Второй полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
— Тебе тоже надо купить хотя бы пижаму, — ввернула Алла.
— … И на поесть, пока мы не в части. Тысячи три с половиной можно запросто откладывать ежемесячно. За четыре месяца, хорошо, за полгода, накопится на «Москвич-402».
— В новом жилье понадобится нормальный холодильник. Радиола тоже… Да, ты прав. Денег много.
— После окончания службы, а она короткая, коль год за два, военному гарантировано жильё где-то в центре страны, не в Оренбурге. Например — ближе к моему Гжатску, это Подмосковье. Вот ради него и терпят неудобства. Пойми, к обещанному коммунизму сознание не изменится. А созидательный труд на общественных средствах производства, но за материальное вознаграждение, делает социализм непреодолимым барьером на пути к прекрасной и, увы, неосуществимой мечте. Всё! Лейтенант Гагарин политинформацию закончил. Иди ко мне!
Алла упёрлась ладошкой.
— Погоди! Что ты имеешь в виду по поводу окончания службы⁈ Собираешься провести здесь больше десяти лет?
— Я же не сказал: мы настолько тут останемся. Успокойся. Пара лет, максимум два с половиной. Хрущёв реформирует армию, перемещений много, предложения поступают. Мне важно получить часы налёта, квалификацию и членский билет КПСС. Тогда откроется путь и дальше.
— Карьерист! Но жене карьериста жить проще, чем Павки Корчагина.
Я бы рассказал ей, как сотня лоботрясов несколько месяцев не могли сложить коротенькую узкоколейную ветку и обеспечить замерзающий Киев дровами там, где любой взвод железнодорожных войск справился бы за пару недель, а объяви дембельский аккорд — дней за десять. Причём Николай Островский не выдумал эту чушь, сам участвовал в событиях, описанных в опусе «Как закалялась сталь», и искренне считал их многомесячный саботаж комсомольским подвигом. Не стоит распинаться, любимая и так подозревает меня в диссидентстве.
Не обременённая ребёнком, она очень много уделяла мне времени, посещала наши баскетбольные и футбольные баталии, подбадривая со скамейки криками «давай», ходила на всякие общественные активности. Следующий допрос о благонадёжности состоялся после моей лекции о Циолковском.
Наступил май, сошёл снег, окна завешивались плотными как шинельное сукно шторами, потому что солнце, зимой столь дефицитное, не давало уснуть.
— Дорогой! Я, хоть не лётчик и не технарь, слушала с упоением. Да, но пока не заметила — глаза у тебя смеются. Ты ни на грош не веришь тобой же сказанному.
Именно поэтому побоялся ехать в Гжатск в ноябре пятьдесят седьмого в семью Гагариных. С расстояния вытянутой руки я — прежний Юрка, общительный, улыбчивый, энергичный, примерный, идеологически образцовый. Алла единственная узнала меня так, что ближе невозможно, и заподозрила подвох, даже не встречаясь с Гагариным-прежним. Его мама и папа наверняка сильно встревожатся, уловив разницу.
Не спалиться в этом мире возможно лишь, ни на миг не выпуская из виду: я — не настоящий Юрий Гагарин, а только подделка, какими-то высшими силами и без моего одобрения засунутая на место оригинала.
Но Алла — моя жена. Собственная, личная. Предшественник даже не был с ней знаком. С которой надо уметь объясняться и утолять её любопытство, иначе не отстанет.
— Эй, красноречивый! Или ты только при десятках слушателей умеешь говорить?
— При тебе — совсем иное. Какая ты у меня милая, красивая, единственная, замечательная…
— Что остановился? Продолжай.
— … Очаровательная, интеллигентная, с тонкой душевной организацией. И, прости за грубое слово, не побоюсь его… умная женщина.
Она аж взвыла.
— Вот! Всё испортил. А так хорошо начал. Но потом перевёл в шутку.
— Ты не понимаешь, у нас впереди — полярная ночь. Наверно даже две. Без шуток свихнёшься. Я тебя ободряю, милая, как могу.
— То есть должна быть благодарна…
Алла по обыкновению подпёрла голову ладошкой, воткнув локоток в подушку. Манера носить короткие волосы очень здорово подошла, когда наступило время носить форму. Не «солдат Джейн», та слишком декоративна, даже со шрамом на физиономии, но в целом стиль милитари моей подошёл на все сто. Супруга ушила китель и юбку, перетягивала ремень, подчёркивая тонкость талии, любая графиня, взращённая в тугом корсете, обзавидовалась бы. Нагрудные карманы несколько скрыли компактность сисечек. Пилотку носила не по уставу, а кокетливо сдвинув.
Недаром образ женщины в униформе волнует молодых мужчин, наполняя вожделением ещё до нырка под одеяло. Обнимать и целовать её было стократ приятнее, чем рассуждать о Циолковском. А уж как журналист космической специализации я в прошлой жизни был обязан знать о калужском прожектёре всё доступное, и приходилось тщательно фильтровать, что могло быть известно Гагарину, а что — лишь обладателям интернет-гаджетов полвека спустя.
— Женская благодарность — штука непредсказуемая. Я тебя люблю не в ожидании благодарности за любовь, а потому что ты — есть ты.
— Не поверишь! Мне очень приятно это слышать. Но как я могу доверять человеку, врущему про Циолковского?
Во как связала… Я и правда женился на чересчур умной, с широкими взглядами и свободными манерами. Но приземлённая домохозяйка вроде Таси меня бы моментально утомила и начала раздражать.
— Абыжаеш, да? Ничего я не врал. Только иначе расставил акценты и кое о чём умолчал.
— А до самоцензуры?
— Уфф… Тебе правда интересно?
— Интересно, что на самом деле думаешь ты.
— Тебе не в медчасть надо было идти, а особый отдел — вести дознание. Ладно. Циолковский — никакой не учёный, он только очень талантливый популяризатор науки. Многоступенчатые ракеты описаны задолго до него, правда, реализованы только сейчас, в пятидесятые годы. Расчёт, сколько ракете потребуется пороха, чтоб доставить человека на Луну, произвел российский военный инженер Засядько ещё в тридцатые годы прошлого века. Пусть неправильно посчитал, зато идею застолбил, у Циолковского с расчётами и формулами куда хуже. Так называемая формула Циолковского выведена лет за пятьдесят до его рождения. Но всё собрать воедино, распропагандировать — нужен талант. Именно Циолковский заразил весь СССР жаждой осваивать космос. Без его агитации наш спутник не полетел бы раньше американского.
— Ничего крамольного… — снизошло моё домашнее НКВД. — Почему ты не рассказал это офицерам?
— А зачем? Слишком глубоко и сложно, противоречит написанному в газетах. А что формулы вывели британские учёные, звучит непатриотично. Особенно в устах кандидата в кандидаты в члены КПСС. Давай я тебе лучше анекдот расскажу.
— Уходишь от темы. Ладно, давай.
— Британские учёные исследовали размножение мышей в неволе и выяснили, что главной помехой их размножению является то, что за ними подглядывают британские учёные.
Алла не засмеялась, а задумалась на пару секунд.
— Ты прав. Такое рассказывать, особенно на людях, гораздо спокойнее, чем про изобретение англичанами чего-то раньше российского учёного.
Естественно, ни при комсомольцах, ни наедине с супругой ни словом не обмолвился о «философии» Циолковского, теории атомов-духов, глубоко противоречащей марксизму. Гагарин в пятидесятые годы вряд ли где мог прочитать про евгенику калужского, скажем мягко, фантазёра. Тот предлагал, ни много ни мало, улучшить человечество путём ликвидации дурных форм неудачных людей: калек, идиотов, слабых, ленивых, глупых, несознательных и т.д., уничтожая их, не причиняя страданий. Очень печальная параллель с идеологией крайне неприятных людей, по стечению обстоятельств построивших первую баллистическую ракету.
Подобные разговоры велись ещё не раз, я уверился, что супруга считает меня вполне преданным советским товарищем, только воспринимающем льющуюся по радио и из газет пургу не дословно, а осмысливая её критически.
Однажды спросила меня, что сделаю, если советский лётчик решится на предательство и перелетит в Норвегию. Для комсомолки этого времени — чрезвычайно смелое предположение.
— Имеешь в виду, я сам буду находиться в воздухе? Очень хреновая ситуация. Но если вышка прикажет открыть огонь, собью. Измена непростительна ни при каких обстоятельствах.