Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
— А что там делать?
— Как что? Ты что, один охотиться будешь?
— Да.
— Совсем из ума выжил? Сосчитай, сколько нас!
— Я умею считать, Койон.
— Да ну? И много ты добычи возьмешь с такой командой, а? Пару рыбаков ограбишь?
— Людей еще наберем, охотники всегда найдутся.
— Ну, так и я о том же! Идем в Коракесион.
— Что тебя туда так тянет, Койон?
— К Зеникету он хочет, под крылышко, — сказал Аристид.
— Да! — важно заявил Койон, — хочу к Зеникету. Он человек уважаемый. И кораблей у него немало. Пристанем к нему, всегда будем в доле, всегда в выигрыше. Зеникета и Леохар боится, и Эргин. Все боятся. А если в одиночку, сгинем без толку.
— Сомневаюсь, чтобы Волк кого-то боялся, — возразил Дракил.
— А чего он с римлянами связался?
— Из страха, да, — покивал Дракил.
— Чтобы Зеникета боялся Эргин — мечта самого Зеникета, — сказал Эвдор.
— Да вы... — задохнулся от возмущения Койон, — да сам Митридат его равным считает!
— Это во многом пгавда, — подал голос Гундосый, — Зедикед, почти цагь. У дего людей и когаблей — уйма.
— Скажи еще, Зеникет почти бог, равный Посейдону, — усмехнулся Эвдор.
— Я слышал, что он обосновался сейчас вовсе не в Коракесионе, — задумчиво сказал Аристид, глядя на горные пики Ликии, — а на горе Феникунт. Там теперь его резиденция. Сидит себе на вершине, орел наш, и все море до Кипра, как на ладони.
— Я тоже это слышал, — сказал Дракил.
— Это какой глаз дада ибеть! — позавидовал Гундосый.
— А я слышал, что он в Корике, — сказал один из новичков, но на его слова не обратили внимания.
— Феникунт называют Ликийским Олимпом! — запальчиво выкрикнул Койон.
— А ты угадал, Эвдор, — усмехнулся Аристид, — он, похоже, считает себя богом. Ты, Койон, думаешь, что надо держаться поближе к богам? Уж они-то не обидят. Ты ведь ходил раньше под Зеникетом? Помогло тебе его божественное провидение рудников избежать?
Койон, набычившись, замолчал.
— Так ты не ответил, Эвдор, — напомнил критянин, — что ты собираешься делать. Мутный ты какой-то.
— Да я прозрачен, как вода за бортом, — не согласился кормчий, — глянь, если не веришь, дно видать. Разве я вас в чем-то обманул? Все, как говорил, так и вышло!
— Ну да, — кивнул Дракил, — только я не помню, чтобы ты хоть раз сказал, что дальше, когда корабль добудем.
— Честными купцами станем. Богатыми и толстыми. На фракийском вине разбогатеем. Вон его сколько.
— Все шутишь...
— А что, кто-то не догадывался, чем мы займемся?
— Ну, возможны разные пути... — протянул Аристид.
— Например? — раздраженно спросил критянин.
— Например, сделаться навархом[40] Митридата.
Эвдор сверкнул на щеголя глазами.
— Кишка не лопнет? — хохотнул Койон.
— Как боги присудят, — Аристид пристально глядел в глаза кормчего.
Тот взгляд выдержал.
— Если кто и станет навархом Митридата, так это Эргин. Я — птица куда меньшего полета.
— Ой, ли? — усомнился Аристид.
— Вы что, серьезно? — глаза Койона расширились от удивления, — с этой лоханкой и двумя десятками бойцов?
— С каких это пор "Меланиппа" сделалась лоханкой? — обиделся Аристид, — да, не гемиолия, так то для начала. Сдается мне, наш друг весьма не прост.
— Ответь на вопрос, Эвдор, — упрямо повторил Дракил.
— Хорошо, — согласился кормчий, — отвечу. Идем в Патару. Поближе, чем Коракесион, в котором делать нечего. Людей в Патаре наберем. А вот, что дальше... Не знаю.
— Как это, не знаешь? — удивился Дракил.
— Так. Не знаю. Как говорит Аристид: "Возможны разные пути".
Залдас, молчавший весь разговор, мрачно усмехнулся, бросив взгляд на Аристида, который сидел на одной с ним банке и греб веслом противоположного борта.
— Значит, правда?
— В чем?
— Ты служишь Митридату.
— Чем плоха служба Митридату? — уклонился от прямого ответ Эвдор.
— Думаю, ничем, — согласился Аристид, — я просто люблю ясность.
— А чем плохо ходить под Зеникетом? — спросил Койон.
— Тем, что Митридат — великий царь. А Зеникет — самозванец. И есть другие причины...
Вардан смачно сплюнул за борт.
— Беду накличешь, варвар, — злобно зашипел на него Дракил, — Посейдон не простит!
— Плевал я на вашего Посейдона, — пролаял ликиец.
Критянин рванулся к нему, сжав кулаки, но Гундосый, поймал его за ногу, бросив при этом весло. Критянин упал, а весло Гундосого скользнуло в воду, ударилось о другие, и поломала весь стройный темп гребли. Акат ощутимо повело в сторону.
— По местам все! — рявкнул кормчий.
Пираты, кроме Аристида и Залдаса, вздрогнули от неожиданности и быстро восстановили ритм.
— Идем в Патару. Там набираем команду, — тоном, не терпящим возражений, отчеканил кормчий, — а дальше, как я скажу, так и будет. Скажу, купцов грабить — примемся грабить. Скажу, за Митридата воевать — станем воевать. В любом случае тот, кто пойдет за мной, в накладе не останется. А кто не хочет, пусть валит на все четыре стороны. К Зеникету или куда там еще...
— А почему это кто-то пусть валит? — сквозь зубы процедил критянин, — это уже твой личный корабль? Ты один его взял?
— Да! — с вызовом бросил Эвдор, — это мой корабль. Нужно будет, возьму гемиолию! А пока на этом вот...
— Много жизни себе намерил, — спокойно констатировал Аристид.
— Кто-то хочет оспорить? — кормчий оглядел команду, задержав взгляд на критянине и щеголе.
Первый отвел взгляд. Его в любом случае никто не поддержит, он это понимал. Кербер разорви, связался с этими "киликийцами"...
Второй, глаз не спрятал.
— Я бы поспорил с тобой, Эвдор. Но не буду. Я просто люблю ясность.
— Я это уже слышал.
— В Патагу, так в Патагу, — сказал Гундосый после недолгого общего молчания, — по бде так одид хъен.
Глава 6
Над крепостной стеной появилась деревянная балка, на конце которой висел прокопченный дымящийся бронзовый котел. Веревки, привязанные к нему, натянулись, котел накренился, и через край полилось кипящее масло. Следом бросили дымящуюся головню. Винея, крыша, укрывающая стенобитный таран, была защищена мешками с песком. Масло, попав на край крыши, воспламенилось от головни, взметнув язык пламени до самых зубцов крепостной стены. Вспыхнула мешковина и жуткое черное варево, перемешанное с песком, потекло между щелей грубо сколоченной крыши, попадая на незащищенные головы, плечи и руки людей, толкавших колеса. Вопли ошпаренных заставили вздрогнуть древние стены, не видевшие прежде такой жути. Обожжённые катались по земле и корчились в агонии. Несколько человек, спасаясь, выбежали из-под крыши, но защитники только того и ждали: с расстояния в двадцать-тридцать шагов из тугих азиатских луков промахнуться мог только совсем уж косорукий неумеха, а таких на привратной башне не нашлось. Здесь стояли лучшие воины.
Мешки при строительстве тарана уложили неровно, после того, как часть песка просыпалась, винея сильно накренилась. Со стены немедленно столкнули здоровенный камень, потом еще один. Второго удара крыша не выдержала и с треском рассыпалась, задавив насмерть остатки обслуги стенобитной машины.
— Таран разрушен!
Человек в дорогих доспехах и бронзовом шлеме с высокой загнутой вперед тульей спешил к легату, наблюдавшему за штурмом из-за палисада. Приблизившись, он приподнял искусно выполненную маску, защищающую лицо и прокричал:
— Таран! Таран разрушен!
Фимбрия, лицо которого побелело от ярости, прорычал в ответ, брызгая слюной:
— Срань ты бесполезная, Аполлодор! Твои бездельники вообще на что-нибудь годятся?! Полдня впустую!
Аполлодор, стратег вифинцев, сбивчиво оправдывался:
— Это все доски, гнилые доски. Эти сараи годились только на дрова, ты так подгонял нас, что мы никак не успевали...
— Да мне насрать!
— ...разжиться хорошей древесиной...
— Куском щебня твой таран развалили!
— Господин...
— Иди к воронам, Аполлодор. Строй новый.
Стратег вновь спрятался под маской и, сбежав с командирского возвышения, принялся орать на подчиненных.
Вифинцы присоединились к Фимбрии после разгрома Митридата-младшего. Почти не понеся потерь, Гай Флавий одержал грандиозную победу. Сонные понтийцы избиваемые римлянами, не оказывая сопротивления, панически бежали. Римлянам достался вражеский лагерь и множество трофеев. Бежал сам царевич и все его стратеги. Сюда, к отцу, в Пергам, осажденный теперь римлянами.
После первой победы Фимбрия продолжил движение на запад и без боя занял город Даскилий, а затем Кизик. Здесь римлян догнало посольство Пруса, города ближайшего к месту сражения, но расположенного у подножия Мизийского Олимпа, в стороне от дороги, по которой шли легионы. Послы спешили изъявить покорность Фимбрии, в доказательство ему выдали нескольких понтийцев, пытавшихся найти убежище в Прусе.
Повторялась давняя история, когда малоазиатские города один за другим сдавались без борьбы Александру Македонскому после первой же его победы над персами при Гранике.
