Валерий Пушков - Кто сеет ветер
Служанка с повторным земным поклоном бесшумно исчезла. Эрна с любопытством подошла к книжному шкафу. Несколько полок были сплошь заставлены русскими книгами, между которыми виднелись отдельные разрозненные тома Ленина, Сталина, Горького, Плеханова и Кропоткина. Второй шкаф был заполнен японскими книгами. Эрна села на стул. Минут через пять в комнату вошел широкоплечий плотный мужчина с тугими полными щеками, с пронзительным властным взглядом и медлительными движениями/ Он был в темном кимоно, распахнутом на груди, слегка покрытой короткими волосами, в простых соломенных сандалиях на босу ногу. На макушке в густых волосах просвечивала круглая медная лысина.
Не протягивая руки, японец вежливо поклонился. Эрна ответила учтивым кивком.
— Простите, — сказал он. — Вы русская учительница?… По объявлению?… У вас есть бумаги?
— Нет, — ответила Эрна спокойно, — я голландская подданная, но я знаю русский язык и могу быть учительницей. Кроме того, я говорю по-японски, так как мать у меня японка.
— Она живет здесь, в Токио?
— Нет, она умерла. Я здесь живу с братом.
— Где он работает?
— Переводчиком. В «Обществе изучения Запада».
— Ага… Хорошо.
Японец на минуту задумался, рассматривая исподлобья девушку, и потом быстро спросил:
— Откуда вы знаете русский язык? Вы кончили курсы иностранных языков?
— Да, — твердо солгала Эрна. — В Батавии… на Яве.
— Есть у вас в Токио знакомые, которые могут рекомендовать вас?
Эр и а невольно покраснела.
— Я здесь недавно… И потом я болела, — ответила она смущенно.
Она встала со стула, как будто считая вопрос о рекомендациях вежливой формой отказа. Японец быстро ее оглядел и вдруг улыбнулся мягкой улыбкой.
— Ничего, ничего, садитесь… Я уже вижу… Я думаю, я возьму вас, — пробормотал он, тоже садясь на стул, расставив широко ноги. — Вы когда-нибудь занимались политикой? Принадлежите к какой-нибудь партии?
Эрна невольно взглянула на книжный шкаф, заполненный коммунистической литературой.
— А это имеет значение? — ответила она встречным вопросом.
— О нет, это совершенно безразлично… Но я хочу знать…
— Нет, я плохой политик… и ни в какой партии не состою.
— Кто был ваш отец?
— Служил в нефтяной компании.
Японец перебрал на столе газеты и письма, не переставая искоса незаметно следить за девушкой. Она сидела в нетерпеливом ожидании. Японец внезапно спросил:
— Вы замужем?
Лицо ее залилось густой краской.
— К чему такая анкета? — подняла она гордо голову.
Он мягко ответил:
— Вы будете моей учительницей. Мне интересно узнать о вас все. В Японии так принято… Вы не замужем?
— Н-нет.
Он показал в улыбке крупные, немного кривые зубы и подошел к карте.
— Очень, очень хорошо. Я думаю, вы подходите… Но пока немного побеседуем, — сказал он по-прежнему лаконично и властно.
— Если вы знаете русский язык, вы, конечно, следите за русскими газетами и событиями в Советском Союзе?
— Да, брат мне иногда приносит газеты и книги из «Общества изучения Запада».
— Вы, конечно, знакомы и с географией Советского Союза?… Знаете, где Сибирь и Камчатка?…
Эрна рассмеялась.
— Это, я думаю, известно каждому школьнику. Если хотите…
Она с готовностью шагнула к карте. Он вежливо перебил:
— Нет, нет… Не теперь… Мы начнем заниматься завтра. Ежедневно по два часа. Вам это удобно?
Эрна с некоторым замешательством ответила:
— Но я не совсем понимаю характер работы.
Японец показал на свежие русские газеты.
— Мы будем читать вместе советские газеты «Известия» и «Правду», — сказал он просто, — иногда беседовать. Мне нужна практика языка. И вы объясните все, что мне трудно.
Он отодвинул ящик письменного стола, достал оттуда пачку бумажных денег, вложил все в конверт и с поклоном протянул Эрне.
— Прошу… Это вам за урок.
Она смущенно попятилась.
— Но мы же еще не занимались. Можем и не сработаться.
— Нет, нет… Пожалуйста. Это мой принцип. Я всегда оплачиваю вперед.
Тогда, поколебленная его тоном и думая о не выплаченных Ярцеву деньгах, которые брат занимал во время ее болезни, она пошутила радостно:
— Но вы меня совершенно не знаете. Я могу с деньгами уйти и никогда не вернуться.
Японец ответно улыбнулся.
— О да, — сказал он, — у меня уже был такой случай, но то была русская эмигрантка, белогвардейка, а вы голландская подданная… и у вас мать — японка.
Лицо его сделалось вдруг серьезным. Он пристально посмотрел ей прямо в глаза и добавил:
— И потом, я думаю, это не важно: обман на деньги — самый легкий обман… Я жду вас завтра, в такое же время.
Он мягко вложил конверт в ее пальцы. Эрна поблагодарила и вышла.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Циничная и грубая сделка, которую Имада надеялся заключить против желания дочери с влиятельным богачом Каяхарой, заставляла Сумиэ чувствовать себя нисколько не лучше многочисленных деревенских девушек, продаваемых из-за голода, ради спасенья семьи, в проститутки. Она понимала прекрасно, что ее браком отец хотел восстановить равновесие в своих неудачных финансовых спекуляциях, грозивших ему разорением и даже тюрьмой.
Пышные надежды Имады на получение многотысячных денежных сумм из военного министерства давно увяли, так как афера с журналом не удалась. Сотрудники редакции во главе с профессором Таками сумели привлечь на свою сторону общественность и с помощью собранных у подписчиков сумм организовать кооперативное издательство, независимое от «Общества изучения Запада».
Близость экономической катастрофы чувствовалась во всем: и в распродаже ценных фамильных вещей, оставшихся после смерти жены, и в пугливых увертках директора от телефонных звонков кредиторов, и даже в мелких расчетах с рабочими и служащими издательства, которым уже второй месяц задерживалось жалование.
Сумиэ боялась предстоящего брака с Каяхарой больше, чем смерти, но ей одинаково не хотелось ни умирать, ни делаться о к у с а н — госпожой задних комнат, бесправной наложницей и служанкой высокочтимого повелителя-мужа. И оттого, что она воспитывалась не только на тусклых заветах «Онна Дайгаку» — «Величайшего поучения для женщин», но и на книгах советского запада, мысли и чувства ее раздваивались. Она не смела противиться воле отца и не хотела уродовать ради него своей жизни…
С Эрной после выхода ее из больницы Сумиэ виделась редко, но когда в один из праздничных дней та позвонила по телефону и пригласила съездить компанией в Камакуру осмотреть знаменитую статую Дайбуцу и живописные окрестности бухты Сагами, Сумиэ без колебании согласилась, тем более, что Имады в то утро не было дома и он обещал возвратиться не раньше вечера.
Обе девушки поехали в юката — летних светлых кимоно из дешевой материи, достаточно, впрочем, нарядных. Босые ноги обули в соломенные сандалии, чтобы не возиться на пляже с подвязками и чулками. Кроме Наля и Ярцева, с ними поехали Онэ и его девятилетний сын Чикара, худощавый крепкий малыш с живыми глазами и необычайно проворными движениями. Одет он был в синее кимоно, неудобные деревянные туфельки на подставках и белую шапочку.
До взморья ехали весело, разговаривая оживленно между собой и с соседями, наперерыв угощавшими Чикару фруктами и пряностями в деревянных сосновых коробочках, продаваемых на станциях и проводниками вагонов.
За окнами мелькал лес телеграфных и телефонных столбов с густой сетью проволоки, сквозь которую виднелись далекие корпуса заводов и фабрик, высокие их трубы, и деревянные легкие домики из бамбука и провощенной бумаги с выгнутыми карнизами крыш. Селения перемежались с редкими перелесками, маленькими долинами и возвышенностями. Дорога струилась прямыми рельсами через мягкие изломы холмов вдоль берегов Токийского залива, отходя от него на запад и вновь приближаясь. Над нежной зеленью рощ — бамбуков, платанов и криптомерий, над красноватым полотнищем насыпи, то убегавшей в разрывы скал, то плавно скользившей по крохотным четырехугольным полям, ярко блестело глубокое синее небо. С залива порывами дул теплый ветер, неся в окна поезда смешанные запахи хвои, цветов, морских водорослей, прелой земли и соляных испарений.
В Камакуре всей компанией осмотрели вначале буддийский храм богини Каннон; оттуда прошли к знаменитому изваянию Дайбуцу. Статуя стояла прямо в лесу, среди цветов и деревьев, хвойных и лиственных, заменявших ей пагоду, разрушенную несколько столетий назад во время гражданских войн. Фигура великого мудреца была сделана первоклассным художником.
