Виорель Ломов - Архив
– Да, совсем забыла! – вдруг спохватилась Софья и припомнила, что при государе Павле Петровиче граф Залесский («Эк куда ее понесло, – подумал Суворов, – не накликала бы беды») стал казнокрадом. Полководец Суворов (предок Суворова!) поймал его с поличным и передал царю. Павел от своих щедрот даровал Александру Васильевичу шкатулку, а вора Залесского казнил как какого-нибудь Стеньку Разина. Главная же ценность шкатулки заключалась в том, что она могла избавить от любых болезней и в ней заключен был голос. Голос открывал своему владельцу ни много ни мало рецепт судьбы. Пушкину довелось в юности услышать голос. «Мой голос для тебя и ласковый и томный…»
Слушатели молчали. Суворов подумал: «Еще немного, и я пропал». На лицах гостей широкими мазками было написано: «Эк заливает сказки!»
– Ты так мило сочиняешь, Софи! – сказал он.
Софья далее поведала о том, что в семейных преданиях Залесских осталась романтическая легенда о том, что заветная шкатулка по праву принадлежит им. Именно это обстоятельство и привело к трагедии Лавра и Залесского. Рассказав о перипетиях их взаимоотношений, она вдруг заявила:
– И тут (представляете?) Залесский меня похитил! В горах это делается через дом. Сегодня четные номера похищают нечетные, завтра наоборот. Я и пикнуть не успела. Схватил в охапку, кинул на коня и умчал. Залесский затребовал у Лавра выкуп – шкатулку! «Я женщин не покупаю!» – отрезал Суворов. Тогда Залесский предложил карты – меня против шкатулки! Лавр согласился. Сильно нервничал, проиграл, но заметил, что Залесский передернул карты. «Ты передернул!» – воскликнул он. Залесский выхватил пистолет, но Лавр успел метнуть в него кинжал, и Залесский упал с кинжалом в груди. Затем Лавр выхватил два пистолета и тремя выстрелами покончил с дружками Залесского.
– Этим история не закончилась, – Софья налила себе вина и отпила глоток. – Когда мы с Лавром праздновали в кругу друзей мое освобождение, в дом ворвался Залесский. Вид его был ужасен. Левая рука на перевязи. В правой – граната. Страшным голосом закричал: «На пол!» Все упали на пол. Лавр не стал сопротивляться, так как сопротивляться безумцу еще большее безумие. Вместе с Залесским забежали еще три человека. Схватили меня, потащили на улицу. Внизу был экипаж, а в нем еще два человека. Когда меня заталкивали в экипаж, из окна вылетел Лавр, стреляя на лету в моих похитителей. Двое из них упали. Залесский выстрелил в Лавра и сам погнал лошадей. Рана Лавра оказалась смертельной.
– Кто же тогда спас вас? – в один голос воскликнули заинтригованные гости.
– Спас меня он, наш скромный герой Суворов. Он вылетел вслед за братом в окно. «Залесский повез Софью к себе, – успел сказать ему Лавр. – Освободи ее…» Тот дал умирающему клятву. И освободил! Вот он, а вот я. Вот так, господа.
– Как же он освободил вас? – допытывались гости. – Георгий Николаевич, что же вы молчали об этом? Расскажите!
Суворов вздохнул и не успел открыть рта, как Софья продолжила:
– Я расскажу. Освободил он меня так. Заприметил двор, в котором на привязи были вороной жеребец и серая кобыла. Обе лошади под седлом. Как стемнело, зашел во двор, взял жеребца под уздцы, шепнул ему на ушко особое слово и повел со двора. Кобыла пошла следом. Из дома никто не вышел. Отойдя метров двести, вскочил на лошадь и поскакал к дому Залесского. Вторая лошадь не отставала. Дом был на тихой улочке. Привязал жеребца, перемахнул через забор. Собаки во дворе не было. Людей тоже никого. Забрался на второй этаж, потом на крышу. Через чердак опустился в угловую комнату. Там спал кто-то на стуле. Бесшумно скользнул мимо него. Я была в соседней комнате, перед свечой. В руках моих был костяной нож для книг, единственное мое оружие. «Это я, – сказал Суворов. – Пошли». Проскользнул мимо спящего, за ним я. Спящий вдруг протянул ко мне руку. Суворов обернулся и ударил его по голове рукоятью револьвера. Тот, застонав, упал ничком на пол. Мы выбрались через чердак на крышу, спустились во двор и через полчаса уже были вне опасности. В тот же день мы уехали в Петроград.
Суворов удивленно взглянул на Софью. Фантазии ее потеряли всякую реальность. И почему она не называет его по имени? Софья, положив руку на руку Георгия, взволнованно продолжала.
– Залесский с приспешниками вслед за нами прикатил в Питер. С него вот я взяла слово, что крови больше не будет, и мы тут же уехали в Москву. Залесский следом. Мы – в Тифлис. Залесский объявился и там! Тогда-то меж ними состоялась дуэль. Так называемая дуэль чести. Стрелялись на зеленой лужайке с поваленной сосной. В тот год было столько земляники! Земляничный запах, не поверите, стекал в долину. Выстрелили оба одновременно. И оба ранили друг друга, но не смертельно… Как твое плечо? Пуля прошила ему левое плечо, вот здесь. Не мучает больше?
– Не мучает, – ответил Суворов и зачем-то помял себе левое плечо.
– После дуэли с Суворовым Залесский много пил, – вздохнула Софья. – Когда ему не удалось в тот год покинуть Россию (его бросало в Австралию), он нашел себе угол, где его никто не знал, и там запил. Пил безобразно много и без разбору. Комната его потеряла жилой вид. Несколько ночей он провел в полудреме-полуяви, населенной рожами. В краткие часы между выпивкой и похмельем трясущимися руками открывал шкатулку и заклинал ее вернуть меня. Закрыв шкатулку, открывал новую бутылку. Как-то под утро услышал стук в дверь. Ничего не соображая, Залесский открыл дверь. В дверях стоял Лавр с саблей. У Залесского волосы встали дыбом. «Вынимай свою саблю, вор!» – воскликнул Лавр. Бились впотьмах, наугад, ожесточенно, не чувствуя боли от ран. Лавр теснил Залесского к окну. Тот вскочил на широкий подоконник, и в этот момент стекло за его спиной лопнуло и пронзило ему левую лопатку. Боль парализовала его, и он молча вывалился во двор. Когда рассвело, на асфальте нашли труп мужчины в нижнем белье. Он держал шкатулку в руках, а под лопатку ему вонзился острый, как клинок, осколок стекла. На лице мужчины застыл ужас. В комнате, откуда он вывалился, не нашли ни документов, ни предметов, по которым можно было восстановить, как звали его и кто он такой. Шкатулка?..Пропала. Фюйть… В третьем зале Оружейной палаты. Или седьмом. Треснутая такая…
Последние слова Софья промолвила заплетающимся языком. Она склонила голову на стол и уснула. Шел первый час ночи. Гости на цыпочках покинули комнату.
– Софья – чудо! – взволнованно шептали они в прихожей, сверля глазами Суворова. – Какой голос! Как она рассказывает! Она актриса? Это что, из новой пьесы? Неужели Булгаков? Продолжение «Турбиных»? Но как она вас подвела под потомка полководца Суворова!..
– Да какой там потомок? Внук крепостного из Орловской губернии!.. – воскликнул Суворов, пытаясь судорожно вспомнить какое-нибудь слово попроще. – Рабкрин!
– Просто удивительно! Мы заслушались! Ее только в Театр Революции! Да-да, она не уступит Бабановой! Не прячьте ее от общественности, Георгий Николаевич!
– Да не прячу я ее. Она только сегодня приехала ко мне, – устало сказал он.
* * *Суворов бережно переложил Софью на кровать, прикрыл ее одеялом, а сам всю ночь просидел за двумя оставшимися бутылками превосходного грузинского вина, от которого ему пять лет назад было так горько, а сегодня ничуть не слаще.
Светила полная луна. Снег лежал пухлый и тихий. От того, что он серебрился в свете луны, возникло странное чувство несовместимости его мягкости и жесткости. «Совсем как я», – подумал Суворов. Стало светать. Софья всё спала. Надо было идти на работу, но никуда не хотелось идти. Он вдруг подумал, что согласен сидеть вот так до скончания века в этой комнатке, только чтобы рядом спала Софья. Спала, но не просыпалась!
Небо напоминало голову седого хмурого старика. «Вот он откуда, верховный бог всех мифологий», – подумал Георгий и не успел попросить его (небо) о сокровенном, как Софья проснулась и сладко потянулась в кровати.
XXIV
– Пошел на работу, – сказал Суворов. – Приду часа в три. Скучать не будешь?
– Как сладко спалось. Сто лет так не спалось. Снилось, знаешь что? Снился дом, в котором мы все пели и плясали. Второй этаж и разбитое окно снилось. Дорога, белая луна над ней, синие тени, ледяная вода, черная кровь на руке… Помнишь?
Георгий понял, что Софья вспомнила ту ночь, когда она выпрыгнула с Лавром в окно.
– У тебя жар, – сказала Софья, пощупав ему лоб. – Как придешь с работы, тут же марш в постель! Ты что, всю ночь так и просидел у окна?
– Просидел, – признался Георгий и зевнул.
– Я же говорила тебе вчера: валетиком. Вот дурачок!
– Ну я пошел.
– А поцеловать меня? – на глаза Софьи навернулись слезы.
Георгию стало не по себе. Ему показалось вдруг, что Софья воспринимает его как Лавра. А когда он идет как неизбежное дополнение к Лавру и где он, Георгий, не может быть Лавром, у нее и выплывает «младший брат», «валетиком»…Он поцеловал ее в щеку, она улыбнулась.
