Майкл Муркок - Стальной царь
Это означало, что сейчас придется хвататься за голову и желудок, чтобы не потерять их, когда корабль взметнется в высоту.
Мы вцепились в перила. При взлете мы попытались повернуть свое безоткатное тридцатифунтовое орудие в сторону черных кораблей. Этот великолепный образчик воздухоплавательного искусства был вознагражден почти на месте, когда нам удалось тотчас же дважды удачно попасть в ведущего вражеских кораблей. Хотя голова у меня шла кругом, я испытал ликование. Ради таких секунд и стоило служить в армии!
Два вражеских корабля вырвались из общего строя и взяли курс к нам, однако не проявляя той быстроты, грации, маневренности и исключительной ловкости, какие отличали «Вассариона Белинского». В тот момент у нас оставалась на вооружении одна только наша личная убежденность, потому что оружия у них было больше и они превосходили нас по численности. Мы поднимались выше, однако медленнее, чем наши враги. Мы все ещё продолжали обстреливать оба черных корабля, которые неуклонно взмывали ввысь, как акулы, почуявшие кровь.
Мы ворвались в облачный слой.
— Вполсилы вперед! — приказал капитан Леонов штурману. Он был теперь совершенно спокоен, улыбка застыла на его лице. Очевидно, он предпочитал такой вид борьбы, каким бы опасным он ни был, тому, в котором мы прежде были вынуждены участвовать.
— Стоп машина! — приказал капитан. Теперь мы дрейфовали под защитой облаков, незаметные для наших врагов.
— Атакуем их, ваше высокоблагородие? — осведомился Пильняк.
Леонов сжал губы:
— Думаю, нам не остается ничего другого, лейтенант Пильняк. Но я хотел бы сделать наши преимущества как можно более существенными. Два градуса левее, штурман!
Корабль медленно повернулся.
— Еще два, — сказал капитан. Его глаза были холодными и жесткими, когда он вглядывался в облака.
— Еще два.
Мы совершили почти полный поворот.
— Полный вперед! — приказал Леонов. Наши дизели взвыли, когда мы снова ворвались в открытое небо. Оно было бледно-серым, облака висели под нами, а над нами сгущалась темнота. Ночью мы могли сражаться так же хорошо, как днем, поскольку использовали прожектора, чтобы выслеживать противника.
До рассвета мы играли в прятки с черными кораблями. Капитан Леонов великолепно владел такой тактикой и теперь пытался выиграть время. Тем временем наш самый тяжелый противник развил такую же тактику. У нас не было большого выбора, потому что в прямом столкновении мы были полностью бессильны.
— Стоп машина!
Мы снова легли в дрейф. Ветер рвал наши кабели так, что они начали петь. Над нами постепенно загорались звезды.
Пильняк вздрогнул.
— Такое ощущение, как будто мир перестал существовать, — пробормотал он.
Затем мы увидели черные громады под нами и примерно в восьмистах метрах впереди.
Они тоже увидели нас и быстро стали подниматься.
— Полный вперед!
— Снова заревели наши дизели.
— Три градуса лево руля, штурман! Мы повернулись, так что теперь черные корабли приближались к нам сбоку.
— Все орудия — огонь!
Мы развернулись к ним бортом и провели, на мой взгляд, шедевр артиллерийского искусства. Мы отправили целый шквал снарядов в направлении обоих кораблей, которые летели вплотную друг к другу.
Один был серьезно нами подбит, у него были повреждены моторы, потому что он начал поворачиваться на ветру и полностью потерял управление. У нас не было больше разрывных снарядов, и вывести из боя второй вражеский корабль мы могли только прямым попаданием, что возможно лишь на очень ближнем расстоянии; так что мы сосредоточились на пропеллерах высоты и моторах. Большего мы сделать не могли.
Второй корабль начал искать укрытия в нижних облаках, и мы видели, что он связался по беспроволочному телеграфу со своим спутником, потому что, когда поврежденный корабль отступил, ещё два новых присоединились к первому. Наших же кораблей мы не видели и вынуждены были предположить, что они либо отступили, либо сбиты.
Гондола сильно закачалась, и я почти потерял опору, когда неожиданно в нас попал снаряд.
— Быстро снизить высоту! — приказал наш капитан.
Мы камнем пролетели по небу, пока не оказались под вражескими летательными аппаратами. Мне показалось, что сейчас мы грянем о землю.
Затем мы помчались над опустевшей степью. Ни города, ни казаков нигде не было видно. Капитан Леонов сам выбирал себе поле битвы.
Черные корабли преследовали пас, пытаясь имитировать нашу тактику. Один из кораблей не смог вовремя взмыть вверх. Он с чудовищной силой ударился о землю. Гондола и все, кто были на борту, должно быть, были разнесены в клочья. Разбитый корабль несколько раз подскочил вверх, и мы видели, как он теряет обломки.
Леонов мгновенно заметил свой шанс.
— Мы используем его в качестве прикрытия. Заходите за него, штурман.
Как раз когда мы подплывали к разрушенному кораблю, заговорили орудия кораблей сопровождения. Они попали в корпус, затем выстрелы загремели ниже, однако нам досталось мало. Мы высунулись из-за прикрытия, дали залп из всех стволов, и нам удалось повредить пропеллер и машину ближайшего к нам вражеского корабля.
Было темно. Неожиданно нас ослепил прожектор. Капитан Леонов в ответ включил наше бортовое освещение. Таким образом, мы хотя и были видны врагу, но по меньшей мере не были полностью ослеплены.
— Подпустите их ближе ещё на один корпус! — сказал капитан Леонов спокойно.
Наши орудия искали источник прожекторов, и мы увидели, как последний из черных кораблей поднимается выше. Вероятно, он хотел пригласить нас преследовать его.
Капитан Леонов улыбнулся мрачной знающей улыбкой и покачал головой:
— Поднимаемся.
Мы взлетели перед нашим врагом снова в облака. На меня произвела очень большое впечатление выдающаяся тактика нашего капитана.
Пильняк непроизвольно пришел в экзальтированное настроение.
— Так покажем им, какой должна быть настоящая битва, — сказал он и хлопнул меня по плечу. — Что вы думаете об этом, мистер Бастэйбл?
От природы я не способен так открыто выражать свои чувства, как этот русский, но повернулся к нему, улыбнулся и тряхнул его руку.
— Ничего подобного я ещё не видел, — признался я. Черный корабль потушил свои прожектора и исчез.
— Я думаю, нужно ждать рассвета, — сказал капитан Леонов. — Благодарю вас, господа. Вы великолепный экипаж.
Теперь показалась половина луны, которая казалась огромной на черном небе. Капитан опять отдал приказ остановить машины. Русские хитрили и давили друг друга. Они совершенно выходили из себя, когда речь шла о почти невозможной победе над превосходящим по численности врагом.
Прошло два или три часа, пока мы отдыхали, обсуждали события утра, а наш радист пытался получить сообщения из Екатеринослава, и когда это не удалось, — из Харькова. Затем внезапно корабль содрогнулся от сильного толчка.
Сначала мы думали, что в нас попал снаряд, но корабль продолжал двигаться в воздухе и ни на дюйм не потерял высоты. Если уж говорить точно, мы даже немного выиграли.
Мы недоумевали, что произошло, когда капитан Леонов выскочил из своей каюты и поглядел наверх. Казалось, он один понимал, что случилось.
— Об этом я не подумал, — сказал он. — Они лучше, чем я подозревал.
— Что же случилось, сэр? — спросил я.
— Старая тактика, мистер Бастэйбл. Все это время они следовали за нами, маневрируя только для того, чтобы оставаться рядом с нами. И точно так же дрейфовали, как мы.
— Но что же произошло, сэр?
— Захват, мистер Бастэйбл. Они сидят на нас. Их гондола на нашей камере. Как огромный проклятый паразит.
— Мы в ловушке? Он скорчил гримасу.
— Я думаю, это скорее нечто вроде изнасилования, мистер Бастэйбл.
Он потряс головой, провел пальцами по губам.
— Это моя вина. Это был единственный вариант, которого я не предусмотрел. Если они заберутся в наши инспекционные люки… — он отдал несколько приказов по-русски. Из нашего крошечного арсенала были извлечены ружья и пистолеты, и каждый сжимал теперь в руке оружие.
— Все к люкам! — крикнул Пильняк. — Отразим абордаж!
Я никогда ещё не слышал, чтобы это слово употребляли в реальной жизни.
Теперь над нами взвыли моторы вражеского корабля — нас потащили вперед.
— Все машины полный назад! — приказал капитан. Он повернулся к нам. — Это может разорвать нас и их. Но боюсь, другого выбора у нас нет.
Корабль задрожал, как будто страдал от чудовищного приступа желудочных колик.
Мы побежали по качающимся трапам к люкам, внимательно прислушиваясь к звукам, доносившимся из камеры. Их могли производить только люди, которые медленно спускались нам навстречу. Стрелять внутри инспекционных ходов означало потерять сжатый газ и задохнуться в его облаках. Менее половины наших монтеров были вооружены противогазами, потому что «Вассарион Белинский» никогда не предполагал, что ему придется быть взятым на абордаж.
