Леонид Жирков - Счастливчик
Я лично в жандармах ничего нехорошего не видел. Будучи в полку, читая много по истории, прочел я как-то в одном из исторических журналов "Записки голубого жандарма" из эпохи 60-х годов. Они произвели на меня большое впечатление тем, сколь много добра сделал тот жандармский штаб-офицер, состоя в Вильне при графе Муравьеве во время усмирения польского бунта…
К тому же наслаивались воспоминания. Матушка моя не раз говорила мне полушутливо, что она хотела бы видеть меня или артиллеристом или жандармом, сестра же уже прямо убеждали меня идти в жандармерию, исходя из чисто внешних выгод: "Какая красивая форма! Какое умение держаться в Обществе!".
Воспитанные в иркутской провинциальной глуши, далекие от всякой политики, они были чужды обычных интеллигентских предрассудков против синего мундира и смотрели на жандармского офицера просто: офицер, служба серьезная, очень важная, жалованье хорошее и форма красивая, чего же еще нужно для сына и брата? А что ругают, так за глаза и Царя ругают. Все это в общей сложности создало у меня желание поступить в корпус жандармов, и я, почитывая литературу для поступления в военно-юридической академию, в то же время не упускал из виду, как бы найти случай для перевода в корпус.
Немного сдерживало то, что в обществе не любили жандармов, службу их бранили и говорили о них, что они все доносчики. Это неприязненное отношение к жандармам я встретил, съездив в свой первый отпуск, в семье почтенного преподавателя, на дочери которого я хотел жениться. Русский человек, сын офицера, мой будущий тесть не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом.
Я упорствовал, доказывая ему, что служба корпуса жандармов идейная и полезная для государства. Не имея ничего мне возразить по существу, он все-таки был против нее. Мы долго спорили, и каждый остался при своем мнении. Я не покидал намерения поступить в корпус, но не отказывался от мысли жениться на его дочери. Катя металась между дочерним долгом и любовью.
Но перевестись в корпус жандармов было очень трудно. Для поступления в корпус от офицеров требовались, прежде всего, следующие условия: потомственное дворянство; окончание военного или юнкерского училища по первому разряду; не быть католиком; не иметь долгов и пробыть в строю не менее четырех лет. Кроме того, надо было выдержать предварительные испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский список и затем, когда подойдет очередь, прослушать четырехмесячные курсы в Петербурге и выдержать выпускной экзамен. Офицер, выдержавший этот второй экзамен, переводился высочайшим приказом в корпус жандармов.
***
Вечером 27 января, в офицерском собрании командир второго батальона подполковник Ракитин буквально вломившись в зал стал размахивать газетой "Новое время". Запорошенную снегом шинель и папаху которые он в сильнейшем волнении неловко снял быстро унес служитель собрания.
— Господа офицеры!
Все внимание было обращено на Алексея Георгиевича. Прекратил играть на рояле подпоручик Литвинов, все замерли.
— Вчера, господа, в ночь японцы атаковали наши корабли, находившиеся на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя минами броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Паллада». Это война господа!
Все бросились к подполковнику чтобы своими глазами прочесть эту сногсшибательную новость.
В газете было напечатано: Высочайший манифест об объявлении военных действий против Японии. Всеподданнейшие телеграммы наместника на Дальнем Востоке об атаке японских миноносцев на суда эскадры, об обстреле Порт-Артура.
— Не зря они разорвали дипломатические отношения. Все шло к войне. А мы еще и войска задержали с посылкой в Маньчжурию!
— Вот цена лесных концессий в Корее. — Сказал поручик Завойко, субалтерн второй роты.
— Да что Вы говорите поручик, японцам нужно все. Эти желтые макаки готовы проглотить весь Дальний Восток, Китай и Корее в придачу. — Это уже вступил капитан Стрепетов командир четвертой роты.
— Господа, господа надо послать Государю всеподданнейшую телеграмму с просьбой отправить наш полк в Маньчжурию!
— Да подождите капитан, телеграмму следует, конечно, послать, но только о том, что мы готовы выполнить любое повеление.
— А я господа буду просится о переводе в действующую армию. — Неожиданно сказал командир нестроевой роты.
Многие из офицеров выразили тоже желание.
***
Н а следующий день, командир полка полковник Романов вынужден был принимать рапорта от офицеров хотевших перевестись на Дальний Восток. Меня поймал за рукав мой ротный.
— Не спешите юноша.
— Что случилось Андрей Константинович?
— Полчаса назад из округа пришло распоряжение. Рапортам о переводе офицеров из нашего округа на Дальний Восток ходу не давать.
— А почему? Это только в нашем округе?
— Нет, не только в нашем. Во всех западных округах. И еще, приказано довести полки в западных округах до восьмидесяти рядов в роте. А почему подумайте сами.
— Государь не хочет повторения Австрийского ультиматума времен Крымской войны?
— По видимому так.
Рапорт я все же подал. Но через неделю мне его вернули с пометкой "Отказать".
***
Разговоры о войне, стали постоянны. Несчастья казалось висели над нашими Армией и Флотом. Казалось, что если и есть какая либо беда, то она обязательно произойдет у нас. Если есть удача, она обязательно будет у японцев.
Гибель крейсера «Варяг», гибель в марте адмирала Макрова, неудачная попытка прорыва Порт-Артурской эскадры, осада крепости. Все эти события вызывали большую досаду. Казалось будь я там, все могло бы быть по другому. Вспоминалось распределение вакансий, нет бы выбрать в Сибирский военный округ. Но сделанного не воротишь.
В разговоре с подпоручиком Завойко я упомянул про разговоры с преподавателем тактике в училище о защитном цвете обмундирования.
— Вот вот. Еще с Англо-бурской войны известно было об этом. А у нас до сих пор белые гимнастерки да кителя. Японцы воюют в хаки. Лег, его и не видать, а наши видны очень далеко. На радость японским стрелкам.
— Во флоте тоже самое. Корабли как специально на расстрел выкрасили. Черный корпус, желтая труба и еще и траурно черную полосу на трубах намалевали.
Эх! Да, что говорить!
***
Из-за невозможности попасть на театр военных действий, я вернулся к мыслям о переводе в корпус. Был слух, что некоторое количество жандармов переводят в Маньчжурию. Всем формальным условиям я удовлетворял, но отбор был настолько строг, желающих было так много, что без протекции попасть на жандармские курсы было очень трудно.
Скоро, однако, случай помог мне. Однажды на станции я стал невольным участником задержания «карбонария» с листовками. Руководивший задержанием жандармский офицер записал мои звание и фамилию для рапорта и видимо указал, как мне удалось ловко схватить бежавшего преступника.
Когда, не особенно надеясь на удачу, я подал докладную записку о желании "продолжать службу в его Императорском Величестве отдельном корпусе жандармов", вдруг неожиданно получил приглашение на предварительные испытания.
Рапорт на имя полкового командира, его благожелательная резолюция, и вот я в Петербурге. Устроился я на Васильевском острове, на съемной квартире.
На испытание явилось не менее пятидесяти офицеров всех родов оружия. Не без трепета входил я в комнаты штаба корпуса жандармов, помещавшегося в знаменитом доме "У Цепного моста" против церкви святого Пантелеймона. Все казалось там страшно таинственным и важным. Единственно доступный и любезный человек, это — швейцар. Все остальные казались замороженные холодом. Видимо, такое ощущение испытывали и остальные офицеры-соискатели.
В ожидании экзаменаторов мы перешептывались. Оказалось, что экзаменационная комиссия состояла из старших адъютантов штаба корпуса при участии представителя департамента полиции, тайного советника Янкулио. Этот худощавый старик внушал мне особый страх, но почему, я сам не знал. Впрочем, такое же отношение к нему, видимо испытывали и другие испытуемые.
В первый день держали устный экзамен. Меня спросили, читал ли я фельетон "Нового Времени" о брошюре Льва Тихомирова: "Конституционалисты в эпоху 1881 года" и что я могу сказать по этому поводу. Вещь была мне известна, и мой ответ удовлетворил комиссию. Предложив затем мне перечислить реформы Александра II и предложив еще несколько вопросов по истории и администрации и выслушав ответы, председатель комиссии объявил, что устный экзамен мною выдержан и что мне надлежит явиться на следующий день держать письменный…
На письменном экзамене мне попалась тема: "Влияние реформы всесословной воинской повинности на развитие грамотности в народе".
