Сергей Арсеньев - Пионер Советского Союза (СИ)
Но неотложка не понадобилась. Растолкав людей, к нам с Ленкой подошёл милиционер. Ленку как раз немного отпустило, она перестала отплёвываться, разогнулась и принялась утирать рот рукавом. А потом ей вновь плохо стало. Она опять резко нагнулась, и её стошнило ещё раз, я еле удержал её, чуть не упала. Милиционер же, видя такое дело, сказал, что девочку срочно нужно доставить в больницу, чем он сейчас и займётся. Он отцепил меня от Ленки, поднял ту на руки и куда-то понёс…
Глава 12
— …Вон она! — радостно кричит Вовка, увидев спускавшуюся по лестнице Ленку.
— Лена! — мамка делает шаг к ней навстречу, обнимает за плечи и целует в щёки. Вовка тоже лезет целоваться и обниматься, а я… мне как-то неудобно. На всякий случай, я прячусь мамке за спину, а то кто её знает, эту девочку из будущего. Вдруг она сама ко мне целоваться полезет? Нет уж, поцелуи — это без меня. Впрочем, Ленка целовать меня и не собиралась. Она кое-как выкрутилась из мамкиных рук, радостно улыбнулась нам и сказала:
— Здравствуйте! Спасибо, что пришли, я так рада!
— Здравствуй, Леночка, — ещё раз говорит мамка. — Ну, как ты тут, тебе лучше?
— Да нормально всё, тёть Шур, я и не болела вовсе.
— Была бы здорова — в больницу бы не положили.
— Это просто врачи такие мнительные. Ещё и в изолятор упекли на две недели.
— Врачам виднее. Раз определили в изолятор — значит так нужно.
— Да я здорова ведь! Просто блинов переела немного, вот меня и развезло.
— Ты так нас напугала, Леночка. Представляешь, приходит наш участковый и говорит, что вас с Сашкой в больницу положили, что ты заболела и чуть ли не умираешь, а с Сашкой вообще непонятно что. Мы уж не знали, что и думать, куда бежать. Я к вам скорее приехала, а меня не пускают.
— Правильно, в инфекционное отделение никого не пускают, правила такие.
— Оно, может, и правильно, только нам-то каково, а? Нам даже толком и сказать никто не мог, что с вами.
— Да ерунда, ничего страшного. Мне в первый же день промывание желудка сделали и уколы какие-то вкололи. Больше я и не помню ничего, заснула после уколов. Утром проснулась уже здоровая, только кушать хотелось сильно.
— А мы каждый день приходили к тебе.
— Тётя Шура, что вы мне-то это рассказываете? Я ведь видела вас, в окошко махала. Знаю я, что приходили вы. И дядя Игорь в воскресенье приходил, кричал мне что-то, только я не поняла что. И ребята с нашего двора тоже были пару раз. Я всех видела, только поговорить не могла с вами. Спасибо что приходили, хоть какое-то развлечение. Там так скучно мне было, ужас! Сашу вот только не видела. Здравствуй, Саша, кстати.
— Ага, здравствуй, — отвечаю я.
— Тебя давно выпустили?
— Вчера. Ещё и отпускать не хотели, я чуть ли не убежал отсюда. Насилу вырвался от этих врачей. Они все такие мнительные тут. А я от скуки чуть ли не на потолок уже залезать стал. На дворе лето, солнышко, а ты сидишь тут в четырёх стенах, как дурак.
— Я тоже так, Саш, — соглашается Ленка. — Скукотища — жуть! Даже книжек никаких нет, вообще никаких, представляешь?! Про погамать я уж и не вспоминаю.
— Про что ты не вспоминаешь? — услышал незнакомое слово Вовка.
— Про… эээ…
— Про погавкать, про погавкать она не вспоминает, Вов, — пытаюсь я помочь бестолковой Ленке. — Это игра такая.
— А как в неё играют? А меня научишь? А сколько…
— Стоп! — затыкаю я Вовку. — Покажу и научу. Потом, попозже. А пока давай, гостинцы доставай. Лен, тебе теперь можно передачи приносить. Смотри вот, что мы для тебя собрали…
Ну Ленка, ну колбаса! Опять я выручать её должен. Совсем не может она язык за зубами держать, то одно ляпнет, то другое. Какое-то «погамать» вспомнила. Кстати, а что это такое-то? Мне и самому любопытно стало, нужно будет спросить её, когда наедине снова останемся. Ещё теперь и для Вовки придётся придумывать игру в «погавкать». Ладно, может, забудет он. А если не забудет, то… да придумаю что-нибудь. Скажу, например, что некогда мне или ещё что-то в этом роде.
Сегодня среда, 1 августа. Вчера я, наконец-то, вырвался из больницы и эту ночь уже дома провёл. Ух, и как же мне эта больница за две недели осточертела, вот кто бы знал! И это я в обычной палате лежал, кроме меня там ещё трое мальчишек было. Двое выздоравливали, а третий вроде меня на карантине был. Мы и поболтать могли, и побеситься, и в шашки поиграть. Книжки, опять же, были у нас, причём немало, целый шкаф! Оказывается, в инфекционное отделение передать книжку можно, только обратно её уже не возвращают, так она в больнице и остаётся. Вот постепенно полный шкаф книг и скопился, от прежних пациентов они остались.
Но это у меня всё так относительно неплохо было, Ленке же пришлось гораздо хуже. Она не в обычной палате лежала, а в изоляторе. Говорит, что ей даже еду передавали через специальный шкаф в стене. С одной стороны шкаф открывают, ставят туда еду и закрывают. После чего Ленка со своей стороны шкаф открывает и достаёт поднос с едой. И с грязной посудой всё точно так же, только в обратном порядке. Книжек же у неё вообще никаких не было, то есть совсем! Из всех развлечений у Ленки только тарелка радио была, и всё. Ещё в окно можно смотреть, но там ничего интересного обычно не происходило. Только если навестить её кто придёт. В палату к Ленке, конечно, никого не пускали, но под окном постоять можно. Ко мне же, пока я в больнице был, посетителей допускали. Вернее, это мне разрешалось выходить к ним. Ведь я-то больным не был, меня просто на карантине держали.
Ленка, конечно, тоже не болела ничем, она просто нашей еды несколько переела, вот её и развезло с непривычки. Действительно, если человек всю жизнь питался сосисками со вкусом картона, а потом ему настоящую еду дали, человеку может и дурно стать, особенно если побольше съесть. Ленка же тем утром, помню, блинов умяла больше, чем мы с Вовкой вдвоём. Причём довольно-таки сильно больше. Да обожралась она просто, чего уж там.
Зато с этой вот Ленкиной болезнью мне удалось на милицейской машине прокатиться. Вчера вечером ребятам во дворе рассказал, как мы ехали, так мне весь двор обзавидовался. А то! Карету скорой помощи не стали ждать, Ленку на заднее сиденье милицейской машины погрузили, меня рядом с ней, и мы понеслись! Водитель ещё всё время сигналом дудел, постовые на перекрёстках при нашем приближении движение перекрывали, а мы неслись, быстрее ветра! Нам даже автобусы и трамваи дорогу уступали.
А в самой больнице ничего интересного не было. Все две недели я только и делал, что ничего не делал. Утром ещё врач заходил, а потом весь день никого, только нянечка дежурная в коридоре. Хочешь — сиди, хочешь — лежи, хочешь — книжки читай, хочешь — в шашки играй. В общем, что хочешь — то и делай. Скукотища страшная! И это ещё нас четверо в палате было. Бедная Ленка, как она там с ума-то не сошла одна?!
Впрочем, всё уже позади. Меня вчера, пусть и со скипом, но выписали. Похоже, дня через два и Ленку выпишут. Её уже перевели из изолятора в обычную палату и даже свидания разрешили. Кажется, врачи поняли, что ничем заразным она не болела, а просто блинами её мамка перекормила.
Наверное, Ленка могла бы и убежать из больницы, даже и из изолятора, и скрыться у себя в будущем, но она отчего-то так не сделала, осталась. А раз осталась, то теперь я с неё не слезу, обязательно заставлю её показать мне 2013 год, иначе нечестно. Она-то наш 1940 уже посмотрела, теперь моя очередь.
Ох, скорее бы Ленку уже выписали! Надеюсь, завтра или послезавтра врачи таки отпустят её. Потому что если до понедельника Ленку не выпустят, то моя экскурсия в будущее накроется медным тазом. В понедельник, с самого утра, мы всем отрядом поедем на две недели в колхоз, помогать собирать урожай чёрной смородины. А Ленка, к сожалению, пока в больнице ещё. Успеет она выйти оттуда до колхоза или не успеет?..
Интерлюдия D
[31.07.1940, 15:31 (брл). Берлин, кабинет начальника районного отделения гестапо]
Хозяин кабинета сидел за своим рабочим столом и задумчиво вертел в руках странную тёмно-коричневую бумажку. Очень странная бумажка, ничего похожего унтерштурмфюреру СС Карлу Райнеру видеть ранее не приходилось. Хотя, если разобраться, и сам тот приказ был весьма неординарным, расплывчатым каким-то. Почему только школы? И что означает «необычное поведение, речь, вещи, одежда»?
Так что фрау Кромберг, пожалуй, была не так уж и неправа, когда лично принесла сюда эту вещь. Конечно, бегать в гестапо с конфискованными у учеников подозрительными предметами — совсем несвойственная для директора школы задача. Ведь она могла и не обратить внимания на эту вещь, не посчитав ту странной. Ну или «потерять» её. Но нет, фрау Кромберг честно выполнила распространённую среди директоров всех берлинских школ рекомендацию гестапо.
