Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
Тут пришла пора мне удивляться:
– А отца как называли?
– Кто как, – начал уходить от ответа Пушкин, но потом решился: – Всё более Яровитым именовали, кто языком не дорожил.
– Вы в опричнине служили? – решил я узнать побольше о прошлом этих мест.
– Слова такого ныне не произносят, заповедано то под страхом смертной казни великим государем Иоанном Васильевичем, – сообщил дорогобужский дворянин. – А так да, не в земщине службу справлять начинал, а в поддатнях [83] за рындой при царском выходе. Там в младых летах и прозвище своё получил, да токмо я один, а не много меня, учись молвить верно.
– Какое же прозвище твоё? – препираться и объяснять, что на «вы» уважительней, не стоило.
– Сулемшой люди кличут, – усмехнулся Пушкин.
– За что же так прозвали?
– Да в карауле мне в ранних годах солнцем напекло, аз и сомлел, – так и назвали Сумлевша. Уж потом переиначили, – не обиделся на вопрос выборный из Дорогобужа и, повернувшись к Афанасию, произнёс: – Оставлю яз княжонка на твой погляд, ты уж не подведи меня, воспитуй в строгости. Мне же к жене съездить надобно, чую, по зиме в поход идти. Учителей же с Москвы пришлют, а закону Божьему его архимандрит Феодорит выучит, на то патриарший наказ есть.
Душа во мне возликовала, похоже, и в этот раз везение маленького князя не оставило. В спальню я летел как на крыльях, планируя сразу по отъезде Пушкина уговорить своё окружение начать хозяйственные перемены.
Глава 21
Не успела за ускакавшим наутро Григорием Пушкиным улечься пыль, как я уже пристал к Ждану с идеей об устройстве нужника. Буквально за неделю из деревянных кадок, труб, выдолбленных из ствола лиственницы, да изрядного количества смолы соорудили туалетную комнату. Вывод канализации шёл в специально выкопанную яму, откуда остатки жизнедеятельности вывозились прочь. Для уменьшения зловония распорядился я регулярно подсыпать туда торфу из ближайшего пересохшего болота. Вторым глобальным нововведением в дворцовой жизни стало употребление исключительно кипячёной воды, как для питья, так и для приготовления всевозможных напитков. Дворня вовсю роптала – работы по переноске дров, воды и чистке стало больше, а пользы в капризах царевича они не видели никакой.
К этому моменту писчики дьяка Алябьева завершили опись дворов в Угличе, и Данила Битяговский принёс этот список мне для ознакомления. По данной налоговой росписи, выходило в столице моего уезда тяглых дворов менее двух сотен, что давало прямых налогов, или, поместному, сошных денег, чуть более ста рублей в год, да разных оброчных платежей с лавок, мельниц и кузниц ещё пятнадцать рублей.
– Да, с таких прибытков не разбогатеешь, – разочарованно протянул я. – Точно больше не выйдет?
– Ещё кружальных денег кабацких станет рублёв с шесть десятков, да пошлин разных торговых и проезжих соберём не менее сорока, – отвечал Данила.
– Всё одно немного, а с количеством дворов не ошиблись?
– Не должны напутать.
Мысль о том, что дворов в городе больше, засела в голове, и мы с Данилой поднялись на стену кремля, откуда было видно большую часть Углича.
– Слушай, только в остроге больше двадцати дворов, – чувство, что где-то в расчётах ошибка, меня не оставляло.
– Да тут монастырские подворья, дьяческие избы да дворянские осадные дворы, чтоб в лихое время отсиживаться. Только два тяглых двора лучших людей в кремле есть, – сообщил подьячий удельного налогового ведомства.
Я попробовал пересчитать подворья на посаде, выходило явно больше записанного в писцовые книги, о чём не преминул сообщить молодому Битяговскому.
– Дык тут служилых есть дворы, они в тягло [84] не входят, да дворы слуг божьих, да беломестчики разные от монастырей, они в казну не дают ничего, да ещё на убогих бобылей и вдов оклад не клали, не с чего им платить.
– Всё ж пересчитать надобно, скажи дьяку Дмитрию ещё раз писчиков послать, только уж других, чтоб проверили, кто утайку найдёт, того наградить деньгой.
– Добро, княжич, – согласился Данила и прибавил: – Ты б Афанасия сын Петрова упросил со стрелецким головой потолковать, тот жителей посада сманивает в служивые, так вообще казна запустеет, не с кого собирать её будет.
– Попрошу, – и в свою очередь выдвинул новое предложение: – Ты передай сотникам над посадскими, чтобы устраивали ямы отхожие, как на задах княжеских палат, пусть начнут с дворов побогаче, а там всех охватим. Да торфу сыпать пусть не забывают для обережения от злых воней и зараз.
С Бакшеевым поговорить стоило, и я направился к палатам, поручив одному из сторожей пригласить его ко мне. За время короткой прогулки вокруг хором стал свидетелем того, как кухонные служки доливали в установленные бочки с кипячёной водой только что принесённую из Волги сырую. Пройдя на задний двор, увидел, как дворники, переругиваясь, вычерпывали отхожую яму и вместо вывоза вон выплескивали со стены в ту же реку. Видимо, для утверждения минимальных санитарных правил требовалось жёсткое насильственное принуждение.
Дождавшись Афанасия, пожаловался ему на такое игнорирование княжеских предписаний.
– Пороть нерадивых надобно, – метод воспитания дисциплины старый ветеран признавал только этот. – Вот тех, кто на постройке хитрой палаты для нужных дел старался, наградить алтыном другим.
– Да, Афанасий сын Петров, пусть тем, кто хорошо работал, прибавят к оплате, – согласился я.
– Какой плате? – удивился дворянин. – В счёт тягла по городовому делу отработают, кажному посадскому надобно на году само мало дней по десяти трудиться, стены крепить, рвы чистить. Чёрный люд тут жирком оброс, валы не поправляет, острог не чинит, пусть хоть в княжьих хоромах потрудятся. Из посадских дюже норовили тебе угодить плотник Савва да каменщик Митя Суздалец, баяли, ты их от смерти верной уберёг.
– Не помню такого. Когда же это я им помог? – Удивление моё было самое искреннее.
– Да когда Баженку послал их упредить, что людишки Нагих их убивать придут. Они с жёнками да детями с городу сбежали, слуги дяди твово Михаила все их избы вверх дном перевернули, сыскивали хозяев для душегубства.
– Есть ещё посадские, кто мне благодарен? – мнение о себе в народе стоило знать.
– Многия, треть мужиков городских на сыскном деле побывала, ежели б не ты – истомили их пытками-то. Так что хоть народишко на твои странности дивится, но верит, что не со зла то, не от нечистого. Даже Федькакузнец, на что калика таперича, а и тот до церкви доковылял, поставил свечку за твоё здравие.
– Что же с Фёдоромто этим случилось?
– На дыбу, чтоб правду сыскать, вешали, а он на пытке лаялся на дьяков да стрельцов бранно, да слова особо поносные на служивых измысливал. Те осерчали, язык щипцами дёрнули, да на висе перетянули, члены ему из тела повыдёргивали. Мнили – помрёт, ан нет – ожил. Но молвит так, что не понять, ходит косолапо, да молот поднять высоко не может. Костоправ его пытался поправить, да не смог.
– Как же он теперь жить-то будет?
– Вестимо, трудновато ему. Думали, он с сумой пойдёт, ан нет, молотобоя себе взял такожде немого, тот его руками говорить учит. Так что тягло тянет, и оброк за кузню вносит исправно, не сумлевайся.
– Надо бы освободить его от налогов, Афанасий, и так, поди, с хлеба на воду перебивается, – предложил я, желая хоть как облегчить жизнь инвалиду.
– Не, с хворых подать снимать – так все болящими скажутся, – не одобрил эту затею рязанец. – Надо бы работку ему дать оплатную, да полехше, по силам его.
– Как скажешь; кстати, начальник стрельцов Данила жителей с посада в служилые солдаты сманивает, – передал услышанную от Битяговского новость о подрыве налогооблагаемой базы удела.
– Да это завсегда так, – вздохнул Бакшеев. – Не холопей же аль крестьян в войско брать. Токмо ты не тужи, Данилка парень ретивый, сразу учал новоповёрстанных в караулы ставить да в сторожи, по ночам стоять. А оне к службе непривычны, тужат чёрные людишки уже, что записались, угодили, мол, из огня да в полымя. Так что более того десятка сманить энтот зелёный вьюнош никого не сможет.
– Это неплохая весть, – у меня поднялось настроение.
– Кстати, пора бы старшине посадской, десятникам с улиц да слобод, да дворянам уездным нового городового приказщика выбрать, мню за Самуила Колобова попросить, нам то не откажут, – поделился мыслью Афанасий.
– Тут что, ещё и выборы проводятся? – поразился я.
– Як же подругому? Почитай, на всей Руси в городовые чины из детей боярских, купцов крепких али посадских лучших выбирают земщиной добрых людей. Токмо на Москве не так да в порубежных городах. На стольный град и на украйные места великий государь с думой своей бояр да воевод ставит, – разъяснил мне устройство местного аппарата управления опытный ветеран.
– Может, и тебе, Афанасий, должность какую занять в моём княжестве? – запоздало дёрнулся малоопытный правитель в моём лице.
