Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег

— Прости, Юрий, не вышло у нас вчера разговора, — склонил Всеслав голову перед волхвом, что подошёл от окна, где стоял, разглядывая утренний Киев.

Старик, которому по стати и фигуре самое место было у Ждановых богатырей, развернулся, наводя на мысли о том, что в своё время примерно тем же самым и занимался: махал копьём, из железа целиком сделанным, а когда тупилось или ломалось оно — вырывал единым духом дубок или сосенку, продолжая уменьшать поголовье неприятеля подручными средствами. Князь, выслушав мою шаблонную бюрократическую мысль, хмыкнул.

— Всему свой черёд, княже, — прогудел Юрий, которого дружинные чаще звали дедом Яром. — Рад видеть тебя живым, над землёй, да на престоле града Киева.

— Да уж, засиделся репкой-то, — улыбнулся я. В ответ на тёмном от вечного загара лице деда разошлись лучами морщины. Он видел много худого на миру. Но сохранил способность улыбаться и шутить. Это воодушевляло князя. Я же смотрел на старого воина-жреца с неожиданной тревогой. Казалось, что глядя на Всеслава, дед видел меня, да заглядывал не в глаза, а в самую душу.

— Поклон тебе от Ставра Черниговского, — вспомнил князь, чуть наклонив снова голову. Рысьино брюхо судьбоносности момента не оценило и выводило такие трели, что даже привычные сотники поднимали брови. Но рук к еде вперёд вождя никто не тянул.

— Жив, выходит, бродяга старый? Надо бы перевидеться с ним, давно, ох и давно не встречались, — кивнул ответно волхв, грузно опускаясь на лавку рядом с ёрзавшим Гнатом.

— Не откажи угоститься с нами, дедко, — повёл я приглашающим жестом над столом.

— Чего бы и не угоститься? Благодарю, княже, за дозволение. Ты уж не обессудь, коли я, старик бестолковый, в простоте своей дремучей за высоким столом что не так сделаю, — снова улыбнулся он. И ответные улыбки осветили лица всех здесь. Каждый знал, что дед шутит и прибедняется по-стариковски.

— Ты меня, дедко Яр, сам учил ложку да нож держать. Так что если что не так — и ты извиняй, — сделал князь постное лицо монаха-чернеца. И все грянули хохотом над старой, но не почему-то не приедавшейся семейной шуткой.

— Кроме поклона ничего не передавал Ставр-то? — спросил волхв, утирая усы рушником, что подала ему с явно опасливым поклоном Домна. Подойдя к нему сразу после того, как вручила полотенце мне.

— Была вещица занимательная. Да мне ума не хватило понять, что значит она. Ты, дедко, точно разгадаешь. Глянь-ка, — и Всеслав осторожно положил жёлудь на стол перед Юрием.

— Эва как, — дед взял его, отставил руку почти на всю длину и нахмурил кустистые серебряные брови, прищурившись дальнозорко. — Не один Ставр, выходит, тут гуляет по округе.

Голос его звучал задумчиво и привычно-басовито, низко. Услышав фразу, Рысь закашлялся:

— Ну, насчёт «гуляет» — это ты, дедко, лиха дал, — начал было он, но напоролся на мой взгляд и замер на полуслове.

— А ведь Буривоева рука-то, коли я ещё не вконец из ума выжил, — продолжал бубнить-гудеть старик, не обратив внимания на резко замолчавшего Гната. — Перунова печать, да точки эти. Да вот тут две царапки. Стережётся старый волчина, поди угляди ещё, если не знать, где и что искать. Держи, княже. Верные люди такими подарками отмечены у Буривоя, те, кто старым Богам не изменял. О встрече просит здешний волхв, что постарше да посильнее меня будет. Просит, Слав, не предлагает, гляди-ка. На моей памяти он последний раз если кого и просил, то самого Перуна, разве. Чтоб за паскудства Владимировы тот на всех русичей зла не держал. И, навроде как, обещает он посланца своего направить вскоре…

Я молчал, затаив дыхание. За нас дышал Всеслав, ровно и размеренно, и сердце его билось спокойно и мерно. Он, слушая эти слова, не переживал столкновения с непознанным — тайнопись жрецов на желудях, неведомые старцы, что таились в окрестных лесах, помнившие, как почти сто лет тому назад один самонадеянный и до крайности амбициозный князь сбросил в реку изваяние верховного Бога местного пантеона, предварительно его не то изрубив, не то отхлестав, не то ещё как-то оскорбив. Странные, в общем, ощущения, очень неожиданные для сугубого реалиста, каким я привык считать себя. До тех пор, пока не умер.

— Дозволь, княже, с дедом Яром словом перемолвиться,— неожиданно подала голос Домна, стоявшая возле окна каменной статуей всё то время, что волхв «переводил шифровку». Князь кивнул, не сводя глаз с зав.столовой.

А та не стыдясь мужиков растянула чуть вязки ворота, нырнула правой рукой внутрь и достала оттуда ещё один жёлудь, такой же, как и тот, что лежал перед Юрием. Ну, может, чуть покрупнее, и узоров на нём было больше, даже с моего места можно было разглядеть.

* Владимир Высоцкий — «Что за дом, притих…»: https://music.yandex.ru/album/4273731/track/34643016

Глава 10

Родовые травмы

Помнится, давным-давно, в незапамятном будущем, если отсюда смотреть, и больше чем полвека моей жизни назад, если традиционно мерить, ехали мы с друзьями плацкартным вагоном на Целину. Родине понадобилось что-то построить в Северном Казахстане, и комсомольцы-добровольцы привычно вскинули за плечи рюкзаки. Хотя, в основном, конечно, вещмешки — рюкзак, тем более правильный, настоящий, «геологический», как говорили с восторгом и трепетом, был вещью штучной, дорогой. А вот, как их тогда называли, «сидора́» из брезентухи, на верёвках — почитай, у каждого. И на одном из безымянных полустанков влезла в вагон невесть откуда взявшаяся в тех краях цыганка. Всё, как полагается: золотые зубы, волосы чёрные и жёсткие, как проволока, усы над верхней губой и бегающие глазки, искавшие вещи, за которыми плохо смотрят. И людей, которые ждут того, чтобы быть обманутыми.

Тётка, представившаяся Радой-гадалкой, потомственной ворожеей, начала метать карты на старом фанерном чемодане, с которым ехал друг мой Веня, по тогдашней моде велевший всем, особенно девчонкам, называть его «Бэн» на зарубежный лад. Мы-то, понятно, звали Веником, как со школы привыкли. Вот ему-то Рада и вытянула не то «пики», не то «трефы», сделав при этом скорбно-озабоченное лицо. Веня враз побледнел и принялся выяснять, чем грозит ему чёрный значок на куске засаленной до ужаса бумаги. Цыганка пророчила дорогу дальнюю, людей новых, незнакомых, часть из которых будет «плохо думать про тебя, касатик, и глаз иметь чёрный». Принимая во внимание то, что рельсы шли в Казахстан, это можно было установить и без карт. Но Бэн встревожился, и на его нервные расспросы и восклицания Рада согласилась повторно раскинуть карты, «пошептав над ними слово заветное, на удачу, от бабки доставшееся». Разумеется, платно. Второй раз выпали не то «буби», не то «черви», необъяснимым образом успокоив Веника.

Парни и девчата смеялись, подкидывая цыганке, весело и шустро болтавшей, кто пятачок, а кто и гривенник. Бэн, отваливший от щедрот «трёшницу», сидел королём.

— А ты, мой золотой, чего не спрашиваешь? Не хочешь будущее знать? Сколько жизнь отмерила? — коровьим глазом мазнула по мне гадалка.

— А я, Рада, своё будущее вот этими руками еду делать, как и привык, как партия нас научила, — со смехом ответил я. — А все прихваты твои — лженаучный опиум для легковерного народа!

— Самым первым сдохнешь! — прошипела провидица, сметая с чемодана монеты. И выскочила из нашего вагона в соседний.

Веник попал под лавину через четыре года. Витька разбился на машине. Саша, красавец-волейболист, получил нож в сердце в пьяной драке уже через несколько месяцев. Об этом случае я последние два года в деревне часто вспоминал. Но в гадалок и шаманов сильнее верить не начал.

Домна оказалась не то внучкой, не то правнучкой Буривоя. Это её стараниями и его волей нас с Ромой и Глебкой не отравили в первые же месяцы. Те харчи, что передавали с княжьей поварни, она выбрасывала, а в похожих черепках передавала нам под землю еду пусть и простую, но хотя бы без яда. А девок подговаривала шептаться про то, что мы с сынами ночами на Луну воем да заговоры на смерть отравителям рычим в три глотки. А отрава нас не берёт, потому как чародеи, и вины на нас никакой нет. А вот Правда за нами есть. Ясно, что шепталось это всё в присутствии княжьих людей, а чаще всего — жён и дочерей. И на спокойствии душевном что их, что мужей да отцов их, отражалось губительно.