Расселл МакКлауд - Чёрное Cолнце Таши Лунпо
Вайгерт проснулся в холодном поту. Он поднялся, дрожа. Сначала дезориентация, потом восприятие знакомого вокруг. Кровать, переполненная пепельница рядом с нею, его предметы одежды разбросаны в беспорядке в комнате. Ничего, только сон. Он опустился назад, закрыл глаза и глубоко дышал. Все же, было еще что-то. Телефон!
Вайгерт решительно встал с кровати и пошел, нагишом, как он был, в кабинет. На письменном столе все еще были разложены его документы, как он оставил их вчера. Уровень в бутылке виски значительно снизился, как он заметил, пока тянулся к трубке. Да он и так по себе это чувствовал.
Он представился.
- Вайгерт.
Во рту он чувствовал неприятный пресный вкус, как всегда, когда он слишком много курил и пил.
- Да, Ганс... Это Вальтер.
Полиция, твой друг и помощник, подумал Вайгерт и посмотрел на часы, которые висели на стене напротив: 10.17, как раз время работать на полную катушку. Мюллер казался взволнованным. Вайгерт подавил зевок и выудил пачку сигарет, которая лежала на письменном столе.
- Секретная служба ООН только что еще раз опросила меня.
Мюллер говорил быстро, почти глотая слова. Мозг Вайгерта медленно включал-ся. Это начинало становиться интересным.
- Все было внешне совсем рутинным.
Какого черта тогда он своим звонком его разбудил? Или он и так проснулся бы из-за того кошмарного сна?
- Ты еще слушаешь?
Вайгерт вытащил сигарету из пачки и засунул в рот.
- Да. Рассказывай.
- В офисе, куда я должен был прийти, был только один человек. Пока мы говорили, кто-то постучал, и он на короткое время вышел из комнаты.
Вайгерт слышал и более захватывающие истории. Зажигалка, где же зажигал-ка?
- Я человек любопытный, и я воспользовался случаем, чтобы немного посмотреть, что там у них лежало на письменном столе. Я хотел знать, почему эти типы еще раз вызвали меня, хотя я полицейский.
Зажигалки нигде не было видно. Она лежала, вероятно, в спальне. День начинался хорошо.
- И на письменном столе, там кое-что лежало, что тебя заинтересует: ордер на арест, из-за убийства двух человек, ордер на тебя.
Вайгерт открыл рот, сигарета выпала. Хорошо, что он еще не зажег ее.
- Что!?
- Да, черт возьми. Подписано Франсуа Бенуа, шефом еврокопов. Причина: два убийства, совершенных три дня назад в Германии.
- Дерьмо, их убил не я!
- Как раз так я и сам думаю. Ты способен наделать много всякого разного, но не это. Я понятия не имею, с чем ты там столкнулся, но люди ООН чертовски интересуются тобой. Они заберут тебя, еще сегодня.
Вайгерт внезапно полностью проснулся. Голос Мюллера звучал боязливо,
- Но от меня ты ничего не услышал, во всяком случае. Ясно?
- Да, да, ясно.
- Так, теперь я должен заканчивать, там кто-то хочет войти в мой кабинет. Береги себя и... удачи!
Вайгерт сказал «спасибо», но Мюллер уже повесил трубку. Его мысли неистовствовали. Конечно, он впутался в дело Мартена. Но не могли же они из-за этого навесить на него два убийства. Хотя, после того, как они утаили информацию еще при убийстве Фолькера...
Что делать? Звонить адвокату? Но кому? Вайгерт никогда еще не пользовался их услугами. Звонить главному редактору? К чему? Засранец и без того его теперь бы уничтожил. Нельзя было ставить ему это в вину. Кому нужен редактор, который сидит в следственной тюрьме под подозрением в убийстве? Колени Вайгерта дрожали. Он опустился на свое кожаное кресло.
В секретной службе ООН и у еврокопов явно было что-то не так. Кто-то там вел игру, жертвой которой он был. Если они поймают его теперь, то они найдут и оба диска Мартена. Вот черт! Лучше улики и не придумаешь. Их нужно было спрятать, и ему самому тоже. Но что тогда? Все равно, это был его единственный шанс принести свет в темноту, которая угрожала поглотить также и его все больше. Из клетки он едва ли смог бы это. Бежать!
Он, Ганс Вайгерт, до сих пор безупречный гражданин, должен был скрываться от властей, которые расследовали двойное убийство? Дикий страх охватил его, в таком состоянии он не мог ясно мыслить. Им управляла паника. Всегда для него было самым ужасным видением оказаться в тюрьме, где дни просто тянулись так, в то время как жизнь снаружи двигалась без него. И в то время, пока он медленно передвигался бы по восьми квадратным метрам его камеры с зарешеченным окошком.
Теперь паника полностью одолела его. Бежать, да, в первый раз бежать! Ника-кой камеры, никаких допросов. И последний шанс выяснить дело.
Он вскочил. Из кабинета в прихожую, шкаф открыть, дорожную сумку вытащить. Назад в кабинет. Бумаги набить в сумку, оба компакт-диска в боковой кармашек. Ящик письменного стола вытащить: паспорт, права, бумажник, кредитные карточки. Назад в прихожую: трусы, носки, две рубашки. Одеться. Ванная: зубная щетка, полотенце. Все неистово быстро, и все же – как в трансе. В любой момент они могли быть здесь. Бежать!
Внизу перед домом стояла его машина. Взгляд из окна: ничего подозрительно-го. Ботинки на ноги, дверь закрыть, вниз, дорожная сумка в одной руке, в другой держа пальто, которое волочилось по земле.
Посмотреть налево, направо. Ничего!... Пока ничего!
С поспешными движениями Вайгерт открыл машину, бросил дорожную сумку на место рядом с водителем, пальто на нее, шлепнулся на сиденье, захлопнул дверь и стартовал. Бежать, только бежать!
Боцен, 1 декабря
У Европы есть – по меньшей мере – две стороны: север и юг. Обе части приводят в вибрацию соответственно разные струны души в человеке, выманивают у них разные звуки и родят таким образом не только различные песни, но и выражают в их текстах и мелодиях также различные менталитеты, образы жизни и культуры. Но оба они – прохладный, сдержанный север и теплый, живой юг – это части общего целого, две стороны одной монеты, которая несет имя «Европа».
Там, где север и юг переходят друг в друга, на вымышленной медиане континента, которая проявляет себя в душах людей еще сильнее, чем на географических картах, там лежит Боцен – уже не на севере, но еще и не на юге.
Вайгерт энергично открыл двойную дверь на балкон. Солнце стояло уже над горами, вершины которых были покрыты сияющим белым снегом. Дальше внизу, на склонах, доминировала зелень хвойных деревьев. Он глубоко вдохнул, втянул свежий, пряный воздух в свои легкие и прищурил глаза, чтобы защитить их от яркого света солнца. Было неожиданно тепло для уже продвинувшегося времени года.
Он выходил на балкон и смотрел на маленький городок, по чудным улицам и переулкам которого текла оживленную жизнь полдня. Он любил этот город. Всегда, когда он здесь был, ему в голову приходили строки песни, которую он однажды подхватил много лет назад и названия которой не знал: «I wasn’t born there, but maybe I’ll die there»[2].
Вероятно, да, вероятно, он захотел бы однажды сделать здесь свой последний вздох. Нельзя выбрать место, в котором родишься, но, наверное, можно подо-брать место, где умрешь. Нужно только иметь немного удачи.
- Доброе утро!
Клаудия Аполлонио стояла в открытой балконной двери, ее улыбка усердно соревновалась с лучами солнца.
- Ну, как дела?
Иногда самый простой вопрос может запустить в ход сложные процессы. По-спешно покинул Вену, потом где-то оставил машину, затем ехал бесцельно по железной дороге через территорию, одну ночь проспал в стоге сена. Что делать? Взвесив все обстоятельства, отвергнул все другие варианты. Наконец, решение: Клаудия, Боцен. Хорошо, что в Европейском сообществе больше не было проверок паспортов.
День, собственно, начался приятно. Все же, теперь, через пять минут после подъема, все снова было здесь. Иногда как раз не нужно опускать ноги с кровати на пол.
- Ах... помаленьку.
- Звучит прямо как жажда деятельности. Сперва, как насчет завтрака?
Мысль о «прошутто крудо», ветчине, вероятно, с небольшой дыней, несколько хрустящих круассанов – с шоколадом, само собой – и о крепком эспрессо – в этом что-то было.
- Почему бы и нет?
- Следуйте за мной незаметно, синьор Вайгерт.
Такой была Клаудия: всегда веселой и непоседливой, всегда говорящей жизни только четкое «да». И именно это он с первого момента оценил в ней. Первый момент: это было, когда он познакомился с нею двенадцать лет назад в университете Джона Хопкинса в Болонье. Она вошла в точности в соответствии с лозунгом «Оп-ля, а вот и я!» в аудиторию, когда там уже шли занятия. Рядом с Вайгертом место еще было свободно. Со словами «ну, только один, молодой человек?» она села, не ожидая ответа. Это было началом долгой дружбы.
Клаудия не была действительно красивой, по меньшей мере, она не располагала тем видом, который выдержал бы демократическое голосование. «Без выдающейся красоты», как то необдуманно сказал ей Вайгерт, что стоило ему не-скольких дней наказания в форме его игнорирования. Такие уж они, женщины.
