Инвестор. Железо войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Это потому, что Володю надо слушать не в гостиничном номере, а на сцене, а еще лучше на площади, — Эренбург ухватился за поручень, когда поезд тряхнуло на стрелке. — Его стихи надо орать во весь голос, как он сам и назвал последнюю поэму.

— Хм…

— Нет-нет, не хмыкайте. Он чрезвычайно остроумно расширяет поле русской поэзии, реформирует стих.

— Вы про «лесенку»?

— Лесенка есть инструмент акцентировки.

— И увеличения построчного гонорара.

— Не без того, — ухмыльнулся Илья, — но главное не в этом.

— Я, конечно, в поэзии смыслю мало, — как бы извиняясь проговорил Ося, — но мне кажется, что его рифмы странны, а образы простоваты, что ли.

— Зато крупны! «Тысячи» и «миллионы» — его любимые приемы. Он поэт нового времени, поэт массы. Жаль, что я не сумею перевести его на французский…

Состав пересек границу и потащился по прибрежной одноколейке вдоль Бискайского залива, застревая на станциях и разъездах для пропуска встречных. Часть специалистов покинула поезд по дороге — корпорация Грандера расширяла свое присутствие и затевала новые проекты в Сан-Себастьяне, Бильбао, Сантандере и Хихоне.

Добравшись до Овьедо, поезд свернул на новенькую ветку, шедшую по еще не заросшей травой насыпи в сторону большой стройки. Мимо проползали размеченные трассы будущих улиц, деливших территорию рабочего поселка на кварталы. Большую часть еще ровняли бульдозеры, но кое-где уже вели траншеи коммуникаций, лежали кучи щебня и вставали подмостки из свежего дерева. Чуть вдалеке подводили под крышу первый корпус общежития и несколько домов персонала.

Заводская же территория раскинулась еще шире — если бетонный скелет цехов автомобильного завода вполне просматривался, то все остальное скрывалось за чадом грузовиков и экскаваторов, витавшей в воздухе пылью и непрерывным грохотом техники.

За каких-то шесть месяцев Овьедо, вернее, его восточные пригороды, изменились разительно. Еще год назад каждый прохожий знал встречного в лицо, каждый лавочник, сидевший в теньке перед своим заведением, здоровался со всеми по имени. Изредка гремела по булыжнику повозка с товаром или изящный фаэтон местного богача, но сейчас улицы заполонили вереницы грузовиков, шуршавшие шинами по недавно проложенному, но уже истертому асфальту. Вместо маленькой начальной школы работали три, для детей и взрослых, с утра до самого вечера.

Клэр слегка сморщила носик — ну да, не Париж и уж точно не Нью-Йорк, обычный город тысяч на двести населения, в который вкарячили несколько предприятий «на вырост».

— Джон рассчитывает, что здесь будет создано около сорока тысяч рабочих мест, то есть население города удвоится, — заметил Ося.

— Масштаб, конечно, поражает. Это прямо Кузбасстрой, если вы понимаете, о чем я, — ткнул чубуком трубки в сторону кипения Эренбург. — Но мне кажется, что мистер Грандер слишком разбрасывается. Автозавод и все вокруг понятно, нефтяной терминал и переработка в Хихоне тоже, даже электротехническое производство, все эти магнето, генераторы и так далее… Но радиозавод? Швейная фабрика? Нельзя же объять необъятного!

— У него есть свой пятилетний план, он это называет «замкнутая система».

Поезд, наконец, чухнул паром у небольшого перрона и путешественники выбрались наружу, на небольшую площадь, вокруг которой сияли свежей краской и штукатуркой управление строительства, школа, гостиница, «Народный дом», большой магазин, столовая и два кафе. Почти все стены на высоту человеческого роста заклеены радугой афиш — любительский спектакль, чтения Сервантеса и Лопе де Веги, концерт астурийской музыки, заседание общества охотников, собрание профсоюза транспортников, организация клуба альпинистов, выставка картин художников Овьедо и Хихона, лекция по истории, лекция по развитию техники, лекция по радиосвязи, лекция по археологии… Год назад вместо этой пестроты висело бы одинокое объявление о продаже шкафа или кровати, привлекшее запахом мучного клейстера разве что двух-трех коз.

Встретивший сотрудник быстро разместил всех в гостинице, где в номерах приезжих ждали новые доспехи — резиновые сапоги, брезентовые куртки и невиданные бакелитовые шлемы с широкой полосой, наведенной белой краской.

— А это зачем? — спросил Ося за завтраком у сопровождающего.

— Стройка, — развел тот руками. — Мало ли что с лесов свалится. Мистер Грандер распорядился, чтобы все работники носили, но пока доставили только для инженеров и техников.

— И у всех белая полоса?

— Нет, белая полоса для гостей. У начальства вся каска белая, у рабочих просто бакелит, у специалистов свои цвета.

После завтрака и переодевания парижская делегация отправилась на промплощадку, где, наконец, застали Грандера — Джон зло выговаривал подрядчику, стоя над залитым водой котлованом.

— Но сеньор Грандер! — возражал испанец. — Шурфов недостаточно, то, что мы считали скальным основанием, оказалось просто скоплением валунов…

— Что мешало пробурить больше шурфов?

— Смета, сеньор Грандер, нам утвердили только десять шурфов на площадку.

— Кто утвердил?

— Сеньор Абехоро.

— Blin… Бурите не меньше тридцати, это мой приказ!

— Гм, — прервал разговор Эренбург.

Джонни обнялся с Осей, но не смог отвлечься от проблем:

— Представляешь, все время эта чертова экономия вылезает боком! Бог весть сколько денег по ветру! «Ах, мы хотели подешевле!» — а потом приходится вбухивать в три-четыре раза больше, чтобы ликвидировать последствия!

— А ты уверен, что это по недосмотру, а не специально?

— Не уверен, — буркнул Джонни, — Панчо работает над этим, но и твоих ребят для аудита было бы неплохо подключить. Но с этим позже, поехали, покажу, что где.

В качестве разъездного Грандер использовал нечто вроде автобуса без крыши, с рядами сидений — и видно хорошо, и нежарко на ветерке. Первым делом Джонни потащил хвастаться новым бетонно-растворным узлом.

Горы щебня и песка, тучи въедливой цементной пыли, от которой слезились глаза и хотелось чихать, равномерное урчание бетономешалок, в зевы которых с грохотом опрокидывались тележки наклонного транспортера, текущий по желобу готовый раствор… Над колоннами возводимого цеха вставали в кружалах опалубок арки перекрытий и там, на лесах, копошились десятки рабочих — подавали, укладывали, ровняли бетон…

— Конвейер, настоящий фордовский конвейер! — восхитился Эренбург. — От лопаты с песком до арок крыши! Симфония труда!

Страшный грохот прервал его восторги — справа подкосились деревянные подпорки, накренился помост, рабочие схватились за поручни, но поздно, слишком поздно! Треснула вдоль и раскололась одна стойка, за ней косо срезалась вторая и справа налево пошли рушиться леса, с которых в панике прыгали люди.

— Мать моя женщина… — только и проговорил Джонни с белым закаменевшим лицом.

Но уже через секунду он опомнился и закричал:

— Санитаров! Быстро! Всех сюда! Остановить работы!

Из кучи копошащихся тел и обломков лесов начали выбираться рабочие.

— Вязать носилки! Быстро!

Вдали завыла сирена, первый автомобиль с красным крестом появился буквально через минуту, за ним второй, третий…

На совещание вечером собирались молча, не глядя друг на друга. Ося и Эренбург сидели в уголке большого кабинета, Клэр при виде раздавленных тел впала в истерику и теперь рыдала в гостинице.

— Отчеты, — коротко потребовал Джонни.

На столе перед ним выросла стопка бланков с подписями техников и прорабов. Последним выложил документ седой испанец с торчащей из кармана трубочкой стетоскопа:

— Четверо погибли на месте, еще один умер при транспортировке и один в больнице. Тяжело раненых госпитализировано пятнадцать человек, с мелкими и средними травмами обработано сорок восемь.

Грандер отчетливо скрипнул зубами.

— Причины аварии установлены?

— Сырой лес и поспешная сборка лесов, — проговорил кто-то из сидевших вдоль стены.

— Кто отвечал за работы?

— Строительная компания сеньора Абехоро.