Андрей Валентинов - Овернский клирик
Человечек кивнул, затем заговорил – быстро, привычной канцелярской скороговоркой:
– Следствие, проведенное по приказу Его Преосвященства Арно де Лоза, епископа округа Памье, при содействии благородного сеньора д’Эконсбефа и местного суда общины Артигат показало…
Он перевел дух. Вдалеке ударил колокол – полдень. Церковь мы уже видели – старую, давно не ремонтированную, убогую даже по здешним меркам. Покои епископа выглядели куда богаче.
– Все события, случившиеся в общине Артигат и ее окрестностях, вызваны исключительно злыми чарами ведьмы и колдуньи, известной как вдова де Пио. Означенная де Пио из злобы к роду человеческому, а также поссорившись с семьями де Гарров и де Пуаньяков из-за участка пастбища, известного как Косой Клин, вступила в сговор с неведомыми сообщниками из Милана. Означенные сообщники…
Милан? Ну, конечно – из Милана приехала сестра Цецилия. Но из Милана ехал также Тино-жонглер!
– Означенные сообщники ввели в заблуждение и соблазн сестру Цецилию, которая при надлежащем рассмотрении оказалась слаба главою и рассудком, убедив ее, что она и есть Жанна де Гарр. После чего означенная ведьма своими чарами ввела в заблуждение и жителей общины Артигат, заставив их признать сей обман. В чем сия ведьма была уличена…
– Стойте! – скороговорка викария уже успела надоесть. – Что значит – уличена?
– Единодушными показаниями соседей, – де Юр вздохнул. – А также «корпусом улик», найденных при обыске в жилище означенной вдовы.
Веники, сушеные грибы, ягоды – и табличка с дэргскими заклинаниями. Интересно, что сказала сама вдова?
– Будучи в сговоре с Врагом рода человеческого, вдова де Пио проявила неразумное упорство, не желая давать показания даже после настойчивых увещеваний.
Однако имеющихся доказательств оказалось вполне достаточно, чтобы признать…
– Погодите! – Я заметил некую странность в бойком рассказе викария. – Значит, она так и не призналась?
– Но… – удивился Жеанар де Юр. – Показания соседей… Улики…
– Значит, не призналась! Даже после пыток?
– Ее не пытали! – де Юр развел руками. – Монсеньор надеялся, что отеческие увещевания помогут заблудшей нашей дочери…
– Где она сейчас? – вмешался Ансельм, но я уже знал ответ. Арестованная не собиралась сама складывать себе костер, а пытать ее не решились. Иначе вдова могла бы и заговорить…
– Суд Божий… – негромко произнес де Юр и перекрестился. – Свершился Суд Божий, братья мои…
2
О Суде Божьем и всем прочем, связанном с этим странным делом, мы прочитали в свитках, переданных викарием. Дело было оформлено тщательно – куда тщательнее, чем оформляются подобные документы в глухой провинции. Показания свидетелей, гладкие и полностью совпадающие, были заверены и даже подписаны – аккуратными маленькими крестиками, якобы собственноручно проставленными обитателями Артигата. Столь же подробно были описаны улики – веники, связки грибов, чучело совы и даже «клюка старая, подозрительного вида». Упоминалась и табличка с заклинаниями, но, разумеется, без рисунка.
Все это уже не имело смысла, ибо над вдовой де Пио свершился Суд Божий. Она просидела в тюрьме славного городишки Памье достаточно долго, так ничего и не сказав. Затем, дабы помочь ей отречься от власти Врага, ее отвели в церковь на воскресную службу. Во время литургии означенную вдову начали бить корчи, ее окропили святой водой, но это лишь ускорило дело. К вечеру вдова де Пио скончалась в мучениях, «ибо тот, кто овладел ею, уже не мог сопротивляться власти Святой Церкви и, не в силах господствовать над душой грешницы, погубил ее…».
Это случилось две недели назад. Тело умершей торжественно сожгли, пепел развеяли, а заодно кинули в огонь и «корпус улик», дабы не «осквернять землю». Дом вдовы в Артигате также был сожжен, после чего была проведена торжественная служба, а обитателям деревни назначено трехдневное покаяние. Среди каявшихся была и Жанна де Гарр, признанная невиновной и вернувшаяся к мужу.
Гибель ведьмы самым положительным образом подействовала на рассудок сестры Цецилии, которая привселюдно объявила, что она – не Жанна де Гарр, что и было засвидетельствовано по всем правилам.
– Ну как вам, брат Ансельм? – поинтересовался я, когда последний свиток был прочитан. Итальянец долго молчал, затем пожал плечами:
– Один мой зануда-учитель… Я не имею в виду вас, отец Гильом…
– Другой зануда, – понимающе кивнул я.
– Другой зануда. Он говорил, что не так важен Гомер, как комментарии к Гомеру.
– И какие будут комментарии к Гомеру?
Ансельм взвесил в руке свиток и, поморщившись, покатил его по столу, затем ловко поймал и положил на место.
– Оформлено по всем правилам. Когда в Тулузе или даже в Риме такое прочтут, подкопаться будет трудно. Епископ не выполнил приказ Орсини и не отправил арестованных в Тулузу, но он может сослаться на то, что действовал в пределах своих полномочий. В крайнем случае ему скажут «ай-яй-яй!».
– Не скажут. – Я еще раз просмотрел соответствующий раздел дела. – Монсеньор Орсини не давал письменного приказа. Брат Умберто передал его устно, а пока пришло подтверждение… Но я не слышу комментариев к Гомеру.
Ансельм щелкнул пальцами:
– Отец Гильом, вам не кажется, что монсеньор де Лоз немного перестарался? Если дело закрыто, зачем натравливать на нас де Гарая? Не логично ли принять нас со всеми почестями, напоить, накормить и вручить эти свитки?
– А почему убрали брата Умберто? – усмехнулся я. – Могу добавить комментариев, брат Ансельм. Если бы все было закончено, Его Преосвященство не уезжал бы в Фуа на несуществующий праздник. Мы приехали поздно, но что-то еще они не успели спрятать. Значит…
– Едем в Артигат, – понял Ансельм.
– Да! Завтра же.
…Достойный брат Жеанар долго уговаривал нас остановиться в епископском доме, но я рассудил, что не стоит злоупотреблять подобным гостеприимством. Местный постоялый двор тоже не вызывал доверия, но Пьер, покрутившийся по Памье, пока мы с Ансельмом изучали дело, договорился с хозяином одного пустующего дома на окраине. Дом этот не имел крыши, зато сохранил прочную дверь с мощным засовом.
– Я все смотреть, – сообщил нормандец, когда мы, поужинав в ближайшей харчевне, принялись устраиваться на ночь. – Я все слушать… Слушал.
– И как тебе басконский язык? – осведомился Ансельм.
Пьер хитро улыбнулся:
– А ничего! «То, что он сказать не может, то написано на роже…»
Я вздохнул и укоризненно поглядел на Ансельма. Тот отвел глаза.
– И что же там написано, брат Петр?
– Ну… – нормандец замялся. – Епископ большая скотина есть.
– Брат Петр! – возопил я. – Не берите дурной пример с брата Ансельма! Чтите отцов наших духовных!
Пьер вздохнул.
– Епископ… Как в той песенке, брат Ансельм? «Кто у них в судилище защищает дело, тот одну лишь истину пусть запомнит смело: хочешь дело выиграть – выложи монету. Нету справедливости, коли денег нету».
Поистине, успехи в латинском языке налицо. Кто бы мог надеяться еще год назад, что Пьер, еле склонявший «армо, армэ…», будет без ошибок цитировать Вальтера из Шатильона! Я вновь поглядел на Ансельма, но тот сделал вид, что изучает один из свитков.
– Живет он с женщина, – продолжал ободренный успехом Пьер. – То есть с женщиной. Она есть его служанка. Живет он с мужчина. Он есть…
– Брат Петр! – Я вздохнул. – Хватит!
– Но вы же спрашивали, отец Гильом! – удивился нормандец. – Я узнавать… узнавал. А хозяйство он вести не уметь… Не умеет. Все отдавать на откуп брату Жеанару.
– Да какое тут хозяйство? – удивился Ансельм. – Пустоши, овцы грязные…
– Не скажи, брат Ансельм! Земля тут есть. Пастбища тут есть. Я смотрел. Если пшеницу сеять вместо проса…
– Как у вас в деревне, – ввернул итальянец.
– И не как у нас! – похоже, Пьер слегка обиделся. – Тут земля хорошая. Тут пастбища хорошие. Тут каждый год ярмарка есть…
– Только тебя тут не хватает, – хмыкнул Ансельм, и Пьер обиделся – на этот раз всерьез.
– Мир вам, братья! – вмешался я. – Брат Ансельм, нехорошо!
Итальянец взглянул на насупившегося Пьера и развел руками:
– Ну, извини, брат Петр! Я это в том смысле, что ты бы тут порядок навел.
– А чего? – буркнул нормандец. – И навел! Церковь бы, по крайней мере, как сарай не стоять… Епископ…
– С монсеньером де Лозом все ясно, – резюмировал я. – Однако же в дальнейшем, братья, прошу высказываться о нем с большей почтительностью. Что вы еще слыхали, брат Петр?
– А нехорошо тут, – сообщил нормандец и вновь насупился.
– Как же так? – не удержался Ансельм. – Тут же каждый год ярмарка есть!
– Люди ночью на улицу не выходить. Демона боятся. Демон в лесу ходит.
– Что?!
Мы с Ансельмом переглянулись.
