Марианна Алферова - Соперник Цезаря
— Ладно, оставь миллион себе, так и быть. Скажи-ка лучше другое: каковы долги Цезаря?
— Это тайна. Он многим должен.
— И все же?
— Говорят, велики, — потупил очи Потид. Потом оглянулся, приник к уху патрона и шепнул: — Разные ходят слухи, одни говорят — двадцать пять миллионов сестерциев, другие толкуют о ста миллионах. И будто бы из этих ста восемьсот талантов[69] — неотложные.
— То есть около двадцати миллионов. Многовато, клянусь Геркулесом.
— Да я про то же. Но Испания — богатая провинция.
— Ты сам ссужал Цезаря?
— А вот это тайна, — строго и даже укоризненно проговорил клиент. — И так о Цезаре слишком много болтают. К тому же всякие глупости. К примеру, кое-кто хочет потребовать, чтобы Цезарь заплатил долги до отъезда. — Потид усмехнулся одной половиной рта. Он-то сам требовать с Цезаря не будет ни асса. Но другие не так прозорливы. Могут Цезаря в Испанию не пустить.
— Что же ему делать?
— Хорошо бы найти человека, скажем даже, очень богатого человека, который мог бы за Цезаря поручиться.
— Красс?
— Ну, зачем же называть имена?!
Да, кроме Красса при таких долгах за Цезаря поручиться больше некому. Значит, Цезарь сделает Красса своим союзником. Это надо иметь в виду. Красс рядом с Цезарем — неприятно.
— Никак, ты чего-то боишься, Потид? Или кого-то?
— Богов боюсь. Боги завистливы. — Ростовщик вздохнул. — Увидят, что человек счастлив, нашлют беду; увидят, что город богат, и приведут под его стены завоевателя.
— Значит, ты боишься за Рим? — Клодий изобразил удивление.
— Боюсь, доминус.
— А за меня боишься?
— Конечно, доминус.
— Тогда передашь судьям «подарки». Всего около двух миллионов.
— У меня двух миллионов нет! — задушенно выкрикнул Потид.
— Деньги мои. Ты будешь всего лишь посредником.
— Два миллиона… Откуда? — изумился Потид.
— А вот это моя тайна. — Клодий улыбнулся.
Он был уверен, что Потид начнет немедленно расспрашивать про эти два миллиона, и слух тут же пойдет гулять по Риму. Это все, что ему сейчас нужно. Никаких двух миллионов он передавать не собирался.
Картина III. Ошибка Цицерона
Судьи ценят себя на вес золота. Как говаривал Питтак, корысть ненасытна.
Из записок Публия Клодия Пульхра8 мая 61 года до н. э
I
Он, не стесняясь, приходил к ней в дом. А чего ему стесняться? Она его сестра. Он — Клодий. Она — Клодия. Рабы смотрели на него подозрительно. У всех рабов в ее доме лица профессиональных шпионов. Пусть смотрят. Ничего особенного не происходит. Брат зашел навестить сестру рано утром. Заглянул в малый атрий. Потом они ушли в спальню. Что из того? Может, им надо поговорить наедине. Она сбросила столу.[70] Этого никто не видит. Он скинул тогу. И это не страшно. Дверь заперта. Пусть слуги подслушивают за дверью. Что они услышат?
У Клодии спальня с окном, забранным узорной деревянной решеткой, с мягким ложем, достаточно просторным для Венериных забав. Простыни заранее надушены сирийскими духами, на подушки положены венки из весенних цветов.
Весь прошлый год Клодий часто бывал у сестрицы: муж ее Квинт Метелл Целер в те веселые деньки сидел в Цизальпинской Галлии наместником и встречам этим не мешал. Теперь, вернувшись, был на супругу весьма сердит. Ибо до него дошли слухи… Нелепости, право. Брат навещал сестрицу — разве это возбраняется?
— Ты страшный человек, Клодий, — шепчет сестра.
— Ты страшная женщина, Клодия, — шепчет брат.
Она плотоядно усмехается и подмигивает ему. Закидывает руки за голову и выгибается дугой. В ее повадке есть что-то змеиное. Кожа у нее светлого оттенка, но все равно рядом с нею Клодий кажется белокожим. Он треплет ее густые волосы с золотистым отливом, распускает по плечам.
— Я же просила! — Она в гневе отталкивает его руки. — Я же просила…
Глаза ее так и горят. В глубине — синие болотные огоньки. Он опять испортил ее прическу. Служанка старалась, укладывала, а потом Клодия долго смотрелась в полированное серебряное зеркало, любуясь работой своей искусной Псекады. Клодий за миг все разрушил. Есть часы, а время отсчитывают клепсидры. Но как узнать, какой длины миг? Падение одной капли? Двух? Десяти? Миг, когда вода останавливается. То есть время перестает течь. Да, Клодий испортил прическу Клодии. Потому что терпеть не может этих нелепых хохолков надо лбом.
— Эта прическа делает тебя похожей на курицу. А я люблю куриц только в жареном виде.
Хмурит брови сестрица. Брови у нее черные, густые.
— Как ты смеешь так говорить? — Она оскорблена и колотит кулачками ему в грудь.
Он ее постоянно оскорбляет. Каждый раз, когда они предаются Венериным усладам, он говорит какую-нибудь гадость. Это ее возбуждает. Она царапается и кусает его губы. И визжит так, что даже самому последнему глупцу ясно, чем занимаются в спальне брат с сестрой.
Он оскорбляет ее и злит за их ненужное родство, которое порождает слухи. Она оскорбляет его и злит за то, что рядом с нею он выглядит шалопаем-юнцом. Рядом с другими она кажется юной красавицей, подле брата — солидной матроной. Он в отместку заставляет ее стонать и извиваться в его объятиях и, покусывая мочку ее уха, шепчет:
— Ты спишь с родным братом, дорогая.
Она стонет во время Венериного спазма, вырывается, шипит, как змея.
— Дурак! Какой же ты придурок… Зачем ты прокрался на таинства? Неужели ради этой дурочки Помпеи? Ради нее оскорбил богиню.
— Я не оскорблял богиню, сестрица. Я ее ублажил. Она давно не знала настоящей мужской любви. Ваши женские ласки — это маловато.
— Надо было мне отправиться на праздник и зарезать тебя в доме Цезаря — вот это точно бы понравилось богине.
— А тебе?
— Мне тоже.
У Клодия есть еще две сестры. Вторую кличут Клодией Младшей. Бывшая супруга Лукулла, с которой богач-гурман развелся, как только вернулся с Востока. По Городу ходят слухи, что Клодий спит со второй сестрой тоже. Но это ложь. То есть вторая сестренка, может, и рассказывает об этом, чтобы во всем сравняться со старшей, но ему даже целовать ту, вторую, неприятно. Но приходится. А третья, Терция… Не будем о ней говорить. Терция — вдовица. Поговорим о старшей, о ней есть что сказать.
Клодию Старшую прозвали Квадрантией после того, как очередной любовник прислал ей кошелек, полный мелких медных монет — квадрантов.[71] Она не осталась в долгу: натравила на оскорбителя своих ухажеров, и наглеца сильно изувечили. Но прозвище Квадрантия прилипло к ней намертво. Клодия всегда ссорится с бывшими любовниками — такая у нее натура. Любовь мгновенно переплавляется в ее страстном сердце в ненависть, причем ненависть лютую и куда более долгоживущую, чем любовь.
Помни об этом, Клодий, помни, хотя ты ей и брат.
— Тебе пора в суд, братец, — шепчет сестрица. — Тебя там ждут.
— Я не тороплюсь.
— Вдруг тебя объявят вне закона? Обвинение-то серьезное. Святотатство. Не печалься. Если поселишься в Массилии,[72] я буду изредка тебя навещать. Я — любящая сестра. — Она усмехается, проводит язычком по губам. Он бы проучил ее за эти слова, да времени уже нет.
— Не приговорят, — отвечает он, закутываясь в тогу. Самому тогу надеть практически невозможно, специально обученная для этого рабыня укладывает складки. Но сейчас никого звать нельзя. И Клодия помогает брату.
— Ты так уверен, что все обойдется?
— Абсолютно. — Он целует ее в губы — как и положено целовать сестру. Она кусает его за ухо — как не положено сестре.
II
За те месяцы, что Клодий носил траурные одежды и не стригся, находясь под следствием, его каштановые волосы отросли до плеч. Теперь ему не пришлось бы пользоваться фальшивыми локонами, чтобы выдавать себя за женщину. Полагалось еще и не брить бороду, но Клодий, никогда не выполнявший предписаний буквально, демонстративно брился каждый день, причем так чисто, что казалось, будто борода у него не растет вовсе. Ему исполнилось тридцать, но многие принимают его за мальчишку. Пульхр, Красавчик, Смазливый — его родовое прозвище всякий обыгрывал на свой лад. Что касается траурной тоги, то Клодия нисколько не смущал ее темный цвет. Да, римляне каждой мелочи придают значение. Претендент на магистратуру носит тогу из отбеленной шерсти, то есть утверждает, что он такой же белый и чистый, и от этой белоснежной тоги родилось и явилось в свет слово «кандидат». Всаднику полагается тога с узкой пурпурной полосой, сенатору — с широкой. Да и сам пурпур в зависимости от цвета тоже бывает аристократический и плебейский. Аристократический — дорогой и алый, как кровь, а плебейский — дешевый, фиолетового оттенка, почти черный.
