Я – Товарищ Сталин 5 (СИ) - Цуцаев Андрей

По пути домой он остановился у небольшого храма, спрятанного в переулке. Каменные фонари у входа были покрыты мхом, а статуя Дзидзо, покровителя путников, смотрела на него с тихой укоризной. Кэндзи бросил монету в ящик для подаяний и хлопнул в ладоши, произнося короткую молитву. Он не был религиозен, но в такие моменты искал любую поддержку — даже от богов, в которых не верил. Ветер принёс запах цветущей сливы, и Кэндзи, стоя у храма, вдруг вспомнил детство: как он, мальчишкой, бегал по рисовым полям, мечтая о большой жизни в Токио. Теперь эта жизнь была здесь, но вместо мечты — постоянный страх и игра, где ставкой была его жизнь.

Дома Кэндзи зажёг лампу, её свет осветил татами и потёртые сёдзи. Он сел у стола, достал шифровальную книжку и начал писать: «Кэмпэйтай подозревает заговор против милитаризации. Имена неизвестны. Сато Харуки, агент Кэмпэйтай, сторонник войны, требует статью, разоблачающую противников войны. Планы на статью — раскрыть раскол, но защитить тех, кто за мир». Он остановился, глядя на лепестки сакуры за сёдзи, падающие в темноте. «Если Кэмпэйтай найдёт это, мне конец. Но если не передать, то конец придёт всей Японии».

Кэндзи лёг на татами, но сон не шёл. Он думал о Сато, о его фанатичных глазах, о генералах, которые хотят мира, и о тех, кто жаждет войны. Игра становилась всё опаснее, но отступать было некуда. Он должен был найти способ использовать статью, чтобы добыть информацию для Москвы, не выдав себя. Может, намекнуть на раскол так, чтобы подогреть сомнения в армии? Или встретиться с Сато ещё раз, чтобы выведать детали? За окном ветер усиливался, и лепестки сакуры кружились в темноте, словно предвестники бури. Кэндзи закрыл глаза, но перед ним стояли лица: Сато с его холодной улыбкой, Тодзио, чьи планы он должен был украсть, и безымянные генералы, которые, возможно, были его единственной надеждой. Неделя. У него была неделя, чтобы найти выход — или потерять всё.

Глава 10

21 апреля 1936 года, Берлин, Рейхсканцелярия

Кабинет Адольфа Гитлера напоминал арену, где каждый чувствовал себя загнанным зверем. Фюрер восседал во главе стола, его глаза пылали яростью, способной, казалось, испепелить всё вокруг. Тёмные волосы падали на лоб, пальцы, сжатые в кулаки, дрожали от напряжения. Когда он заговорил, хриплый голос, полный гнева, заставил воздух в комнате задрожать.

— Пять дней! — рявкнул он, ударив кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула, а звук эхом разнёсся по комнате.

Все присутствующие вздрогнули, их взгляды опустились вниз.

— Пять дней прошло с тех пор, как Рейнхард Гейдрих, один из столпов Рейха, был разорван на куски в самом сердце Берлина! На Вильгельмштрассе, под вашим носом! И вы смеете сидеть здесь, потупив глаза, как жалкие трусы, не способные дать мне ответы?

Собравшиеся молчали, их лица побледнели, дыхание стало едва слышным. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, сидел слева от Гитлера, его лицо было напряжённым, маленькие круглые очки отражали свет люстры, скрывая глаза. Его руки, сложенные на столе, слегка дрожали, выдавая тревогу, которую он пытался замаскировать привычной холодной сдержанностью. Герман Геринг, в тесном мундире люфтваффе, сидел справа, нервно крутя золотую ручку, взгляд его был прикован к столу. Вильгельм Канарис, глава Абвера, расположился чуть дальше; его худое, аскетичное лицо оставалось непроницаемым, но глаза, холодные и внимательные, выдавали напряжённое ожидание. Вальтер Шелленберг, молодой офицер СД, которому было поручено расследование убийства Гейдриха, стоял у края стола, сжимая папку с отчётами.

— Гейдрих был не просто человеком! — продолжал Гитлер, его голос нарастал, переходя в крик, сотрясавший стены. — Он был воплощением нашей силы, нашей дисциплины! Его имя заставляло дрожать всю Европу! И теперь он мёртв, взорван, как уличный бродяга, в центре нашей столицы! В центре Берлина, где каждый ваш шаг должен быть под контролем! Мир смотрит на нас, господа! Британцы, американцы, большевики — они смеются! Они видят Рейх, который не может защитить своих лидеров! Они видят слабость, и это ваша вина!

Он вскочил, стул с визгом отъехал назад, и начал ходить вдоль стола, заложив руки за спину. Его шаги были резкими, почти судорожными, а слова метались по залу.

— Я требую ответов! Кто это сделал? Кто посмел бросить вызов мне, фюреру, в моём собственном городе? Кто осмелился плюнуть в лицо Третьему Рейху?

Гиммлер откашлялся, его голос был тихим, но твёрдым, несмотря на дрожь в пальцах.

— Мой фюрер, — начал он, тщательно подбирая слова, — расследование продвигается с максимальной скоростью. Мы установили, что взрывчатка, использованная в атаке, была советского производства — тротил военного образца, вероятно, из арсеналов ОГПУ. Детонаторы сложные, с часовым механизмом, что указывает на работу профессионалов, а не любителей. Однако мы пока не можем с уверенностью подтвердить, что это дело рук агентов ОГПУ. Возможно, это ложный след, попытка сбить нас с толку.

Гитлер круто развернулся, его глаза сузились до щелей, голос понизился до угрожающего шёпота, который был страшнее крика.

— Не можете с уверенностью? — прошипел он, наклоняясь к Гиммлеру так близко, что тот невольно отшатнулся. — Вы, Гиммлер, который кичится тем, что слышит каждый шёпот в этом городе, читает каждую мысль в головах моих людей, не можете сказать, кто убил моего лучшего человека? Вы смеете говорить мне о вероятностях, о ложных следах?

Он выпрямился, его лицо исказилось от ярости.

— Мне не нужны ваши теории! Мне нужны имена! Мне нужна кровь тех, кто посмел это сделать! Это был не несчастный случай, это было объявление войны против меня, против Рейха!

Гиммлер поправил очки, его пальцы слегка дрожали, но он заставил себя продолжить.

— Мой фюрер, мы допрашиваем всех, кто мог быть связан с этим делом. Свидетели на месте взрыва говорят о грузовике, который появился за полчаса до атаки. Один из них, торговец газетами, заметил человека в тёмном пальто, который вышел из грузовика и исчез в переулке. Мы проверяем все возможные зацепки, изучаем происхождение грузовика, допрашиваем всех, кто имел доступ к маршруту обергруппенфюрера Гейдриха. Мои люди работают день и ночь, чтобы найти виновных.

Гитлер фыркнул, его презрение было почти осязаемым.

— День и ночь? И что у вас есть? Ничего! Пустые слова! Вы думаете, я поверю, что СС, которые хвалятся своей непревзойдённой эффективностью, не могут найти одного человека, который подложил бомбу? Это позор, Гиммлер! Позор для вас и для всей вашей организации!

Он ткнул пальцем в Гиммлера, его голос поднялся до крика.

— Вы обещали мне безопасность! Вы обещали мне контроль! А теперь один из моих лучших людей мёртв, и вы не можете даже сказать, кто это сделал! Как я должен доверять вам после этого?

Геринг, почувствовав возможность отвлечь гнев фюрера, наклонился вперёд, его голос был маслянистым, почти подобострастным.

— Мой фюрер, позвольте мне предложить помощь. Люфтваффе готовы поддержать СС в этом деле. Если это иностранные агенты, мы можем усилить давление через дипломатические каналы, направить наших шпионов за границу, даже нанести удар, если потребуется. Мы не можем позволить врагам думать, что они могут безнаказанно атаковать нас в сердце Рейха.

Гитлер резко повернулся к нему, его глаза пылали.

— Молчите, Геринг! — рявкнул он, его голос разрезал воздух. — Это не война в небе, это война на наших собственных улицах! Вы все провалились, и вы смеете предлагать мне свои услуги?

Он ткнул пальцем в Геринга, затем обвёл взглядом всех собравшихся.

— Вы думаете, я не вижу, как вы перекладываете вину друг на друга? Вы думаете, я слеп? Я вижу вашу слабость, вашу некомпетентность! Вы все подвели меня, и я не потерплю этого!

Его взгляд остановился на Канарисе, который до этого момента молчал, сидя неподвижно, словно вырезанный из мрамора.

— А вы, Канарис, — прорычал Гитлер, его голос был полон яда, — что скажете вы? Ваш Абвер, с его хвалёной сетью шпионов, с его агентами по всему миру, где ваши результаты? Или вы тоже будете сидеть и молчать, пока враги разгуливают по Берлину, убивая моих людей?