– Приветствую, Лев Борисович, – дружелюбно ответил Исаков, явно не чувствуя за собой никаких проколов.
– Юрий Дмитриевич, а как так получилось, что моему сыну с женой разрешили усыновление? – спросил сухо генерал. – Я думал, мы с вами обо всём договорились?
– Но как же? – растерялся собеседник. – Мне звонил Юрий Викторович Томилин и сказал, что ваша позиция по этому вопросу изменилась. Разве не так?
– Томилин вам звонил? – удивился Брагин. – Ладно, Юрий Дмитриевич. Я понял…
Он коротко попрощался с Исаковым и положил трубку с задумчивым видом.
Так, так, так… Юра… Вот так ты со старым другом, значит?..
Москва. Гагаринский райком КПСС.
Сколько же процентов просить? – лихорадочно думала Регина, уже поднимаясь по лестнице в райкоме на третий этаж.
Уже вот она, приёмная Володина, а она так и не определилась, сколько ей требовать за это письмо? Такая возможность хорошо подзаработать, может быть, ей раз в жизни выпала… Никак нельзя продешевить…
– Здравствуй, Региночка, – приветливо поздоровалась с ней его помощница.
– Здравствуйте, Ольга Константиновна, – улыбнулась она в ответ. – Герман Владленович у себя?
– Да-да, проходи, – кивнула та на прикрытую дверь в кабинет Володина.
Регина постучалась прежде, чем войти.
– Герман Владленович, добрый день. Можно? – скромно заглянула она к нему.
– Проходи… Ну что у тебя? – спросил он, дождавшись, когда она прикроет за собой дверь.
– Сначала я бы хотела обсудить свою долю, – присела она за длинный стол для заседаний, положив перед собой свою сумочку.
– Будет тебе доля, – отрезал Володин, – если информация того стоит.
Ему хотелось сначала увидеть, о чём идёт речь, а потом уже обсуждать доли и всё остальное. А то получится, как с таксопарком, сплошная потеря времени и больше ничего…
– И всё же, Герман Владленович, какая будет моя доля от этой информации? – настаивала Быстрова.
– Один процент или уходи к чёрту со своей информацией прямо сейчас, – раздражённо ответил он.
– Хорошо, – вынуждена была согласилась она, хотя он видел, как она колебалась перед ответом.
– Меня взяли в группу работы с письмами от трудящихся, которые приходят на радио и в газету. Было нелегко туда попасть, пришлось связи задействовать очень серьёзные в ЦК ВЛКСМ, – рассказывая, достала она из сумочки конверт. – И вот сами посмотрите, какое мне письмо досталось на разбор…
Скептически взглянув на неё, он принял из её рук письмо. Но в процессе чтения ему стоило больших усилий не показать ей свой живейший интерес к его содержимому.
– Оставляй. Проверим, что это за фабрика, – деланно равнодушным тоном произнёс он, – и можно ли её взять под контроль.
– Не забудьте, что вы мне один процент с неё обещали, – напомнила Быстрова, явно опасаясь просто так оставить письмо и уйти.
– Не дели шкуру неубитого медведя, – назидательно ответил он и ей ничего не оставалось, как попрощаться и уйти с недовольным видом.
Интересно, а что она ожидала? Но надо же, не полностью бесполезной все же оказалась. Не зря ее содержал все эти месяцы. – усмехнулся Володин и позвонил Гончаруку.
– Николаич, общий сбор у меня прямо сейчас, – сказал он ему.
Москва. Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.
– Галия, – обратилась к ней начальница, когда Белоусова вышла из кабинета. – Торгово-промышленная палата запросила к себе на стажировку наших сотрудников. От нашего отдела должно поехать двое. Как ты смотришь на то, чтобы две недели поездить вместе со мной на Ильинку?
– Даже не знаю, – с сомнением посмотрела на неё Галия. – Насколько я понимаю, Палате нужны наши зарубежные представительства и их сотрудники, знающие язык и местные особенности. Какой смысл меня на стажировку посылать? Вряд ли кто-то меня отправит в зарубежную командировку в ближайшие годы… И потом, Ольга Вениаминовна, за границей без знания языков делать нечего. Я сейчас, как раз, английским занимаюсь здесь у нас, два раза в неделю. Тут и так праздники были, а из-за стажировки ещё две недели пропускать?… Что-то мне совсем не хочется…
– А обстановку сменить? С новыми людьми познакомиться? – удивлённо посмотрела на неё начальница.
– Да мне как-то и наша обстановка ещё не успела надоесть, – рассмеялась Галия. – Я же со многими только шапочно знакома, только на лестнице и здороваемся…
– Счастливая ты, – улыбнулась начальница и расстроенно вздохнула, прекрасно понимая, что во всех её словах есть резон. Тут в кабинет вернулась Белоусова. – Валерия Николаевна, – обратилась к ней Морозова, прекрасно понимая, что та уже собрала по отделам все новости и сплетни, – как вы смотрите на то, чтобы пройти стажировку на Ильинке?
