Уилбур Смит - Крик дьявола
К этому времени Себастьян уже в полной мере наслаждался собой. Ему было необычайно приятно делать подарки этим простым милым людям, которые искренне радовались ему и, в свою очередь, норовили всучить нехитрые дары — то костлявую курицу, то с полдюжины яиц, то миску сладкого картофеля или калебасу пальмового вина.
Однако мешок Санта-Клауса — или, точнее, его кисет — вскоре оскудел, и Себастьяну пришлось призадуматься над тем, как дальше бороться с невзгодами и нищетой в каждой посещаемой им деревне. Он было начал выдавать письменные освобождения от налогов — «…податель сего освобождается от уплаты жилищного налога сроком на пять лет…» — но вскоре понял, что они могли обернуться «смертельными индульгенциями». Он мысленно содрогнулся, представив, что Герман Фляйшер мог бы сделать с предъявителем подобного «документа».
Наконец решение пришло ему в голову. Эти люди страдали от голода. Он мог бы дать им еду. Он мог бы дать им мясо.
Это действительно являлось наиболее желанным товаром из всего, что мог бы предложить Себастьян. Несмотря на разнообразие животного мира и повсеместного обилия дичи, этим людям катастрофически не хватало белка. Используемые ими примитивные методы охоты были настолько неэффективны, что добыча одного-единственного зверя становилась весьма редким событием, по большей части даже случайностью. Когда тушу приходилось делить на двести — триста голодных ртов, каждому доставалось всего по несколько унций. Как мужчинам, так и женщинам порой приходилось, рискуя жизнью, отгонять львиный прайд от своей законной добычи ради нескольких кусков драгоценной пищи.
Аскари Себастьяна с восторгом подхватили эту идею. Даже старый Мохаммед несколько воспрял духом. К несчастью, меткостью стрельбы они могли посоперничать разве что с самим Себастьяном, и результатами их дневной охоты, как правило, оказывались потраченные тридцать — сорок обойм патронов для «маузеров» и нечто вроде жеребенка зебры. Бывали, правда, и удачные дни, как, например, тот знаменательный момент, когда стадо буйволов, словно сговорившись совершить самоубийство, наткнулось на шеренгу аскари. В начавшейся панике один из людей Себастьяна был подстрелен своими же товарищами, однако вслед за ним на тот свет последовали и восемь взрослых буйволов.
Таким образом, триумфальное шествие Себастьяна за налогами продолжалось, оставляя позади себя пустые ружейные обоймы, горы вялящегося на солнце мяса, сытые животы и радостные физиономии.
26
Через три месяца после переправы через Рувуму Себастьян вновь оказался в деревне своего приятеля Мтопо. Он намеренно миновал деревню Саали во избежание встречи с обиженной Гитой.
Ночью, сидя в одиночестве в хижине, предоставленной ему Мтопо, он вдруг почувствовал, как его начали одолевать сомнения. Утром он отправится в обратный путь к Лалапанзи, где его дожидался Флинн О’Флинн. Себастьян прекрасно понимал, что, с точки зрения Флинна, его мероприятие нельзя было назвать успешным и тому определенно будет что сказать по этому поводу. Себастьян вновь задумался над обстоятельствами, изменившими его благие намерения до неузнаваемости.
А затем его мысли потекли совсем в другом направлении. Скоро — если все пойдет хорошо, уже послезавтра — он снова будет с Розой. Страстное желание, сопровождавшее его на протяжении этих трех месяцев, будоражило тело. Глядя на тлеющие в очаге дрова, он угадывал в красных угольках черты ее лица и мысленно слышал ее голос:
— Возвращайся, Себастьян. Скорее возвращайся.
И, глядя на воображаемое лицо, он вслух прошептал эти слова, с вожделением рассматривая мельчайшие детали. Он видел ее улыбку, слегка наморщенный нос и темные, чуть-чуть раскосые глаза.
— Возвращайся, Себастьян.
Он ощущал настолько сильную физическую потребность в ней, что едва мог дышать, и его воображение восстановило сцену их расставания возле водопада вплоть до мельчайших подробностей — едва уловимые оттенки голоса, дыхание и горьковато-соленый вкус слез на его губах. Он вновь чувствовал прикосновения ее рук, губ; а раздувшиеся от волнения ноздри, казалось, улавливали запах ее тела даже в наполнявшем хижину дымке тлеющих дров.
— Я иду, Роза. Иду, — прошептал он, возбужденно вставая на ноги. Раздавшееся в этот момент тихое царапанье в дверь хижины стремительно вернуло его в настоящее.
— Господин, господин. — Он узнал хрипло «квакающего» Мтопо.
— Что такое?
— Нам нужна твоя защита.
— Что случилось? — Подойдя к двери, Себастьян поднял щеколду. — Что там?
В лунном свете стоял Мтопо с накинутой на тощие плечи звериной шкурой. Позади него в смятении сгрудились около дюжины туземцев.
— В наших полях слоны. К утру они их уничтожат. Там ничего не останется — ни одного стебля проса. — Отступив в сторону, он склонил голову набок. — Слушай — их сейчас слышно.
Раздавшийся среди ночи звук показался жутким — пронзительный крик слона. Покрывшись мурашками, Себастьян почувствовал, как на его руках приподнялись волоски.
— Их двое. — Голос Мтопо превратился в хриплый шепот. — Два старых самца. Мы их знаем. Они уже приходили в прошлый раз и погубили весь наш урожай. Они убили одного из моих сыновей, когда он пытался их прогнать. — В страстной мольбе старик вцепился Себастьяну в руку. — Отомсти за моего сына, господин. Отомсти за моего сына и спаси просо, чтобы детям в этом году не пришлось голодать.
Себастьян откликнулся на мольбу с готовностью святого Георгия.
Он поспешно застегнул китель и пошел за ружьем. А вернувшись, обнаружил, что весь его отряд во главе с Мохаммедом уже находился в полной боевой готовности, точно стая гончих перед охотой.
— Господин Манали, мы готовы.
— Спокойно. — Себастьян ни с кем не собирался делиться славой. — Я с этим разберусь, а то получится, как у семи поваров…
Мтопо в отчаянии заламывал руки, прислушиваясь то к звукам опустошителей его угодий, с аппетитом пожиравших посевы, то к базарной перебранке Себастьяна со своими аскари, пока наконец у него не лопнуло терпение.
— Господин, они уже съели половину проса. Еще час — и там уже ничего не останется.
— Да, действительно. — Себастьян рассердился на своих «бойцов». — Заткнулись все! Молчать!
Непривыкшие к такому тону Себастьяна, они удивленно замолкли.
— Со мной пойдет только Мохаммед. Всем остальным — сидеть по хижинам.
В результате такого компромисса Себастьян заполучил в союзники Мохаммеда. И прежде чем сопровождать Себастьяна, тот растолкал своих товарищей:
— Пошли, пошли вон.
У края основных деревенских угодий возвышалась шаткая платформа на ножках-стойках. Она служила своего рода сторожевой вышкой, с которой ночью и днем велось наблюдение за созревавшим просом. В данный момент на ней никого не было: два молодых сторожа поспешно ретировались при виде полевых рейдеров. Одно дело — водяной козел или куду, а тут — два старых злонравных слона-самца.
Себастьян с Мохаммедом притормозили у подножия сторожевой вышки. Теперь они совершенно отчетливо слышали шелест и треск обрываемых и вытаптываемых растений.
— Подожди здесь, — прошептал Себастьян и, повесив ружье на плечо, повернулся к оказавшейся рядом с ним лестнице. Он медленно и бесшумно забрался на платформу и оттуда осмотрелся вокруг.
Луна была настолько яркой, что вышка и деревья отбрасывали четкие тени, а от мягкого серебристого лунного света, искажавшего расстояния и размеры, все становилось холодным, почти однородно-серым.
В отдалении, словно облака застывшего дыма, поднимался лес, засеянное просом поле, напротив, напоминало озерную гладь, подернутую легкой рябью, вызванной слабым дуновением ночного ветерка.
Возвышаясь над просом темно-серыми громадами, точно острова в море, в поле неспешно паслись два старых самца. Хотя ближний слон находился от вышки шагах в двухстах, луна светила так ярко, что Себастьян отчетливо видел, как тот вытягивал хобот и, ухватив пучок сочных стеблей, легко вырывал их из земли. Затем, плавно покачиваясь всей своей массивной тушей из стороны в сторону, он, прежде чем отправить стебли в рот, бил ими по поднятой передней ноге, чтобы стряхнуть с корней землю. С ушами, похожими на потрепанные боевые знамена, и торчащей изо рта между двух длинных изогнутых бивней листвой, он методично продвигался вперед, утоляя голод и оставляя позади себя следы разорения в виде широкой вытоптанной просеки.
Оказавшись на открытой площадке вышки, Себастьян почувствовал, как у него внутри стало что-то сжиматься, будто превращаясь в упругий комок, а державшие ружье руки потеряли уверенность. В ушах стоял тихий свист собственного дыхания, в то время как сам он при виде слонов испуганно замер. Глядя на двух огромных животных, он застыл словно в гипнотическом благоговении, осознавая свою ничтожность от намерения выступить против них с каким-то глупым оружием из дерева и стали. Однако ощущению страха противодействовало желание пощекотать нервы — старый охотничий азарт. Преодолев это состояние, он спустился вниз к Мохаммеду.
