Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
— Извините, Ваше Императорское Величество, погорячился. И хрен с ним, с Наполеоном… Но не соблаговолите ли объяснить, чем же водка-то не угодила?
— Тебе точно это нужно знать?
— Нужно, — сварливо заявил Кутузов.
— Я думаю, что Александр Христофорович полнее обрисует сложившуюся ситуацию. По моей просьбе он составил докладную записку, проясняющую некоторые моменты. Готов? Прошу, генерал…
Бенкендорф открыл толстую папку и, не заглядывая туда, зачитал по памяти:
«Народом издержано с начала одна тысяча восемьсот второго года более чем на восемьдесят миллионов против одна тысяча восемьсот первого года. В Тамбовской губернии, сравнительно с прошлым годом, выпито водки на двести пятнадцать процентов более; в Пензенской на двести восемьдесят один, в Пермской на сто семьдесят один, Саратовской — сто восемь, Иркутской — сто пятьдесят один, Орловской — сто пятьдесят, Якутской — сто пятьдесят один, Ярославской — сто пятьдесят, Воронежской — сто двадцать семь, Рязанской и Тобольской на сто девятнадцать, Казанской — сто пятнадцать, Московской и Вятской — сто одиннадцать, Симбирской — сто пять, Архангельской — девяносто, Нижегородской — девяносто восемь, Петербургской — девяносто три процента.
В пяти губерниях на семьдесят два-семьдесят девять процентов, в четырех на шестьдесят один-семьдесят два, в Новгородской на пятьдесят пять, Псковской на сорок девять, Олонецкой на пятнадцать и Таврической на пять процентов. В губерниях великороссийских в одна тысяча восемьсот первом году выпито 7 218 191 ведро безводного алкоголя (или 19 154 450 вёдер полугара), а с начала одна тысяча восемьсот второго года 14 681 714 вёдер алкоголя (или 39 636 089 вёдер полугара), то есть на сто один процент более.
Число умерших от употребления вина и опившихся до смерти составляет по разным оценкам от семи тысяч трехсот до двенадцати тысяч ежегодно — получение данных слишком затруднено по множеству причин. Но по некоторым городам и губерниям существуют точные цифры. Так, например, в Костроме — сто семьдесят человек, в Самаре — сто девяносто два человека, в Тверской губернии опившихся и захлебнувшихся вином — двести четыре, в Рязанской губернии — сто семнадцать, в Вятке — двести шесть, из них двадцать четыре женщины».[3]
Бенкендорф замолчал. Не проронил и слова задумавшийся о чём-то Кутузов.
— Ну что, Михаил Илларионович, устраивают объяснения?
Тот всё так же безмолвно встал, взял со стола хрустальный графин с коньяком (маленькая императорская слабость), и с размаху шарахнул его в стену:
— Чуть не дивизию в год теряем? Собственными руками передушу…
Глава 9
— Не люблю змей, — Иван Лопухин достал из стоявшей перед ним расписной деревянной плошки спелую вишню, забросил в рот, а потом выплюнул косточку, стараясь попасть в переплывающего Волгу ужа.
— Чем же они тебе не угодили, Ваня? — Фёдор Толстой пробовал поймать что-нибудь на блесну прямо с борта неторопливо идущей вниз по течению баржи, и головы не поворачивал. — Это новая фобия?
— Да так, — следующая косточка полетела товарищу в спину. — Ядовитые они и страшные… на тёщу похожи.
— Ты же не женатый ещё!
— Когда-нибудь придётся, — вздохнул Лопухин, приходящийся Фёдору шурином. — Но ежели про свою тёщу плохо скажешь — дам в морду. Кстати, а что такое фобия?
— Боязнь.
— А-а-а… я-то думал, опять латинскими словами лаешься. Нет, змей не боюсь, но всё равно неприятно.
— С ними что, целоваться?
— С тёщами?
— Со змеями, дурень.
— Совсем ты меня запутал, друг Теодор, — Лопухин оставил попытки помешать другу и блаженно растянулся во весь рост, откинувшись на свернутый в бухту толстый канат. — И скучно что-то нынче. Как думаешь, если министра Белякова у разбойников отобьём, нам ордена пожалуют?
— А с чего взял, что он в плену?
— Ну так где же ему быть-то?
— Ага, и канонерскую лодку при орудиях тоже захватили?
— Не велика задача. Мы аглицкий фрегат почти что вдвоём брали.
— Нашёл с чем сравнивать. У нас каждый если не роты, то двух взводов точно стоит.
— Это да, — согласился Иван с самодовольной ухмылкой, и скосил глаз на погон, где недавно появилась третья маленькая звёздочка.
Вообще бойцов батальона Его Императорского Величества Красной Гвардии званиями не баловали, хоть и состоял он исключительно из офицеров. Награды, вот те сыпались как из рога изобилия, а с повышением в чине дело обстояло туго. Командир, Александр Алексеевич Тучков, всего лишь полковник, его заместитель Фёдор Толстой — с недавних пор капитан. Остальные лейтенанты и старшие лейтенанты. Ушли в прошлое прапорщики, подпоручики, поручики, и прочие штабс-капитаны. А жаль…
Хотя спорить с государем себе дороже. Скажет Павел Петрович, что шар земной на самом деле вовсе не шар, а куб или иная фигура, то так оно и будет. Всё остальное — головная боль астрономов. Им потом работать над тем, чтобы Высочайшее слово не расходилось с делом. Вот так и с военной реформой — хочешь быть лейтенантом, то будешь им. Не хочешь — тоже будешь, но разжалованным. Оно и правильно…
Ещё Лопухин немного скучал по прежней службе в гвардии. Нет, в Гвардии, что пишется с большой буквы. Но скучал совсем чуть-чуть, самую малость. Будучи человеком вполне здравомыслящим, Иван хорошо видел разницу между собой теперешним, и между собой тогдашним. Эх… сегодняшний батальон, пусть он и насчитывает двадцать четыре бойца, да вернуть на полтора года назад, в Ревель. Вместо нестройной толпы пушечного мяса, половина которых вчерашние штафирки, да две дюжины запредельных воинов…
Мечты. Но, по чести сказать, смогли бы штрафники перейти предел возможного без той страшной бойни? Не знаете? Вот и гвардии старший лейтенант Лопухин не знает…
А нынче батальон послан на поиски канонерской лодки «Гусар», задерживающейся с прибытием на три недели против намеченного времени. Куда мог запропаститься единственный на всю Россию пароход, не знал никто, но на всякий случай император Павел Петрович предположил наихудший из возможных вариантов и выдвинул навстречу наиболее боеспособную часть.
— Бездельничаете? — голос полковника Тучкова заставил Ивана Лопухина подскочить с палубы. — Больше заняться нечем?
— Никак нет, Александр Андреевич!
— Нечем, значит.
— Не в том смысле, господин полковник! Отрабатываю неподвижность на случай долгого нахождения в засаде!
— А глаза почему закрыты?
— Слух тренирую.
— С вами всё понятно, — улыбнулся Тучков. — А господин капитан решил закалять силу воли?
— Нет, просто рыбу ловлю, — откликнулся Фёдор Толстой.
— Вот и я про это. Как успехи?
— Пока ни одной поклёвки.
— Зато лапоть растоптанный подцепил, — не удержался от насмешки Лопухин.
— Молчал бы уж, — смутился капитан и поспешил сменить тему разговора. — Как думаете, Александр Андреевич, что могло случиться с пароходом?
— Да всё что угодно. Техника, сами знаете, новая, доселе на флоте не используемая… сломалось что-нибудь.
— А не хивинцы в Каспийском море перехватили?
— Это вряд ли, скорее в персиян поверю. Но и те, что смогут против пушек сделать? С дедовской саблей на картечь переть?
— Англичане оружия подбросили.
— Им не до того сейчас. И вообще, зачем гадать, если по приходу в Астрахань всё сами узнаем? Если даже не раньше… А пока считайте себя на отдыхе.
— Весь день, господин полковник? — обрадовался послаблению Лопухин.
— Да, все два часа, свободные от занятий.
В это же самое время. Где-то близ Астрахани.— Я вот думаю, Александр Фёдорович, зря вы приказали нашего лоцмана в мешке утопить.
— А что, нужно было повесить или на кол посадить? — Беляков выстрелил в подозрительное шевеление около осаждаемого дома, и повернулся к Давыдову. — Не ожидал от вас этакой кровожадности, господин лейтенант.
— Скажете тоже, — смутился командир канонерки, в данный момент исполняющий обязанности пластуна. — Просто он бы привёл нас к своему хозяину, и взяли бы мы того Чижика прямо из тёплой постельки.
— И устроить бойню в городе? Вы обратили внимание, что этот домик защищает по меньшей мере человек сто?
— Целое удельное княжество с дружиной.
— Скорее ханство или сатрапия.
— Это точно, — согласился Денис Давыдов.
Он и в остальном был согласен с Александром Фёдоровичем, но уж больно хотелось сделать дело побыстрее, а не жариться как гречневый блин с двух сторон — погоды стоят такие, что и земля и воздух подобны сковородке. Лежишь тут на самом припёке, а те уроды устроились со всеми удобствами, сидят себе в тенёчке, и мухи им, наверное, не досаждают. Эх, бабахнуть бы из пусковой установки на двадцать четыре ракеты! Но нельзя, ибо министр покушавшегося на пароход откупщика непременно живым желает взять. А зачем, спрашивается, если всё равно потом повесит?
