Майкл Муркок - Стальной царь
— Придется стрелять, если они появятся, — сказал Пильняк. — Может быть, это наш единственный шанс.
Я сжимал револьвер, пять или четыре вооруженных ружьями механиков стояли в узком проходе прямо позади меня, а корабль трясся и вздыхал в усилии вырваться из захвата.
— Они идут на тот же риск, что и мы, их корабль может разрушиться точно так же, как наш, — сказал я.
Пильняк снова улыбнулся мне — как умеют улыбаться только русские.
— Вот именно, — сказал он. Крышки люков начали подниматься. Мы приготовили оружие.
Глава 5
Социализм? Анархизм? «изм»?
В хмуром лунном свете, пробивавшемся сверху через открытые люки, невозможно было разглядеть фигуру, спустившуюся вниз первой. Пильняк по-русски приказал сложить оружие, поскольку мы немедленно откроем огонь. Но затем мы заметили болтающийся на палке кусок простыни. Белый флаг. Они хотели вести с нами переговоры.
Пильняк растерялся. Он сказал захватчикам, чтобы они стояли на месте, пока он не получит новых указаний. Один из механиков помчался по коридору назад, к рулевой палубе.
Люди в люках откровенно веселились и отпустили пару-другую шуточек, которых я не понял, а Пильняк, как мне показалось, нарочно пропустил мимо ушей. Для меня, однако же, не было сомнений в том, что ни один из захватчиков не хочет сражаться. Слишком немногие уцелели бы после такого боя.
Полагаю, капитану Леонову это тоже было ясно, потому что он вернулся вместе с механиком. Пильняк объяснил ему, что происходит. Он повернулся к человеку с белым флагом:
— Вы знаете, что ситуация для нас обоих сложилась неразрешимая. Кто ваш предводитель?
Коренастый невысокий человек подался вперед и иронически отсалютовал капитану Леонову.
— Пусть буду я, — заявил он.
— Вы их предводитель?
— У нас нет предводителей.
— Следовательно, вы будете говорить от их имени.
— Полагаю.
— Я капитан Леонов, командир этого корабля.
— Я Нестор Махно, борец за дело великой анархии. Я был поражен. Прежде, чем я успел взять себя в руки, у меня вырвалось:
— Махно!
Тот самый человек, с которым я сидел в японском плену! Никогда бы не подумал, что мне доведется вновь увидеть его. Я не имел ни малейшего представления о том, что он имеет какое-то отношение к воздушным кораблям.
Он узнал меня и улыбнулся:
— Добрый вечер, мистер Бастэйбл. Похоже, вы снова угодили в плен.
— Да и вы не без того, — заметил я. Он улыбнулся. Ироническая, почти ласковая улыбка. Он был одет в богато разукрашенную старую казачью шинель с множеством зеленых и золотых нашивок, крестьянскую рубаху с поясом, шаровары и высокие сапоги. Астраханская шляпа набекрень кокетничала на его голове. Он выглядел точно как картинка романтического казака из книжки, и у меня сложилось впечатление, что он сознательно культивирует этот образ. На боку у него висела настоящая казачья сабля, а рукой он играл с рукоятью автоматического пистолета, заткнутого за шитый серебром пояс.
— Предполагаю, вы служите бунтовщику Джугашвили, — сказал наш капитан. — Вы пытаетесь сейчас вести мирные переговоры?
— Я отказываюсь говорить о мире, — заявил Махно. — Дело безнадежное. Говорят о мире и в то же время каждый пытается застрелить другого или упрятать его в тюрьму. Кроме того, я не служу никому, кроме тех людей, кто меня избрал. Но в этой войне мы решили встать на сторону Джугашвили. Мы не поддерживаем его идеологию, но защищаем Дух Восстания, Дух Истинного Казачества. Мы — анархисты. Мы отказываемся признавать правительства или деспотов — любого пошиба.
— Неужели вы станете отрицать, что Стальной Царь — настоящий деспот? — спросил я.
Махно ответил па мой вопрос коротким кивком.
— Абсолютный. Наш девиз: «Ни раб, ни господин!» Вот так-то, мистер Бастэйбл.
— Только хаос, — насмешливо бросил Пильняк.
— Анархия означает «никакого правительства», а вовсе не «неразбериха», — отреагировал Махно на замечание Пильняка. — И она не имеет ничего общего с так называемым «социализмом образца Джугашвили». Мы поддерживаем не его, как я вам уже сказал. Мы поддерживаем Дух Восстания.
Капитану Леонову вся эта информация показалась в высшей степени невнятной.
— Как же нам тогда вести переговоры? Чего вы хотите?
Махно сказал:
— Вы наши пленники. Мы не хотим кровопролития. Мы лучше захватили бы ваш корабль. Капитан Леонов помрачнел:
— Я не отдам вам судно.
— Выбор у вас невелик, — сказал Махно и выглянул в иллюминатор.
Мы все последовали за ним. На подвижных стальных тросах, свисавших с черного корабля, вооруженные люди подбирались к нашим машинным отделениям.
— Через несколько минут ваши машины будут остановлены, капитан.
Он ещё говорил, когда наши моторы замолчали. Один за другим стихали они. Снаружи сквозь вой ледяного ветра доносились ликующие вопли.
Капитан сунул руки в карманы.
— Что теперь? — спросил он с убийственным хладнокровием.
— Вы же видите, что полностью находитесь в нашей власти.
— Я вижу, что вы пират с большим опытом.
— Не зарывайтесь, капитан! Это не пиратство. Мы с вами вели бой. И этот бой выиграл я.
— Вы бандит и захватили корабль, который представляет правительство Союза Славянских Республик. Что является пиратством чистой воды. Пиратством, мятежом и предательством. Мы действительно находимся в состоянии войны, капитан Махно. Предполагаю, если у вас ещё не окончательно отшибло память, вы сможете припомнить, кто наш враг. Это Япония.
— Война между двумя авторитарными системами, а не война между народами, — упрямо возразил Махно. — Что же вы за социалист, в таком случае, капитан?
Леонов уставился на него мрачно.
— Я вообще не социалист. Я лояльный российский подданный.
— Ну, а я — не лояльный российский подданный. Я анархист и, поскольку вас, кажется, интересует мое происхождение, — украинец. Мы против всех и всяческих правительств и особенно — против петербургского. Во имя народа, капитан Леонов, мы требуем от вас передать нам этот корабль.
Леонов попал в затруднительную ситуацию. Он не хотел бессмысленно жертвовать жизнью своего экипажа, но и с чистой совестью сложить с себя командование тоже не мог.
— Могу предположить, что вы демократ? — заметил Махно.
— Разумеется!
— Тогда предоставьте решать своим людям, — просто предложил анархист. — Чего они хотят: жить или умереть?
— Ладно, — отозвался Леонов. — Я спрошу их, — он повернулся к нам:
— Господа!
— Мы будем сражаться, — заявил Пильняк. — Если они победят, то пусть соскребают нашу кровь с палубы. Ни один из нас не возразил. Махно, казалось, не ожидал ничего иного.
— Я даю вам возможность обдумать ситуацию, — сказал анархист и забрался наверх в люк. — Вы больше не можете летать. Мы доставим вас на нашу главную квартиру. Если кто-нибудь из вас решит примкнуть к нашему делу, мы примем его с радостью, как брата.
Капитан Леонов не отдал нам приказа стрелять. Мы смотрели, как анархисты уходят, закрывая за собой люки. Только теперь мне стало ясно, что мы попались на обходной маневр. Во время переговоров мы не следили за тем, что происходит снаружи корабля. Я думаю, Леонов тоже это заметил. Когда мы возвращались в рулевую рубку, было очень хорошо видно, что, в этот момент капитан был далеко не лучшего мнения о себе. Как воздушный тактик он не имел себе равных. Но в дипломатии он действовал куда менее успешно. Похоже, Махно выиграл эту шахматную партию, не потеряв ни одной жизни ни с одной стороны (потом я узнал, что это было в его обыкновении).
Мы беспомощно смотрели, как навстречу нам проплывают звезды и облака, в то время как корабль анархистов тащил нас на свою базу.
В рулевой рубке капитан Леонов сделал попытку связаться с Харьковом, попытался получить инструкции и обрисовать наше положение. Наконец радист отодвинул рацию.
— Они вырвали антенну, ваше высокоблагородие. Мы не можем ни передавать, ни принимать сообщения. Леонов кивнул. Он поглядел на Пильняка и меня:
— Итак, господа, ваши предложения?
— Мы полностью во власти Махно, — сказал я. — Если мы не ворвемся на его корабль через те же люки, нам его не остановить.
Леонов наклонил голову, как бы размышляя. Когда он снова взглянул на нас, он уже полностью взял себя в руки.
— Я думаю, мы могли бы немного вздремнуть, — заметил он. — Я сожалею, что не мог предусмотреть эту специфическую проблему, господа, и что у нас нет приказов на случай подобной ситуации. Думаю, лучше мне заявить здесь и сейчас, что я складываю с себя полномочия.
Его речь показалась мне весьма своеобразной, почти экзотической. Но вместе с тем я стал куда лучше понимать русскую душу, чем ещё несколько месяцев назад. Несмотря ни на что, я поражался выдержке Леонова. Это был человек чести, который считал, что не выполнил своего долга. Он дал нам полную свободу действовать так, как каждый из нас считает приемлемым лично для себя.
