Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

— Материалы? Инструмент? Всё дадим, ваше благородие, как не дать! Государю на потребу! Только вот… — он картинно развел руками, — запасы нынче скудные, война… Сами знаете… Что сможем — изыщем, не извольте сомневаться!

Капитан Краснов, видимо, просек, что тут дело нечисто. Он строго зыркнул на Воробьева.

— Ты, смотритель, гляди мне! Генерал лично приказал обеспечить Смирнова всем потребным! Ежели хоть малейшая задержка или недостача будет — доложу по инстанции! И тогда не обижайся! Понял?

— Понял, ваше благородие, как не понять! Всё в аккурат будет! — засуетился Воробьев, но я видел хитрый огонек в его глазках. Этот своего не упустит, стопудово.

Капитан вскоре умотал, оставив меня вариться в этом местном соку. И тут началось то, чего я и боялся. Бюрократия и тихий саботаж во всей красе.

Когда я пришел к Воробьеву с первым списком того, что мне нужно для начала — дубовые брусья для станины, железо полосовое, инструмент плотницкий и кузнечный, — он только руками развел.

— Дуб? Нынче не завозили, Петр… Вот сосна есть, елка… А дуб — дефицит… Железо? Тоже почти всё на ружья ушло… Инструмент? Так мастера сами плачутся, не хватает… Ты погоди маленько, может, подвезут чего… Или напиши челобитную на имя господина полковника, с обоснованием — на кой-ляд тебе дуб понадобился, а не сосна… Он рассмотрит… Может, и разрешит…

Это была явная тягомотина. Писать бумажки, ждать резолюций — на это могли уйти недели, если не месяцы. А у меня срок — месяц! Я попытался надавить, напомнил про приказ генерала. Воробьев только вздыхал и бормотал про «объективные трудности».

С горем пополам, через несколько дней хождений и пинков, мне всё же выделили кое-какие материалы. Но какие! Дубовые брусья — кривые, сучковатые, явно неликвид. Железо — ржавое, кривое. Инструмент — старый, тупой, с поломанными ручками. Было ясно, что мне просто спихнули весь хлам со склада. А куда делось нормальное дерево и железо — можно было только догадываться. Воровство здесь, похоже, цвело еще пышнее, чем в Туле.

С мастерами, которых мне Клюев выделил в помощь (явно не лучших — одного вечно бухого кузнеца да старого плотника, который еле ходил), тоже была беда. Работали они спустя рукава, без малейшего энтузиазма. На мои объяснения и эскизы смотрели с тупым недоумением или откровенно ржали.

— Чего городишь, Петр? — ворчал старый плотник Аникей. — Отродясь таких машин не видали! Из дерева-то? Да она ж развалится при первом обороте! Делали бы по старинке, как отцы наши…

— А железо-то гнуть как прикажешь? — поддакивал вечно поддатый кузнец Прохор, икая. — Тут ковать надо умеючи, а не чертовину твою малевать… Эх, дернуть бы сейчас…

Они явно саботировали работу. То доску не так отпилят, то деталь криво выкуют, ссылаясь на «руки из жопы» или «материал говно». А сами хихикали в кулак. Было ясно — Клюев им негласно приказал тянуть резину и делать всё, чтоб моя затея накрылась медным тазом. Выскочка из Тулы не должен был тут рулить.

Я оказался в полной заднице. Сверху — приказ генерала и жесткий срок. Снизу — тупость, воровство, саботаж. Лезть на рожон было бесполезно — меня бы просто растоптали и выставили дураком. Надо было искать обходные пути, включать всю свою изворотливость и инженерную смекалку, чтобы пробиться через это вязкое болото бюрократии и тупого сопротивления.

Дни превратились в тупую, безнадежную борьбу с ветряными мельницами. Я пытался что-то слепить из тех огрызков, что мне выдали, ругался с алкашом Прохором, который больше дрых у горна, чем ковал, пытался вдолбить старому Аникею азы геометрии, чтоб он хотя бы брусья ровно тесал. Всё впустую. Работа стояла, время тикало, а перспектива отчитаться перед генералом через месяц (а срок уже таял на глазах) становилась всё более призрачной. Стало ясно: в одиночку, через этих официальных мудаков и «помощничков», которых мне подсунули Клюев с Воробьевым, я ничего не добьюсь. Меня тупо топили, медленно, но верно.

Надо было искать другой путь. Искать людей, которым вся эта система воровства и саботажа была поперек горла. Людей, которым не пофиг на дело, а не только на то, как бы урвать кусок пожирнее да спихнуть работу на другого. Но где их найти на этом огромном, хаотичном заводе?

Я стал больше шататься по цехам, под разными предлогами — то типа за инструментом, то за образцом железа. Смотрел, слушал, примечал. Завод был настоящим Вавилоном. Русские мастера, мужики, согнанные на работы со всей страны, солдаты-инженеры и артиллеристы, и — что сразу бросалось в глаза — до хрена иностранцев. Немцы, голландцы, шведы (пленные, что ли?), англичане… Петр их понавыписывал из-за бугра вагон и маленькую тележку, чтоб «русских дурней» учили уму-разуму. Держались они обычно сами по себе, по-русски говорили хреново, но дело свое, похоже, знали. Местные мастера смотрели на них с недоверием и завистью, начальство — использовало, когда припрет, но особо не жаловало. Может, среди них поискать? Человеку, привыкшему к европейскому порядку, здешний бардак должен был быть как серпом по яйцам.

Еще я заприметил нескольких молодых офицеров, артиллеристов или инженеров. Они не просто штаны протирали на заводе, а реально вникали в производство, спорили с мастерами, что-то мерили, чертили схемы. Видно было, что им не пофиг, что они хотят разобраться, что-то улучшить. Может, среди них найдется кто-то, кто поймет мои идеи и рискнет помочь?

Начал с иностранцев. Как-то раз иду мимо участка, где льют бронзовые детали для корабельных пушек, и вижу — стоит пожилой немец (по акценту понял, когда он на рабочих орал), с тоской разглядывает очередную запоротую отливку. Звали его, как я потом узнал, Генрих Шульц, мастер-литейщик из Саксонии.

Я подошел поближе, типа просто любопытно.

— Опять не вышло, господин мастер? — спросил я осторожно, стараясь говорить попроще. — Дырки, поди?

Шульц оторвался от брака, смерил меня недовольным взглядом.

— Я-я, дырки! Шайзе! — он сплюнул. — Этот металл — дрэк! И форма — дрэк! Как тут лить хорошо? Низзя!

— А может, — я понизил голос, — если форму по-другому сделать? Чтоб «дышала» она? Да металл перед литьем… э-э… «успокоить»?

Немец удивленно поднял брови.

— Дышала? Успокоить? Вас ист дас? Что ты говорить, мальчик?

Я, снова используя свою легенду про «деда» и простые аналогии, попытался объяснить ему про добавки в формовочную землю и раскисление металла перед заливкой. Говорил коряво, больше на пальцах показывал. Шульц слушал сначала с недоверием, потом всё с большим интересом. Он, в отличие от наших тугодумов, сразу уловил суть, хоть и не понял до конца моей «колдовской» части.

— Интересно… — пробормотал он. — Порошок угольный… Деревяшка… Надо попробовать… Но Клюефф… он не любить новое…

— А мы тихонько, господин мастер, — подмигнул я. — На одной форме попробуем. Никто и не узнает. А если получится — вам же спасибо скажут.

Шульц задумался, потер подбородок. Видно было, что профессиональный интерес борется в нем со страхом перед местным начальством.

— Гут… — сказал он наконец. — Попробуем. Завтра. Приходи сюда после обеда. Тихонько.

Это была первая зацепка! Немецкий мастер, которому важен результат, готовый рискнуть.

Второй потенциальный союзник нашелся среди вояк. Молодой поручик артиллерии, Василий Орлов, принимал готовые пушки. Я пару раз видел, как он дотошно осматривал стволы, мерил калибр, собачился с коллегами из-за малейших косяков. Видно было, что парень шарит и службу свою тянет на совесть.

Как-то я застал его одного у лафета со свежепринятой пушкой. Он хмуро ковырялся в механизме наводки.

— Что, ваше благородие, не ладится? — спросил я, подойдя.

Орлов оглянулся. Лицо у него было молодое, энергичное, но уже какое-то задолбанное.

— Да вот, гляди, Смирнов, — он был одним из немногих, кто мою фамилию запомнил. — Винт подъемный криво нарезан, заедает. Воинам потом в бою каково будет? А этим — хоть трава не расти! Сдали — и ладно!

— Так винт-то поправить можно, ваше благородие, — сказал я. — Если его на станке том… ну, что цапфы точит, с Тулы… прогнать аккуратно, резьбу подправить. Ровнее будет ходить.